— На прошлой неделе, — сказал он, — прокладывали водопровод. Профессор распорядился построить позади виллы бассейн, и понадобилось выкопать траншею.

— Но я вижу, что она проходит как раз напротив кухни. Грабитель обязательно пересек ее, и мы можем обнаружить там следы.

— Нет. Я тщательно осмотрел.

Я бросил свою сигарету и подошел ближе. Красноватая земля размокла от дождя, но на месте траншеи на поверхность вылезали многочисленные камешки. Я с силой наступил на них ногой, не оставив ни малейшего отпечатка. Эксперимент был убедительным. Прежде чем войти, я еще раз обследовал фасад.

— У него большие средства, у вашего профессора, — заметил я. — Однако работа не обеспечивает хозяину такого достатка.

— Его жена располагала, кажется, крупным состоянием.

— Полагаю, что он дома?

— Да, с доктором Пелегрином, одним из его друзей.

— Есть нечто, что меня удивляет. Перед нами грабитель, явившийся, чтобы украсть, и подвергающий себя немалому риску, вы согласны? И вдруг, нанеся удар девушке, он теряется, хотя, выведя ее из игры, получает уйму времени, чтобы завладеть драгоценностями. Возникает вопрос: а за ними ли он приходил?

Комиссар казался удивленным.

— Но это же очевидно, — сказал он. — Иначе получается, что его единственной целью являлось убийство мадемуазель Леспина.

— Может, и так, кто его знает?!

На том я и вошел в дом и оказался нос к носу с мужчиной высокого роста, который тотчас же представился: «Доктор Пелегрин».

— А! Доктор, я очень рад, что встретил вас первым. Где бы мы могли спокойно поговорить?

Он провел меня в очень современную гостиную, где авангардистская живопись любопытнейшим образом соседствовала с очень древними предметами из раскопок профессора.

— Я старый друг Роже, — сказал он. — Этим-то для вас и объясняется мое присутствие здесь. Могу вас сразу же успокоить. У Сильви ничего серьезного… глубокий порез, который сильно кровоточил… Лезвие кинжала, к счастью, ушло в сторону. Удар нанесен без достаточной силы. В противном бы случае… Но Сильви — очень нервное создание. Поэтому-то она и пребывала так долго в обморочном состоянии… или по крайней мере оказалась не способной двигаться.

— По-вашему, в котором часу произошло нападение?

— Невозможно ответить точно. Она утверждает, что день только занимался.

— У нее нет никаких подозрений?

— Никаких.

— А ее отец?

— Он! — Врач улыбнулся. — Если бы вы попросили его датировать какую-нибудь руническую надпись, то, вероятно, он и дал бы вам справку прямо на месте. Но в обычной жизни он совершенно беззащитен. И потом, его дочери являются для него всем на свете. Он еще находится под действием испуга. Я так думаю, что именно ему досталось больше всех. К счастью, у него есть Раймонда!

— Мадемуазель Люгр? Расскажите о ней. Я ведь, вы знаете, нездешний. Никого не знаю. Мне необходимо, как говорится, погрузиться в атмосферу.

— Может быть, сигару, инспектор?

— Спасибо… Только не на службе.

Вообще-то мне нравились эти длинные, тонкие голландские сигары. Он закурил одну, не торопясь.

— Раймонда, — вернулся он к разговору, — находится в услужении у семьи Леспина уже около тринадцати лет.

— Вариант служанки-любовницы?

— О! Вовсе нет. Характерный тип самоотверженной, работящей и преданной бретонки. После смерти мадам Леспина она взяла дом в свои руки. Занимается здесь всем, но знает свое место. В общем, цены ей нет.

— А как девушки?

— Тут все сложнее. Они настолько разные! Впрочем, вы скоро сами сможете об этом судить. Сильви некрасива и, более того, подходит к тому возрасту, когда девушка, если не обратит на это внимания, начинает превращаться в старую деву.

— А она не обращает на это внимания?

— Боюсь, что так. Бедная Сильви! Все удары судьбы достаются ей. Болезни — она всеми ими переболела. Несчастные случаи — у нее их целая коллекция… в частности, и тот, что стоил жизни ее матери. Их машину перевернул грузовик… Все это развило в ней такое чувство, что она не такая, как все остальные. Она забросила учебу и сидит дома. Помогает Раймонде. Аньес же досталось все лучшее. Прежде всего, она красива, как и ее мать, а этим немало сказано. И потом, она унаследовала от отца его умственные способности. Готовится к конкурсу на замещение должности преподавателя гуманитарных наук в лицее…

— Немного капризная?

— Как раз настолько, чтобы в этом доме засияло солнышко. Естественно, Роже делает все, что ей заблагорассудится. Бассейн — это она… Обстановка гостиной — тоже она. Все, что есть нового, смелого, — все ее рук дело.

— Сестры ладят друг с другом?

Доктор Пелегрин выказал легкое замешательство.

— Ну, не то чтобы не ладили! О! Бывают кое-какие стычки, естественно, но могло бы быть хуже.

— Благодарю вас. Для меня начинает кое-что проясняться.

— Сейчас позову Роже, если хотите.

Мы пожали друг другу руки, и он вышел. Чуть позже появился профессор. Он был маленький, одет без всякого изыска, обращали на себя внимание глаза, кроткие, от которых светилось невероятно морщинистое, с неправильными чертами лицо. Он повторил мне то, что я уже знал. Для него покушение оставалось необъяснимым. Конечно, он принимал множество людей, в частности студентов. Но никто не знал о существовании драгоценностей. Кроме того, эти драгоценности обладали определенной стоимостью, но не такой уж большой, чтобы из-за них идти на преступление.

— Я бы вас попросил, не могли бы вы проводить меня к вашей раненой.

Он пошел по лестнице впереди меня, и на площадке второго этажа мы встретили Аньес.

— Можешь застегнуть мне «молнию»? — обратилась она к отцу.

— Ты уходишь? — спросил ее профессор, продолжая бороться с непослушным платьем.

— У меня одно или два дела, — объяснила Аньес. — Сильви я не нужна. Теперь ей нужно только отдыхать. Я на часок.

— Ну подожди, подожди!.. Дай я тебя представлю мсье инспектору…

Я поприветствовал девушку, потом погрозил ей пальцем.

— Не дольше часа, хорошо? Мне надо будет вас допросить тоже.

Она быстро спустилась по ступенькам. Доктор сказал правду. Она была прелестна, но слишком уж озабочена своей драгоценной персоной. Мы вошли в спальню Сильви.

— Вы найдете меня внизу, в моем кабинете, — шепнул профессор. — Не слишком ее утомляйте!

Он приблизился к Сильви и взял ее за руку.

— Инспектор задаст сейчас тебе несколько вопросов, Сильветт. Оставляю вас.

Затем он дружески кивнул мне и удалился. Сильветт! Это слово резало ухо! На кровати лежала старая женщина с бескровными губами и кругами вокруг глаз от упадка сил. А встретивший меня взгляд был недоверчивым и настороженным, как у крестьянки на рынке.

Она ответила мне слабым голосом, но охотно. Нет, она не видела напавшего на нее. Она крепко спала, когда удар и жжение в груди разбудили ее. Она попыталась позвать на помощь, но тут же потеряла сознание. Я чувствовал ее нежелание помочь мне. Я продолжал нащупывать хоть какой-нибудь намек.

— Хорошо… попробуйте вспомнить… День уже начался?.. Вы не заметили силуэта?

Ей казалось, что утро уже наступило, но воспоминания оставались смутными. Почти сразу же она впала в обморочное состояние.

— Обморок никогда столько не продолжается… Вы уверены, что не приходили в себя до прихода мадемуазель Раймонды… или что вы долго пребывали в сознании после исчезновения преступника?

В ее глазах застыло что-то упрямое и ожесточенное, чего я не мог себе объяснить.

— Я вам не враг, — сказал я. — Напротив, я здесь, чтобы помочь вам.

— Никто не может мне помочь, — прошептала она.

Я натолкнулся на стену. Но что скрывалось за ней? Я пошел к профессору в кабинет. Он указал мне на широкое кожаное кресло, уселся за стол и долго тер глаза.

— Она вам ничего не сказала? — начал он. — Такая странная девица! Вот она всегда такая — замкнутая, враждебная, особенно после того случая с помолвкой.

И он в общих чертах ввел меня в курс дела. За год до этого Аньес повстречалась со шведским студентом Свеном Ларсеном, который часто приходил в дом.