— Знаешь… ощущение очевидности… — заметил Лаваренн с кислой миной, — это, может быть, труднее всего поддается лечению.

Головы трех жуликов сблизились над рюмками с анисовым ликером.

— Хозяев по-прежнему нет дома, — объяснял самый маленький. — Горничная на другом конце квартиры, а замок… поверьте мне… Было бы уж слишком глупо довольствоваться безделушками. Там внутри все интересно. Все! И туда надо залезть по крайней мере втроем… Когда я увидел, что оставил после себя беспорядок, то вернулся обратно и расставил посуду по местам. Не пойман — не вор… Завтра, часа в четыре, вам подойдет?

— Точняк, что не оставил отпечатков? — спросил самый здоровый.

— Я же тебе повторяю, что все поставил на место. В точности, как и прежде. Еще расскажи, что у меня глаз не наметан!

— Вы заполнили его карточку? — спросил Лаваренн.

— Его зовут Марсель Жервез, — ответила ассистентка. — Говорит, что занимается живописью.

Сквозь зеркальное стекло психиатр наблюдал за Жервезом, который, ожидая в приемной, рассматривал полотно Руссо-Таможенника. Мужчина был маленький, одетый с некоторым изыском. Он вовсе не походил на художника, а скорее на преподавателя или даже провинциального нотариуса.

— Возраст?

— Сорок шесть лет.

— Женат?

— Да.

— Где проживает?

— Отей.

— Впустите.

Жервез поприветствовал его, чувствуя себя вполне раскованно, и с достоинством сел. У него были ярко-голубые глаза, пытливый и немного пристальный взгляд.

— Я полагаю, мне нужно рассказать вам все! — начал он.

Психиатр улыбнулся.

— Кто вас ко мне направил?

— Моя жена.

— Она меня знает?

— Нет. Она искала адрес врача-специалиста в справочнике.

— И первый попавшийся показался ей подходящим?

— Да.

— Любопытно. И вы послушались своей жены?

— Я хотел доставить ей удовольствие. Она так беспокоилась за меня. Впрочем, совершенно напрасно!..

Потому что моя жена — надо бы сразу вам об этом сказать — считает меня… сумасшедшим.

Лаваренн отмахнулся от этого слова небрежным движением руки.

— Сумасшествия как такового не существует! Есть лишь более или менее индивидуальный менталитет.

Жервез расслабился.

— Совершенно согласен, — пролепетал он. — Мне кажется, что наконец кто-то меня понимает.

Его взгляд скользнул по комнате, задержался на полотнах Дюфи. Он вздохнул.

— Всю свою жизнь я был жертвой странного стечения обстоятельств. Но прежде всего знайте, что я хороший художник, и даже очень хороший художник. Немного везения, и я мог бы видеть одно из своих полотен вывешенным здесь, среди ваших картин. И я бы запросто нарисовал, это легко и просто! Достаточно игнорировать рисунок. Ладно, не об этом!.. Четыре года тому назад директор одной галереи, где я выставлял свои произведения, предложил мне выполнить копии… Спешу заметить, ничего незаконного… Вы и представить себе не можете, сколько дураков счастливы повесить в своей гостиной репродукции да Винчи или Рембрандта…

— Ну, может быть, все-таки не дураков… — решился поправить Лаваренн.

Он встретил испепеляющий взгляд голубых глаз и кивком головы дал знак, что ждет продолжения. Жервез пожал плечами.

— Допустим, что это нормально — приклеить «Джоконду» над своим камином между колокольчиком из Вестминстерского аббатства и почтовым календарем. Я — с удовольствием. Меня снабжают старинными рамками, тоже поддельными, и раз — денежные чеки летят с регулярностью. Все довольны. Если вы желаете копию Дюфи, Бюффе, Пикассо — я к вашим услугам.

— Но все-таки, — сказал психиатр, — отличие должно бросаться в глаза.

— Отличие? — опешив, заметил Жервез. — Что вы имеете в виду?

— Не будете же вы утверждать, каков бы ни был ваш талант, что воспроизведете подлинник в точности?

Жервез грустно улыбнулся.

— И вы тоже! — сказал он. — Ладно. Не буду спорить. Только прошу выслушать мою историю. В конце концов, я не боюсь ее рассказать… И потом, вы же связаны врачебной тайной. Так что допустим, критики, эксперты, специалисты всех мастей непогрешимы. Так вот, я, Марсель Жервез, доставил себе удовольствие заменить знаменитого «Читающего старика» Рембрандта в Лувре его копией, так даже лучше стало.

— Интересно, — сказал Лаваренн.

— Вы не верите мне, — упорствовал Жервез. — А между тем уверяю вас, что это совершенно просто. Однажды зимним утром вы приходите в Лувр или куда-нибудь еще. Залы практически пусты. Вы одеты в чуть широковатое пальто, которое помогает вам замаскировать копию картины маленького размера, тщательно выбранной среди прочих, и в одну минуту совершаете подмену…

— Но охрана?

— Они уходят, проходят. Моя жена сопровождала меня, чтобы отвлечь их внимание или, незаметно покашливая, предупредить меня о возможной опасности.

— А! Поскольку мадам Жервез тоже…

— Естественно. Правда, будем точны, с неохотой. Она была уверена, что меня схватят, и потом, она не одобряла моих подмен. Но я не рисковал ничем, абсолютно ничем. Доказательство тому: когда я подменил картину Ван Дейка «Герцог Ричмонд», подошла группа туристов с экскурсоводом, и этот экскурсовод долго комментировал мою копию, приглашая полюбоваться цветом волос, складками сорочки… А между тем речь идет о хорошо известном искусствоведе. И никто так и не заметил, что «Колизей» Коро, «Непорочное зачатие Девы Марии» Мурилло и многие другие полотна являются подделками.

— Захватывающе, — сказал Лаваренн. — И много вы утащили картин?

— Семнадцать, — сказал он. — Не считая того, что я взял в музеях провинции. Но там это до смешного легко, и произведения зачастую посредственные. Я обладаю живописными работами более чем на один миллиард. Иначе говоря, я, Жервез, стою свыше одного миллиарда! Черт возьми!

— Понятно, — заметил психиатр. — И вы собираетесь их продать?

Жервез вздрогнул.

— Продать их? Но, мсье, я же не вор. Я лишь экспериментатор. Отныне доказано, что вся эта клика, что принимает решение о ценности какого-нибудь полотна, состоит из олухов, невежд, низких спекулянтов и дипломированных кретинов. Вот и все!

— У вас трудный случай, мсье Жервез. Стоит какому- нибудь настоящему знатоку — а такие есть — внимательно изучить одну из этих копий, и вот вы разоблачены.

Жервез с усталым видом скрестил руки.

— Я как раз и жду, чтобы меня, как вы выражаетесь, разоблачили. Но некомпетентность и глупость этих господ безгранична. Или скорее качество моей живописи исключительно. Или то, или другое… Вы понимаете, доктор, вы же убедились, я вижу. Признайтесь уж. Либо то, либо другое… Я вполне соглашусь, что я — не гений, но уж тогда пусть и они признают, что сами болваны.

— Изумительно! — сказал Лаваренн. — Послушайте, мсье Жервез, а не могли бы вы скопировать небольшую вещь Руссо, что в моей приемной?

Жервез скривился.

— Руссо — это доступно любому, — сказал он. — Я зайду завтра, если хотите.

Ассистентка проводила Жервеза, покуда врач, кинувшись к телефону, спешно набирал номер.

— Алло… Будьте добры, позовите хранителя музея… Спасибо.

Взволнованный Лаваренн попросил хранителя музея тщательно проверить картины «Читающий старик», «Герцог Ричмонд» и «Непорочное зачатие Девы Марии»… Нет-нет, он не может объясняться по телефону. Ему прежде всего хотелось бы знать, не являются ли эти полотна подделкой.

Хранитель музея сухо ответил, что он сделает все необходимое только из уважения к своему собеседнику, но что он выступает гарантом подлинности этих картин.

Несколькими часами позже он позвонил психиатру. Никаких сомнений, полотна, о которых шла речь, никоим образом не являлись копиями. Он только что лично их обследовал.

— Но, — настаивал Лаваренн, — вы подвергли их научному анализу?

Хранитель музея стал нервничать.

— Уже тридцать лет, как я провожу экспертизу, — ответил он. — Смею утверждать, что знаю свое дело.