Но однажды посреди дня мы услышали страшный стук в дверь. Обычно люди приходили с вопросами к раввину к концу дня. Стучать так сильно и настойчиво могла только полиция. По Субботам у нас собиралось какое-то количество молящихся, хотя разрешения на это у отца не было. Он всегда боялся, что его, не дай Бог, посадят. По существующим законам он даже не имел права устраивать свадьбу или развод. Конечно, местные начальники регулярно получали от него небольшие суммы. Кто знает, что может вдруг решить полиция? В дверь настойчиво стучали, но папа боялся открыть. Мама надела халат и пошла к двери. Я за ней, дрожа от восторга: сейчас увижу у нас в доме полицейского в мундире! Мама спросила по-польски, еще не открыв двери.

— Кто там?

— Откройте! — ответили ей на идише.

Я побежал обрадовать папу: к нам пришел еврей, а не полицейский. Папа быстро поблагодарил Создателя.

Вернувшись бегом на кухню, я с изумлением увидел женщину, которая клялась Торой. Мама провела ее в кабинет, из спальни вышел папа.

— Хм, в чем дело? — сердито спросил он.

— Ребе, я — женщина, которая поклялась… — начала она.

— Хмм, ну? Ну?

— Ребе, я хочу говорить с вами без свидетелей.

— Выйдите! — обратился к нам папа.

Мы с мамой вышли. Мне ужасно хотелось послушать, но женщина угрюмо посмотрела на меня, дав понять, что знает мои штуки. Ее лицо заострилось, стало суше, бледнее. Из комнаты доносились бормотание и вздохи, которые чередовались с молчанием, потом опять шепот. В это холодное утро элула что-то происходило, однако я не мог понять что. Мама вернулась в постель, я тоже. У меня, усталого, отяжелели веки, но заснуть по-настоящему я не мог. Прошел час, отец не возвращался, в кабинете всё шептались. Когда я начал засыпать, дверь отворилась и вошел папа. Лицо его было белым.

— Что случилось? — спросила мама.

— О, горе, горе! — отвечал отец. — Горе нам всем, это конец света, конец всех концов!

— В чем дело?

— Лучше не спрашивай! Время Мошиаху прийти! Всё в таком состоянии… «Ибо воды пришли в мою душу…»

— Скажи, что случилось!

— Ужас, женщина поклялась ложно. Она не находит себе места. Сама призналась… Подумать только — ложная клятва перед свитком Торы!

Мама, сидя в постели, молчала. Папа принялся раскачиваться, но не так, как обычно. Его тело наклонялось взад и вперед, как дерево под ураганным ветром. Снаружи на лицо его падал отсвет восходящего солнца, и борода горела, как пламя.

— Что ты ей сказал, папочка?

Отец гневно посмотрел на меня.

— Что? Ты не спишь? Спи!

— Папочка, я все слышал!

— Что ты слышал? Склонности к злу сильны, очень сильны! За кучку денег человек способен продать свою душу! Она поклялась, поклялась на Торе! Но она раскаялась. Несмотря ни на что, она настоящая еврейка. Даже Навузардана простили, когда он покаялся. Нет греха, которого нельзя было бы смыть раскаянием! Раскаяние помогает всегда!

— Она будет поститься, а?

Отец внезапно воскликнул:

— Прежде всего ей надо вернуть деньги, ибо написано: «Ты должен восстановить то, что взял силой». Скоро Йом Кипур. Если раскаяться от всей души, Всемогущий, благословенно имя Его, простит. Милосердный и прощающий Бог!

Позднее я узнал, что женщину терзали кошмары. Она не могла ночью спать. Ей виделись покойные родители, одетые в саваны. Отец наложил на нее покаяние — поститься по понедельникам и четвергам, раздавать милостыню, воздерживаться от мясного, за исключением Субботы и праздников. И обязательно вернуть деньги. Помню, люди, обвинявшие ее, появились в нашем доме еще раз.

Папа много лет вспоминал эту историю. Если во время тяжб кто-нибудь пытался прибегнуть к клятве, раввин рассказывал ему об этой женщине. По-моему, свиток Торы тоже помнил эту историю и, когда бы папа ни повторял свой рассказ, по ту сторону бархатного покрывала на ковчеге прислушивался к папиным словам.

Время от времени к папе приходили люди, которым требовалось так называемое «разрешение от ста раввинов». Как известно, давным-давно Рабейну Гершом запретил многоженство. Но что делать человеку, если его жена потеряла рассудок? Развестись в этом случае не разрешается. А если жена убежала в Америку? И такое может произойти. Тогда раввин, который знакомится с обстоятельствами, освобождает «пострадавшего» от запрета еще раз жениться. Выданный им документ должны подписать еще сто раввинов.

Люди состоятельные, намеренные вторично жениться, не обходили раввинов сами, а нанимали для этого агентов, которые ездили из местечка в местечко, собирая подписи.

На сей раз к папе явился сам муж, молодой человек с белокурой бородой, в очках с металлической оправой, маленькой шапочке, укороченном сюртуке, при галстуке, ботинки его сверкали. Он казался преуспевающим человеком, но вполне благочестивым. На листе бумаги, переданном им отцу, уже стояло пятьдесят или шестьдесят подписей, подкрепленных различными печатями — круглыми, квадратными и треугольными, черными, красными, синими и зелеными. И какие разные подписи! Одни раввины выводили свои имена мелкими изящными буквами, другие занимали своей размашистой подписью целую строку, один писал лишь свое имя, другой добавлял имя отца и даже деда. Подпись какого-то раввина вообще нельзя было разобрать — дикие неправильные каракули заканчивались то хвостом, то крючком, то кляксой. У другой подписи буквы, круглые и пузатые, дышали невообразимым самодовольством. Папа долго изучал документ.

— Неужели это все правда? Смилуйся, Боже! Она ведь сумасшедшая! Да еще и скандалистка… И не хочет развода? Она сделала вашу жизнь несчастной? Конечно, я подпишу.

Папа поставил свою подпись под документом. Молодой человек осторожно промокнул свежие чернила вынутой из кармана промокательной бумажкой.

— Ребе, вы не можете себе представить, сколько я перестрадал из-за этой страшной женщины, — признался он.

— Все написано в бумаге.

— Ребе, там нет и тысячной доли!

— Да воображаю!

— Вы когда-нибудь слышали, чтобы женщина в ночь сейдера разбила все тарелки и вылила бульон с кнейдлах на постель?

— Не может быть! Она действительно сумасшедшая! Несчастная, — задумчиво произнес папа.

— Да, она сумасшедшая, — подтвердил молодой человек, с минуту подумав. — Но злобы в ней еще больше, чем безумия. Я всегда мог себе представить, что есть злые люди, — эта змея перешла все границы! Все началось еще с помолвки. Ее отец пригласил меня, чтобы познакомить нас. В конце концов, сейчас не старое время. Молодые люди хотят узнать друг друга до свадьбы. И ее мать настаивала на этом. Моей семье это не очень понравилось, отец — ученый человек, был любимым учеником Александерского ребе. Однако мы согласились. Я последовал за невестой в ее комнату, где она повела разговор со мной. Но как и что она говорила! Как потешалась надо мной! Приведенный в замешательство, я не знал, что отвечать. А ее родители ждали в соседней комнате. Как бы то ни было, я не придал этому значения. Узнай об этом тогда отец, он тут же разорвал бы помолвку. Мне же казалось, что все уладится: девушка просто прониклась новыми идеями. Что я понимал? Сват все сгладил, убеждая меня, что это пустяки и не следует тревожиться… Она отказалась остричь волосы, как это полагается перед свадьбой. Моей дорогой маме, дочери раввина, было стыдно людям в глаза глядеть! Теща извинялась, обещала постричь дочь утром после свадьбы. А когда мы за свадебным столом ели куриный бульон, она смеялась надо всем! Потом она…

Он взглянул на меня и потребовал:

— Пусть он уйдет!

— Выйди! — попросил меня папа. Я вышел, не торопясь, мелкими шажками. Вышел, но оставил дверь приоткрытой. Молодой человек, по-видимому, заподозрил, что я подслушиваю, и заговорил вполголоса, почти шепотом. До меня доносились только папины восклицания:

— Господи, как это ужасно!

— Подождите, это еще не все… — спешил сообщить гость.

Он снова стал шептать, так что я слышал только унылое жужжание. Папа кашлял и наконец прервал его: