- Хочу.

Я знал законы школьных боев: если тебя победят и изобьют в первой схватке, значит, всегда будут считать слабосильным и трусом. Длинный наступил ногой на мою фуражку. "Пропала фуражка! Отец забьет меня, как собаку!" Я нацелился и изо всей силы ударил длинного головой в живот. Тот охнул и словно сломался. Тогда я нагнулся и схватил его за ноги. Мне показалось: я держу в руках скелет - такие тонкие у него были ноги. Я напряг все силы и поднял длинного. Он бил меня кулаками по спине. Ноги мои подкосились, и мы оба свалились на землю.

- Длинный, длинный, не сдавайся! - кричали ребята.

- Новичок, бей его, бей!

Длинный схватил меня за шею и пригнул голову к земле.

- Ешь землю, ешь! - злобно твердил он, толкая меня лицом в землю.

Я вырвался, снова кинулся на него и опрокинул. Он пытался подняться, но я прижимал его к земле, крепко вцепившись в его сухие острые плечи, затем я сел на него верхом. И он вдруг вытянул ноги, и на лице его появилась растерянность.

- Молодец, новичок! - закричали ребята.

Зазвонил звонок.

- Поднимайся, - сказал Сева. - Вот видишь, я говорил, что он только выглядит силачом.

Сева повернулся к ребятам:

- Его зовут Сережкой Бесстрашным, он славный и храбрый парень, и тот, кто нападет на него, будет иметь дело со мной.

- И со мной. - Васо встал рядом с Севой.

- И со мной, - вдруг выступил вперед совсем незнакомый мне толстяк, пытаясь состроить на своем пухлом лице выражение отчаянной решимости.

Я завоевывал новых товарищей.

ГЛАВА ПЯТАЯ

День начался в классе молитвой, которую скороговоркой читал дежурный:

- Преблагий господи, ниспошли нам благодать духа твоего святого, дарствующего и укрепляющего наши силы...

Большая черная доска была чисто вымыта, на подставке лежала влажная тряпка, рядом с ней - обгрызенный кусок мела.

В класс вошел мрачный, угрюмый человек в черном сюртуке, с журналом и книжками под мышкой.

Из рукавов высовывались грязные манжеты.

- Садитесь! - приказал он и, развернув журнал, углубился в чтение. Учитель читал журнал долго и с интересом, как занимательную книгу. Что он мог вычитать там, кроме наших фамилий?

Постукивая по столу красными пальцами с обкусанными ногтями, математик сказал:

- Тучков, к доске.

Он продиктовал задачу. Я писал мелом. Математик рассматривал меня с любопытством, наклонив голову набок.

- Пиши, пиши дальше, несчастный.

Я не мог понять, почему я несчастный. Несчастными я считал нищих, просивших милостыню на улицах, слепцов, хромых и безруких.

- Ну? Решил?

В голове у меня все смешалось: резервуары, ведра, количество воды.

- Ax ты, несчастный! Сын почтенного отца - и лентяй! Для лентяев у меня одна оценка.

Мне мигом представилось лицо отца, его широкий кожаный ремень с острой пряжкой, зазубренной по краям...

- Господин учитель! - крикнул я в отчаянии. - Задача, по-моему, неразрешимая и...

- Ноль! - крикнул учитель злорадно.

Если я принесу домой ноль, меня не спасут от страшной порки и мольбы матери. Если даже мать встанет перед отцом на колени и будет умолять его о прощении, отец все равно не простит, сдерет с меня шкуру.

Учитель занес над столом ручку с пером, словно меч.

С пера стекали чернила. Пальцы учителя были в чернильных пятнах. Вдруг он сказал:

- Дай сюда мел!

Я протянул ему обгрызенный кусочек.

"Что он задумал?"

- Я докажу тебе, - сказал учитель совершенно спокойно, - что задача разрешима. Садись на место.

Я поплелся к парте. Сева толкнул меня в бок, но я не обернулся. Жизнь моя навсегда погублена. К горлу подкатывали слезы. А что, если утопиться в реке? Или броситься под фаэтон? Лошадиные копыта растопчут меня насмерть. Меня принесут домой. Мать кинется на мой труп и станет обливаться слезами. А отец подойдет и скажет... Что он может сказать? Быть может, проронит слезу, пожалеет и подумает, что простил бы меня, если бы я был жив? Мне стало до слез себя жалко! Вдруг я услышал смешок. Потом другой, более явственный.

Учитель обернулся. Борода его была выпачкана мелом. Он перечеркнул несколько цифр, стер тряпкой и снова принялся выводить корявые, словно спотыкающиеся цифришки.

Сева снова толкнул меня в бок. В классе вдруг стало весело. Все улыбались и шушукались. Я понял: учитель не может решить задачу. Он подошел к столу, взъерошенный и лохматый. Взял задачник, послюнил выпачканный мелом палец и стал перелистывать страницы, отыскивая ответ на задачу.

- Гм... - сказал озадаченно, - не сходится.

- Не схо-дит-ся, - хором повторил класс.

Учитель подошел к столу, раскрыл журнал и зачеркнул ноль. Моя жизнь была спасена!

Начался урок русского языка.

Учитель Хорькевич производил безобидное впечатление, но Сева и Васо отрекомендовали его гнусным доносчиком.

- Сегодня, дети, - сказал Хорькевич ласково, - мы станем писать сочинение. Я выбрал для вас легкую и занимательную тему...

Он подошел к доске, крупным почерком вывел: "Как я провел дома воскресный день".

Сева заглянул мне через плечо.

- Ты будешь писать? - шепнул он.

- Буду.

- Счастливец! А я вчера целый день в "орлянку"

играл.

Перо мое заскрипело так громко, что все стали оборачиваться. Но я ни на кого не обращал внимания. Я помнил только, что надо во что бы то ни стало закончить вовремя сочинение. Я вспотел, до того я трудился. Наконец я поставил точку и подождал, пока высохнут чернила.

Мое сочинение было написано мелким, бисерным почерком на двух страницах. Я встал и под удивленными взглядами ребят понес учителю тетрадь. Он взглянул на меня, взял тетрадку и тут же принялся читать. Я на цыпочках вернулся обратно. Сева посмотрел на меня с уважением.

В классе стало так тихо, что было слышно, как скрипят перья и бьется об оконное стекло осенняя муха.

- Тучков! - крикнул учитель и ударил линейкой по столу. - Тучков Сергей, встать!

Я вскочил.

- Всем встать! - приказал Хорькевич. Стуча партами, все поднялись. Хорькевич с тетрадкой в руке шел ко мне. Я почувствовал, что у меня отнимаются ноги.

- Учитесь писать, одры, учитесь писать, лентяи, ослы! - крикнул учитель. - Вот образцовое сочинение! - потряс он тетрадкой. - Я прочту вам его. Слушайте и запоминайте.

И он принялся читать нараспев:

- "Как я провел дома воскресный день.

Встав рано утром, я умываюсь с мылом, молюсь богу, играю на трубе перед завтраком. По окончании завтрака иду в церковь к обедне и, возвратясь, принимаюсь за повторение уроков. После повторения уроков играю с отцом на трубе и иду повидаться с товарищами. Возвращагось домой и готовлюсь к обеду. Перед обедом мою руки с мылом, молюсь. После обеда играю на трубе, потом отдыхаю до ужина. Перед ужином молюсь, ужинаю и умываюсь с мылом перед отходом ко сну. Засыпаю и вижу прекрасные сны. Мне снятся учителя мои и наставники".

- Вот! - воскликнул Хорькевич, - прекрасный русский язык, все знаки препинания на месте. Пятерку! Пятерку! - И он направился к кафедре.

Я увидел, что учитель тщательно выводит в журнале пятерку.

Во время перемены Сева сказал:

- Ну и скучно же ты провел воскресный день. Я бы с тоски сдох. А сны твои... Нашел что смотреть. Наставников! Трубач!

С тех пор класс прозвал меня трубачом.

Я обижался, но музыкальное образование принесло мне отличную оценку по пению.

Однажды, придя домой, я увидел на кухне солдата Сашку, который снабжал нас, мальчишек, патронами.

Его прислали колоть дрова. Сашка прихлебывал чай из блюдечка, откусывая крошечные кусочки сахару.

Перевернув стакан кверху дном, он аккуратно положил на донышко замусленный огрызок сахару. Потом встал, подтянул ремень на мундир, спросил мать:

- Разрешите идти, ваше благородие?

- Не называйте меня благородием, - улыбнулась мать. - Меня Марией зовут.