Этот банк некогда был «Центробанком» Франции и выполнял все функции, присущие центральному банку. Но ныне, в единой Европе, у этой французской организации осталось очень мало обязанностей, и наиболее важная из них — вести информационную базу «проблемных клиентов». На французском сленге это называется «фишье» (Fichier FIBEN). Доступ к базе имеют все банки Франции, и они пользуются этой базой данных при каждом удобном случае. То есть постоянно.

Если говорить коротко, каждый взрослый резидент (то есть житель) на территории Республики имеет отметки о себе в двух типах «фишье»:

1) как руководитель предприятия или бизнеса (FIBEN);

2) как частное лицо (тут аж три вида: FCC, FNCI, FICP).

Если человек не руководит бизнесом или руководит, но без особых проблем, его коэффициент (число) FIBEN — 000. Если же человек руководил бизнесом, а этот самый бизнес слегка обанкротился, ему пропишут 040.

Если же случились еще и отягчающие обстоятельства при банкротстве, то тогда 060 или даже 080. Чем выше число — тем хуже.

По сути, это число есть самая настоящая «черная метка». Клеймо, которое не снять, не смыть, не стереть. Оно действительно в течение трех лет, но потом еще лет пять-шесть (то есть всего восемь-девять лет после банкротства) человек считается всеми банками Франции «неблагонадежным».

Смешно, конечно. Это никак не совпадает с элементарным здравым смыслом. Но это правда. Во Франции существует даже «ассоциация обиженных». Таких людей, ущемленных в правах, здесь очень, очень много.

Банк, приклеивая «черные метки», вообще не принимает во внимание никакую информацию об обстоятельствах банкротства. Ему все равно, почему именно разорилось предприятие. Землетрясение, технологическая революция в другом секторе, война на рынках сбыта, самоубийство инвестора — ему абсолютно безразлично. Руководитель в любом случае получит эту метку.

Обладателю «черной метки» банки не станут выдавать не только корпоративные кредиты, но и личные ссуды. То есть некий индивидуум, отягощенный знаменитыми французскими налогами, наказан этой самой меткой без установленной вины, без суда и следствия — его лишили доступа к денежным ресурсам, причем оставили за ним обязанность отдавать практически все заработанное налоговикам.

К тому же наказанный без вины несет де-факто личную ответственность за корпорацию, которая обанкротилась, что вообще и в корне противоречит закону.

Таким образом, французы просто вышибают бизнесмена из деловой жизни, фактически уничтожают свой лучший руководящий корпус. Активный, опытный, способный принимать решения и нести за свои решения ответственность. После банкротства для француза лучшее решение — уехать куда-нибудь за границу. Например, в Россию, где французы процветают, не забывая, впрочем, поругивать ее.

При этом недурно вспомнить, что вообще все банки, если бы их регулярно не спасали во время кризисов налогоплательщики, давно и многократно уже оказались бы банкротами. Таким образом, банкирам следует налепить свой «коэффициент» в первую очередь себе на лоб, а не стращать и угнетать им людей, которые настоящим трудом и со всеми рисками зарабатывают себе на хлеб в реальной, а не виртуальной экономике.

И вот когда я узнал, что банк наградил и меня «коэффициентом 040», я поразмыслил и решил, что это совсем уж как-то неправильно. У меня же особый случай.

У меня ведь даже есть формальная справка, что я не виноват в банкротстве компании.

Принимая во внимание солидный размер нашего уничтожаемого предприятия, судья вполне резонно подозревал, что, прежде чем объявить банкротство, я, как его акционер и руководитель, постарался вывести активы, скрыть доходы и прочее.

Поэтому ничего удивительного, что суд назначил в нашем деле особую экспертизу, которая обычно проводится силами специальных, признанных судом аудиторов.

Экспертиза была проведена, вся наша бухгалтерия и подноготная изучены, и эксперт прямо в рапорте черным по белому написал: «Никаких ошибок в управлении предприятием или просчетов в стратегии со стороны руководства не обнаружено. Предприятие ликвидируется из-за ухудшившейся конъюнктуры рынка, а не из-за ошибок руководства».

То есть на руках у меня оказалась такая полезная в данный момент справка судебного эксперта в том, что я не виновен и, таким образом, нет причины присваивать мне «черную метку» 040.

С документами я обратился и в банк, и в КНИЛ (CNIL — Commission nationale de l’informatique et des libertés). Не буду даже рассказывать здесь, что это такое, — по моему личному опыту, это совершенно бесполезная структура. Гриб. Кому надо, может найти о ней информацию в справочниках.

В банке мне в конце концов ответили, что они впаивают 040 всем подряд. Таков обычай. Им (клеркам) это нравится, и менять привычки они не станут. Ну а кто бы сомневался?

Я скорее ожидал ответа от КНИЛ. Поскольку незаконность действий банка и нарушения правил «оборота» личной информации, на мой взгляд, были совершенно очевидны.

КНИЛ, видимо, получает подобные письма миллионами, и у «подьячих» отлично отработана схема, как скрыть свое безделье. Сначала мне пришла бодрая отписка, что «письмо получено, ожидайте вскоре ответа по существу». А потом — ничего, до самого момента, пока метку не сняли по сроку давности, то есть ровно через три года.

Словом, возвращаясь к нити основного повествования: летом 2008 года открывшееся было окно нашей кооперации с французскими банками опять наглухо захлопнулось.

Тем не менее деньги нам были нужны. Особенно дешевые деньги, ведь мы собирались перестроить наше здание.

Мы собирались в одной его части сделать боулинг, в другой — детский городок, несколько кинозалов, ресторан, крытый и открытый бассейны, фитнесс-центр.

Все это отлично разместилось бы в наших огромных помещениях с высотой потолков более шести метров, и еще семьсот квадратных метров оставалось для офисов.

Бассейны, по замыслу архитекторов, должны были подогреваться системой солнечных батарей, расположенных на крыше.

Рассчитаться по кредиту с банком мы в любом, даже самом неблагоприятном случае были в состоянии. Ведь только земля, то есть участок, на котором стояло наше здание, оценивался экспертами в сумму, эквивалентную запрашиваемой для инвестиций.

А ведь и само здание, построенное из нестареющих материалов, было изумительно функционально и стоило само по себе в несколько раз больше, чем сумма кредита, который мы просили.

Разумеется, я не хотел опять вкладывать свои деньги в новый французский проект. Хватит уже, довкладывались…

К тому же ситуация в кризисный год везде была напряженной, и деньги, заработанные нашими предприятиями, требовались для поддержания основного бизнеса.

Но все-таки переоборудовать уже существующую недвижимость, и поднять ее стоимость следовало в любом случае, иначе это выглядело бы как бесхозяйственность, а не грамотное предпринимательство.

И вот, попытавшись договориться с французскими банками о кредите, я в конце концов прекратил свои тщетные усилия и начал искать деньги у частных инвесторов.

Мои помощники разместили соответствующее объявление на специализированном сайте, где встречаются инвесторы и инициаторы проектов. Они оставили там подробное досье-заявку с описанием наших возможностей, гарантий и планов.

Это «досье» действительно выглядело заманчиво: практически никаких долгов, закладных или иных обязательств, и при этом собственность уже приносила стабильные и довольно высокие доходы от аренды.

Через сайт нам немедленно поступили предложения из Азии и арабских стран под четырнадцать с половиной процентов годовых. Инвесторы соглашались войти в дело на пять лет. Все предложения более или менее походили друг на друга.

Ставка в четырнадцать с половиной процентов годовых в принципе была в те времена ниже, чем, скажем, ставка по кредиту в России, но все-таки несуразно высока по отношению к «дешевым» европейским деньгам. Нормальный кредит стоил в Европе от трех до четырех процентов годовых. И потому пожелания первого инвестора и еще нескольких последовавших вслед за ним мы отклонили.