Упомянутая встреча Белого и Иванова-Разумника состоялась в Петербурге в середине мая 1913 г. Все последующие контакты с «Сирином» Белый, постоянно живший в это время за границей, вел через Иванова-Разумника, который, в свою очередь, стремился теснее привлечь его к сотрудничеству с издательством. Права на выпуск в свет произведений Белого тогда принадлежали московскому издательству «Мусагет»; «Сирин» предпринял в связи с этим энергичные усилия, направленные к тому, чтобы заполучить книги Белого, планировавшиеся в «Мусагете», в свое распоряжение. К идее многотомного собрания сочинений Белого владельцы издательства, однако, сразу отнеслись настороженно[116], поэтому конкретно речь шла прежде всего о втором издании романа «Серебряный голубь» и об итоговом собрании стихотворений Белого, которое должно было объединить тексты из ранее вышедших поэтических книг. Параллельно в «Сирине» замышлялось собрание стихотворений Александра Блока в трех книгах (в значительной мере основанное на осуществленном в «Мусагете» в 1911–1912 гг. аналогичном издании): возникала манящая перспектива одновременного появления на книжном рынке сходных по замыслу и исполнению изданий стихов двух крупнейших мастеров одного поэтического поколения и во многом общей литературной судьбы.
Осенью 1913 г. договоренность об издании в «Сирине» «Собрания стихотворений» Белого была достигнута; в перспективе брезжили замыслы печатания и других его книг — «симфоний», «Путевых заметок»[117]. 25 ноября 1913 г. Иванов-Разумник напоминал Белому о том, что ждет «делового письма о стихах»[118]. Месяц спустя, в письме к Иванову-Разумнику из Берлина от 12/25 декабря, Белый, в свою очередь, возвращался к той же теме: «„Сирин“ высказал готовность переиздать моего „Голубя“ и собрание стихотворений. Мне было бы очень существенно знать: 1) когда предполагает „Сирин“ приступить к печатанию этих произведений; в таком случае я <…> сейчас же приготовлю материал, т. е. кое-что в стихах и „Голубя“ просмотрю вновь: кое-что включу, кое-что исключу <…> три книги стихов „Пепел“, „Урна“, „Золото в лазури“ включаемы (с выпусками и добавлениями) в две книги с некоторого рода перегруппировкой материала»[119]. Не получив скорого ответа, Белый вновь писал Иванову-Разумнику в той же связи (Берлин, 4/17 января 1914 г.): «…в Норвегии осенью (в сентябре) я получил уведомление К<нигоиздательст>ва „Сирин“, что оно согласно переиздать мои стихи и роман „Сер<ебряный> Голубь“. И вот у меня возникает ряд вопросов к К<нигоиздательст>ву: когда, к какому времени мне приготовить к изданию мои стихи и роман»[120].
В последующих месяцах в корпусе сохранившейся переписки Белого и Иванова-Разумника — пробел (Иванов-Разумник сообщает, что первые письма Белого к нему, «около десятка, остались в издательской части архива „Сирина“, пропавшего в годы революции (вместе <…> с копировальной книгой ответных писем издательства)»[121]), однако по ряду косвенных данных можно заключить, что «Сирин» подтвердил свою готовность напечатать «Собрание стихотворений» и, видимо, предложил Белому представить рукопись в скорейшем времени. В журнале «Дневники писателей», выходившем под редакцией Ф. Сологуба (близко стоявшего к «Сирину»), весной 1914 г. под рубрикой «Вести о писателях и книгах» появилось сообщение: «Книгоиздательство „Сирин“ издает <…> стихотворения Андрея Белого в 2-х томах»[122].
Уже из предварительных замечаний Белого относительно задуманного нового издания стихотворений ясно, что автор не мыслил его как механическое воспроизведение ранее опубликованных книг. Реально же подготовка «Собрания стихотворений» не ограничилась мелкой правкой текста и локальными композиционными перегруппировками; было создано, по сути, новое художественное единство, имеющее лишь частичные аналогии в содержании книг «Золото в лазури», «Пепел» и «Урна». Основной объем работы над новой книгой Белый относит к маю 1914 г.: «…усаживаюсь дома подготовлять собрание стихов у „Сирина“»[123]. Жил он в это время в Швейцарии; став убежденным последователем антропософского учения Рудольфа Штейнера, трудился изо дня в день как резчик по дереву на постройке Гетеанума — антропософского центра в Дорнахе, слушал лекционные курсы «Доктора», вращался в среде его последователей и сподвижников и в целом, житейски и психологически, оставался очень далек от текущих литературных и иных дел на родине. Основную долю работы по формированию «Собрания стихотворений» ему удалось осуществить благодаря случайному и вынужденному перерыву в антропософских «трудах и днях»: будучи уличенным более опытными резчицами в неточных архитектурных исчислениях (Белый был назначен руководителем работ на архитраве «Венера»), он «обиделся, отказался от архитрава „Венеры“ и засел у себя дома дней на 10». «Эти десять дней, — свидетельствует Белый в ретроспективном „Материале к биографии“, — я употребил на подготовку собрания стихотворений для „Сирина“, а также: в эти же дни я написал несколько стихотворений, между прочим: „Открылось: весть весенняя“, „В волнах золотистого хлеба“, „Я засыпал…“ и др.»[124].
19 апреля / 2 мая 1914 г. Белый информировал Иванова-Разумника: «Высылаю рукописи стихов <…> в течение мая. Предоставляю „Сирину“ право печатать, когда издательство сочтет нужным <…>»[125]. Однако выдержать указанные сроки не удалось, в связи с чем Белый вновь писал Иванову-Разумнику — видимо, уже по завершении основной части работы, — получив послание из издательства, торопящее со сдачей книги (19 июня / 2 июля 1914 г.): «Извиняюсь за столь значительное опоздание высылки рукописей: верьте, это не от лени. Но я хотел подготовить 2-ое издание своих стихотворений, распределив их по новым отделам и переработав ряд стихотворений заново; этой работой я и занялся. Но, занявшись переработкой, я понял, что мое намерение — не оставить камня на камне в „Золоте в Лазури“, т. е. попросту заново написать „Золото в Лазури“. Это во-первых; во-вторых: наступила горячка в строительных работах <…> так что переработка стихов за последние три недели остановилась; да и я стал раздумывать, надо ли изменять явно юношеские стихи; не показательнее ли они во всех их недостатках. Некоторые из характернейших для меня стихотворений — технически детские; наоборот: многие из технически зрелых — непоказательны вовсе»[126].
Рукопись «Собрания стихотворений» была отправлена в «Сирин» незадолго до 31 июля — дня начала мировой войны. Это событие сказалось на последующей судьбе новой книги Андрея Белого самым непосредственным образом: в связи с войной семейство Терещенок приняло решение свернуть свою издательскую деятельность[127]. Не вышли в свет 5 томов из 20-томного Собрания сочинений Ф. Сологуба, из Полного собрания сочинений и переводов В. Брюсова в 25 томах были напечатаны только 8 томов, «Собрание стихотворений» А. Блока начато набором и приостановлено (сохранились корректурные листы), «Собрание стихотворений» Андрея Белого осталось в виде издательского макета. О сложившемся положении дел Иванов-Разумник известил Белого в феврале 1915 г.; полгода спустя, 13/26 августа, сообщил ему, что предпринятые попытки «устроить» «Собрание стихотворений» остались безрезультатными: «…мое редакторство в „Сирине“ кончилось, — кончился „Сирин“, планы повисли в воздухе. Теперь же, во время войны, никто ничего не печатает… Так и осталось лежать у меня рукописное Ваше собрание стихов, тт. I–II, и „Путевые Заметки“. Напишите, куда передать их, что делать с ними»[128]. Естественно, что, находясь в Швейцарии, окруженной воюющими странами, Белый каких-либо конструктивных решений относительно судьбы своей книги предложить не мог, хотя и предпринимал, побуждаемый тяжелым материальным положением, определенные попытки обрести новые издательские связи[129]. Рукопись «Собрания стихотворений», сохраненная Ивановым-Разумником, позднее была возвращена автору и обрела покой в его архиве.
116
Ср. дневниковую запись А. Блока от 15 февраля 1913 г.: «Не хотят издавать всего А. Белого — до 30-ти томов! („топить и его и себя“)» (Блок А. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1963. Т. 7. С. 220). 20 февраля 1913 г. руководитель «Мусагета» Э. К. Метнер писал Блоку в этой связи: «А вот что собрание сочинений Бугаева „Сирин, подробно обсудив, не может теперь издавать“, это — весьма не „подлинный“ поступок (если только слово теперь не означает временного откладывания; я склонен в нем видеть дипломатический отказ навсегда); Терещенко в Москве говорил со мною так, точно весь вопрос в формальностях и деталях, а по существу он давал полную надежду на „переход“ (как он выражался) Бугаева, так же как и Блока, из Мусагета в Сирин… <…> Дорогой Александр Александрович! Ратуйте за Бугаева. Право нехорошо, если он будет обойден полным собранием. Это страшно несправедливо» (Александр Блок. Исследования и материалы. СПб., 1998. С. 216–217).
117
Особую тему в переговорах относительно издания книг Белого составлял финансовый вопрос: Белый был должен «Мусагету» крупную денежную сумму, которую предполагалось компенсировать его будущими авторскими гонорарами. Э. К. Метнер писал в этой связи М. И. Терещенко 21 октября 1913 г.: «От Бориса Николаевича я получил известие о том, что Сирин согласен переиздать его стихи и Голубя. <…> Ввиду того, что Б. Н. по сию пору не отдал нам своего долга, и опираясь на наш разговор с Вами в Москве, я очень прошу Вас часть гонорара, причитающегося за стихи и Голубя, передать Мусагету, уведомив о сем Бугаева от себя <…> крупные же вещи (художественные) ему выгоднее отдавать Сирину; конечно, я не хочу лишать Бугаева этой выгоды <…> — но не могу допустить, чтобы от этих изменившихся отношений его к Мусагету последний пострадал. Мне бы хотелось знать, есть ли надежда на то, что и симфонии когда-нибудь будут напечатаны Сирином; если бы Вы хотели решительно исключить их из сочинений Бугаева, то я бы приступил к их печатанию в Мусагете, тогда с аванса Бугаева скинулась бы еще некоторая часть. Если же принципиально и печатание симфоний решено (кстати: Бугаев после романа хочет вернуться на время к форме симфонии), то мне остается отказаться от их переиздания и ждать в будущем доли гонорара за них в пользу Мусагета» (РГБ. Ф. 167. Карт. 24. Ед. хр. 32).
118
Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. СПб., 1998. С. 34.
119
Там же. С. 37.
120
Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 41.
121
Иванов-Разумник. Предисловие и комментарии к письмам Андрея Белого к Р. В. Иванову (1913–1932) // Там же. С. 34.
122
Дневники писателей. 1914. № 3/4 (май-июнь). С. 78.
123
Белый Андрей. Ракурс к Дневнику // РГАЛИ. Ф. 53. Оп. 1. Ед. хр. 100. Л. 69.
124
Андрей Белый и антропософия / Публикация Дж. Мальмстада // Минувшее. Исторический альманах. Paris, 1988. Вып. 6. С. 388. Перечисленные стихотворения входят в заключительный раздел («1913–1914») «сиринского» «Собрания стихотворений».
125
Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 44.
126
Там же. С. 45–46.
127
Такое решение определилось в ноябре 1914 г.; ср. запись Блока от 16 ноября: «Звонила Пелагея Ивановна Терещенко (<…> о войне, о том, что хочет закрыть „Сирин“, — мне первому)» (Блок А. Записные книжки. 1901–1920. М., 1965. С. 247). Ликвидация издательства состоялась в начале 1915 г. Последняя запись А. М. Ремизова в дневниковой тетради «Сирин» (датированная: 28 генваря 1915 г.) гласит: «Сирин уничтожен. Сегодня последний день» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 2. Ед. хр. 3. Л. 33; в осуществленной нами публикации «„Сирин“ — дневниковая тетрадь А. Ремизова» (в кн.: Алексей Ремизов. Исследования и материалы. СПб.; Салерно, 2003. С. 229–248) эта запись выпала в ходе печатания по случайному техническому недосмотру). 16 декабря 1915 г. Иванов-Разумник писал М. К. Лемке о М. И. Терещенко: «Весь поглощен войной и промышленными комитетами; он продал свое „сахарное дело“ за семь миллионов, из них 1 милл<ион> издержал „на войну“ и 3 милл<иона> — на Красный Крест. <…> Я сердит на него за поверхностное наездничество в литературу с „Сирином“; но поверхностность уживается в нем с порядочностью» (ИРЛИ. Ф. 661. Ед. хр. 473).
128
Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 53–54.
129
Так, в ноябре 1915 г. Белый писал Ф. Сологубу: «Мог бы предложить собрание стихов, „Путевые заметки“, что угодно, но… — опять-таки… не знаю кому и куда <…>. Я попросил друга в Москве похлопотать с моими книгами, он — обещал: и вот пишет, что устроить ничего нельзя. Это было для меня… почти ударом, потому что я так надеялся, что что-нибудь устроится» (Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1979 год. Л., 1981. С. 49).