— Как же так, реб Иче-Матес?! «Плодитесь и размножайтесь!» Это ж основа основ!..

Кровати поставили в пустой комнате, печки там нет. Прежде чем раздеться, реб Иче-Матес дольше часа читает молитву по обычаю, установленному Ари, кается, сухим кулачком с силой бьет себя в грудь, рыдает горькими слезами. Потом долго выписывает круги по комнате. Рейхеле уже лежит в постели, ждет, пытается приободрить его ласковыми словами, как ее научили женщины. На улице завывают собаки, смолкают, начинают снова, будто великая тоска терзает их собачьи души, и Рейхеле знает, что по городу ходит ангел смерти. Ветер стучится в ставни, тянет холодом. Свечка коптит, еле светит и наконец догорает, становится темно. Реб Иче-Матес все бормочет и неслышными шагами ходит из угла в угол, будто что-то ищет. Рейхеле кажется, что, кроме него, в комнате есть кто-то еще, невидимый, осторожный. Волосы девушки начинают шевелиться от страха, она с головой накрывается одеялом. Но вот реб Иче-Матес тихо подходит к кровати. Его тело холодно как лед, оно пахнет водой миквы и мертвечиной. Он греет у нее на груди закоченевшие руки, колется бородой, стучит зубами, дрожит так, что поскрипывает кровать. Колени у него острые, ребра выступают, как обручи на бочке. Вдруг он хрипло, по-детски испуганно шепчет:

— Рейхеле, ты ничего не видишь?

— Нет!.. Что такое, Иче-Матес?

— Лилит! — отвечает реб Иче-Матес, и Рейхеле кажется, что он смеется над ней. — Вон там, смотри… С длинными волосами, как у тебя… Голая… Совсем голая…

Он произносит несколько отрывистых, непонятных слов, будто в насмешку… и вдруг начинает громко, с тонким присвистом храпеть. У Рейхеле мурашки бегут по спине.

— Иче-Матес! — вскрикивает она сдавленным голосом.

— А?

— Ты спишь?

— Я? Нет…

— А кто ж тогда храпит? — спрашивает Рейхеле, навострив уши.

Иче-Матес затихает и прислушивается. Его нос посапывает, будто продолжает спать, хотя хозяин бодрствует. У Рейхеле замирает сердце.

— Иче-Матес! — зовет она и отодвигается от него. — Что ты меня пугаешь? Мне и так плохо… Иче-Матес!

Всю ночь он не может успокоиться. Встает и ложится на другую кровать, опять поднимается, шарит в темноте, омывает руки, проливая воду на пол, и все время что-то шепчет. Утром он подходит к окну и смотрит в щель между ставнями, не начался ли рассвет. Едва на улице чуть светлеет, он одевается и уходит из дому. Наконец-то Рейхеле засыпает. Ее мучают дурные сны. Она видит отца. Он лежит на земле, глаза выколоты, вокруг летают стаи ворон. К ней подходит дядя Зайдл-Бер. На нем окровавленный саван, он размахивает длинным ножом и кричит со злостью:

— Кончилась твоя жизнь, Рейхеле! Полезай в могилу!..

По утрам она встает разбитая, измученная, словно непонятная болезнь съедает ее изнутри. Каждая ночь кажется ей длиннее предыдущей. Она не может понять, что было во сне, а что наяву. Голова болит, будто Рейхеле оттаскали за волосы, под глазами черные круги, все тело в синяках и ссадинах. Колени дрожат, она идет в свою комнату, долго стучит по кремню, наконец высекает огонь и зажигает фитиль. Рейхеле приступает к готовке, но забывается, и еда пригорает. После полудня из синагоги возвращается Иче-Матес, сгорбленный, подпоясанный широким кушаком, под мышкой — огромный мешок с талесом. Кладет на стол сухую корку хлеба, моет руки, тщательно вытирается полой кафтана. Сует хлеб в солонку, вынимает, снова макает — и так три раза. Достает из кармана головку чеснока. После благословения дремлет с четверть часа, упершись головой в край стола. Время от времени плечи Иче-Матеса вздрагивают, как от укусов. Вдруг он резко выпрямляется. На лбу красная полоса, сонные глаза удивленно таращатся. Рейхеле обращается к нему, но он не отвечает, кажется, он вообще ее не видит. И тут же Иче-Матес встает, три раза целует мезузу и уходит — до вечера…

Уже неделя прошла со дня свадьбы, а Рейхеле все еще девственница. Женщины говорят в синагоге, что бедняжку погубили. Все уже знают: на молодых навели порчу, чтобы они не смогли соединиться. Тщательно осмотрена вся одежда Рейхеле: не завязана ли узелком кисть на шали, не спрятано ли что-нибудь в складках платья. Из дома молодых забрали все веники и сожгли. Окурили постельное белье, по углам развесили амулеты, изгоняющие бесов. Реб Иче-Матеса отвели в баню и обследовали, есть ли у него все мужские признаки…

А подмастерья, которые сидят в заезжем доме и занимаются тем, что высмеивают всех подряд, придумали реб Иче-Матесу кличку. Они называют его пророк Безмудей.

Незадолго до Пурима в Горай прибыл новый странник. Известия, которые он принес, всполошили все местечко.

Мессия Саббатай-Цви, рассказывал он, уже, с Божьей помощью, раскрылся и отправился в Стамбул, чтобы снять корону с головы султана, который властвует над Землей Израиля. Не с войском он идет, его сопровождают князья и пророки из-за реки Самбатион, они едут на слонах, леопардах и буйволах. Сам Саббатай-Цви, да возвеличится имя его, едет впереди верхом на льве, одетый в пурпурные одежды, украшенные червонным золотом и драгоценными каменьями, которые светятся в темноте. На его чреслах пояс из жемчуга. В его деснице царский скипетр, одежда благоухает ароматами райского сада. Море расступилось перед ним, как некогда перед пророком Моисеем, и он идет со своими провожатыми посуху. Огненный столп указывает им дорогу, следом летят с песнями ангелы. Цари и наместники послали полчища великанов со сверкающими мечами, чтобы взять его в плен, но на них упали с неба огромные камни, и великаны погибли. Весь мир уже знает об этом. Теперь иудеи в большом почете. Самые могущественные правители приходят воздать им почести, поклониться им в ноги. Как только Саббатай-Цви прибудет в Стамбул, великие перемены свершатся на земле и на небе. На Швуэс все евреи уже соберутся в Святой Земле. Храм будет восстановлен, скрижали вернутся в ковчег, первосвященник снова будет приносить жертвы, а Саббатай-Цви, наш избавитель, станет царем над всем миром…

Это известие принес не простолюдин, не какой-нибудь бродяга, а сам реб Гедалья, резник из Замостья, видный, уважаемый человек, высокий, полный, с выступающим животом и жирными складками на затылке. Его шуба из бобровых хвостов оторочена шелком, на голове соболья шапка, окладистая черная борода до пупа, волнистые волосы до плеч, всё как у приличных людей. В Горае его имя было хорошо известно, он славился знанием каббалы, и только из-за веры в Саббатая-Цви ему пришлось покинуть Замостье. Он прибыл в Горай, чтобы пробудить в людях веру, а заодно занять место резника, которое было свободно со времени убийств и погромов, учиненных казаками. Скот и птица в окрестных деревнях стоили гроши, и весь город стосковался по мясной пище. Лейви, нынешний раввин Горая, с почтением принял у себя реб Гедалью, усадил его в роскошное кресло и созвал своих людей на трапезу в честь гостя. Шинкарь-саббатианец принес бочонок кислого вина, простоявшего в подвале больше пятидесяти лет. Нейхеле поставила на стол пироги, грецкие орехи и варенье. Собравшиеся напевали новые мелодии, которые святой Саббатай-Цви услышал в райском саду и передал народу. Реб Гедалья привычно налил себе вина в высокий серебряный бокал, сложил на широком бархатном поясе толстые волосатые руки и принялся рассказывать новости.

Он рассказал, что в Германии евреи и христиане видели, как к берегу пристал корабль. Все его снасти были из белого шелка, матросы говорили на святом языке, а на реющем флаге было написано: «Двенадцать колен Израиля». В Измире три дня кряду слышали голос с неба: «Дорогу Моему помазаннику Саббатаю-Цви!» Пост десятого тевета стал праздником, днем веселья. Так повелел Мессия, и всюду, где знали о его приказе, в этот день ели мясо, пили вино и трубили в рог. В общинах Гамбурга, Амстердама, Праги мужчины и женщины танцевали на улицах со свитками Торы в руках, на свитках были серебряные короны. Музыканты играли, били в барабаны и бубны, по улицам носили белый свадебный балдахин. Отныне в субботу потомки священников благословляют народ, как в былые времена, и три раза в день кантор поет со всей общиной: «Господи! Силой Твоей радуется царь»[27]. Во всех странах появляются новые пророки. Чернь и вместе с нею даже христиане падают ниц и молят Бога, благословен Он, чтобы Саббатай-Цви, Его помазанник, освободил избранный народ. Те, кто гневил Всевышнего безверием, теперь раскаиваются, плачут горькими слезами, одеваются в рубище и странствуют по городам, чтобы искупить свои грехи и призвать к покаянию весь народ. Разбогатевшие выкресты бросают все, что они нажили, и падают в ноги раввинам, чтобы те позволили им вернуться к народу Израиля. Уже отстраивается Иерусалим, возрождается его красота. А во многих городах и вовсе перестали умирать…