Между тем Катрин, как вы уже знаете, как в воду глядела. 13 апреля я наконец приехал в Женеву, чтобы переговорить с банком насчет кредита, и с удивлением выяснил, что мой директор смылся с деньгами.

Встреча в банке УБС в Женеве была назначена заранее, и Невье обязательно должен был на ней присутствовать. Когда подошло время встречи, моя ассистентка попробовала с ним связаться, но он не ответил. Я послал ему СМС, мейл, а также оставил голосовое сообщение. Не получив никакого ответа, решил встречу не отменять и поехал туда один.

В банке УБС меня то ли ждали, то ли нет. Принять приняли, но глаза прятали. Менеджер, потупившись, сказал, что никаких кредитов под залог французской недвижимости банк выдавать не собирается, да и счет компании открыт временно. Желательно его поскорее закрыть.

Тут, конечно, у меня возникло несколько вопросов к банку (и они остаются до сих пор), особенно к его клерку, проявляющему невиданную любовь, понимание и привязанность к французской агентуре.

Однако для простоты повествования я просто опущу тему участия швейцарских служащих в «конторских» игрищах. Тем более общеизвестно, что Женева — это центр мирового шпионажа.

13 апреля выдался погожий день. Банк расположен в центральной части города, и от его дверей прямо до роскошной набережной Женевского озера всего метров сто.

После встречи я вышел из банка, обалдело сел на лавку на берегу и позвонил Жан-Кристофу. Тот бормотал что-то невнятное, и в потоке словоизвержения этого болтуна невозможно было выловить хоть какое-то рациональное зерно.

Во всяком случае, в городе мне уже нечего было делать, и я отправился в аэропорт. В зале ожидания, перед посадкой в самолет, я вспомнил о Катрин и перезвонил ей. Она сразу же, на удивление быстро «въехала» в тему, все поняла, горячо меня поддержала и всячески приободрила.

Мы было закончили разговор, но она вновь и вновь перезванивала мне, говоря, что поможет в любом деле и даже, если я «решу оторвать этому гаду башку», сама, лично, «запинает ее подальше, чтобы ненароком не нашли флики (полицейские)».

Я, конечно, не собирался следовать ее советам, подаваемым с таким энтузиазмом. Жизнь парня с окраины, помотавшегося по разным странам и пожившего среди представителей разных слоев общества, научила меня, что угрожать кому-либо в жизни незачем, бояться нечего, а выходить из «правового поля» — себе дороже.

При этом судебную тяжбу заводить тоже не хотелось. Я так нахлебался горя с судами во Франции, что меня просто передергивало и коробило от одной мысли об адвокатах, черных рясах и залах судебных заседаний.

Вылет задерживался. Катрин звонила снова и снова и вдруг предложила себя в качестве директора моей швейцарской компании. Я очень удивился и оставил ее предложение без ответа. Катрин тоже более не настаивала, просто сказав, что у нее есть право и соответствующие швейцарские документы, чтобы выступать легальным руководителем бизнеса в этой стране.

Однако ее идея поменять швейцарского «директора» показалась мне своевременной и здравой.

По прилете во Францию я перезвонил Жан-Кристофу, который тоже имел право вести легально дела в Швейцарии, и в категорической форме потребовал от него, чтобы он принял ответственность на себя и стал директором компании в Швейцарии, причем «бесплатно», с целью компенсировать мой ущерб от деятельности его протеже — месье Невье.

Я все-таки надеялся получить кредит в Швейцарии, поскольку Жан-Кристоф продолжал меня убеждать, что наш план еще действует, а побег Невье с деньгами — просто недоразумение. С этого момента мы начали переоформление учредительных документов и переназначение руководителя компании.

Из-за плотного рабочего графика месье Париса, а также по каким-то иным причинам дело затянулось на несколько месяцев. Потом настало лето, и волокита еще больше усилилась, по французскому обычаю.

Словом, непосредственно убедиться в том, что меня окончательно «кинули» с идеей получить кредит в швейцарском банке, я не мог. Ведь чтобы это понять, следовало сначала дождаться новых документов, а потом повторить попытку получить кредит с участием Жан-Кристофа в качестве руководителя компании.

Честно говоря, я доверял и месье Парису, и Катрин, потому что не видел мотивов для злого умысла в их действиях. Я трезво рассуждал: а зачем, собственно, кому-то надо меня «кидать»? Кому конкретно и какая с того выгода? Какой вообще смысл во всей этой возне, если предположить, что она имеет целью мне навредить и меня ограбить? Каким способом?

На самом деле я не понес пока существенных убытков. Да, Невье самовольно снял со счета деньги и истратил их. Но украденная сумма равнялась, в принципе, его полуторагодовой зарплате, и Жан-Кристоф взялся отработать эти деньги, исполняя обязанности директора бесплатно.

Неприятно, конечно, но все-таки это не изнасилование и не разбой. В бизнесе часто встречаются негодяи и даже сумасшедшие, а к их присутствию следует относиться профессионально.

Я видел во всей этой истории неразбериху, неоправдавшиеся надежды, непрофессионализм, но никак не попытку меня «кинуть». Поэтому первая провокация «конторы» в отношении меня просто не удалась. Я не собирался гоняться за Невье, на радость французским полицейским, по горам с топором и криками «Ах ты гад!».

Тем временем мы регулярно созванивались с Катрин. Она живо интересовалась нашими делами в Альпах и даже предлагала свои услуги насчет кредита, говоря, что у нее есть возможность и желание помочь мне с финансированием в другом банке.

Я, разумеется, был рад знакомству с Катрин и рассматривал себя в ее глазах как перспективного, интересного бизнесмена с безупречной репутацией, который может стать для нее хорошим деловым партнером. В наших отношениях почти все шло хорошо и ровно. Я совершенно не думал о сексе и ни сном ни духом не намекал ей на романтические отношения.

Я говорю «почти все», потому что наши телефонные разговоры часто превращались для меня в сущее мучение. Она вдруг начинала подробно мне рассказывать про свою работу в советах директоров крупнейших банков, о брокерских операциях, о каких-то «платформах», «альянсах», «движениях», «разрешениях», «тракфинах» и «фатфах». Она использовала такой сленг, что я не в силах был понять, о чем она говорит. Единственное, что я улавливал, — это суммы сделок. Они были многомиллиардными, а комиссионные исчислялись десятками и даже сотнями миллионов.

Я мало что понимал, а ведь приходилось как-то поддерживать разговор. Это было и смешно, и наивно, и стыдно для меня — мне казалось, что я все время говорю невпопад.

Однажды она позвонила, сказала, что у нее день рождения, и предложила встретиться в Париже. Это уже, как ни крути, походило на свидание. Она ведь не приглашала нас с женой на свою вечеринку. Она звала меня на встречу тет-а-тет.

Я обратил внимание, что наши отношения с ней развиваются не постепенно, а вдруг неожиданно подпрыгивают как бы на следующую ступеньку. Причем позднее, когда я сопоставил даты своих писем профессору Фриману и эти «ступеньки», они совпали с небольшим интервалом в несколько дней.

Вы помните: профессор Фриман так и не перезвонил мне в пятницу 26 марта. Не перезвонил он и в субботу. В понедельник мы улетели в Ниццу, и на следующий день я написал ему первое письмо. Он ответил мне, любезно подтвердил свое намерение сотрудничать, но попросил «немного подождать». Я ждал, ждал и потом опять написал ему, чтобы напомнить о себе. Но в этот раз он не ответил.

Потом моя ассистентка перезвонила в его приемную — Кира Бигмэйл всячески извинялась и, переговорив с профессором, обещала, что он вскоре с нами свяжется.

Очевидно, что каждый раз, когда я звонил или писал письмо Фриману, он передавал его или перезванивал американским службистам. А те раз за разом все жестче дергали французов: «Где информация?»

Французы, вместо того чтобы признать очевидное — человек чист и не представляет из себя ничего особенного, всё еще надеялись расколоть меня и разгадать некую тайну, которую, по их мнению, я хранил.