(Входит Фёкла.)

Фёкла. Николай Васильич…

Сомов. Что вам нужно?

Фёкла. Анна Николаевна спрашивает: придёт к завтраку кто-нибудь?

Сомов. Да. Двое.

Фёкла. А что готовить?

Сомов. Ну… Всё равно!

Яропегов. Что у вас есть?

Фёкла. Курочка есть хорошая.

Яропегов. Опять курочка! Побойтесь бога…

Фёкла. Нет уж, покорно благодарю, боялась, да перестала! Телятина есть.

Яропегов. Фёкла Петровна, — неужто бога-то не боитесь?

Фёкла. Нет, Виктор Павлыч, весёлый человек, не боюсь! Я — старушка неверующая, мне бог столько судьбы-жизни испортил, — вспомнить горестно! Так чего же готовить? Мозги есть.

Яропегов. Мозгов у нас своих избыток.

Фёкла. А — не хватает завтрак заказать.

Сомов. Послушайте, идите к жене…

Фёкла. Почивает ещё.

Сомов. Ну… Вы мешаете нам!

Фёкла. Так я — ушла. А опоздает завтрак, уж не моя вина. [Уходит.]

Сомов (раздражён). Удивляюсь, как ты можешь болтать с этой дурой!

Яропегов. Это, брат, замечательная старуха! Жизнь её — сплошная драма, но она рассказывает её в юмористическом тоне!

Сомов. Ах, пошли ты её к чёрту!

Яропегов. Нет, ты попробуй, вообрази драму в юмористическом тоне…

Сомов. Послушай, ты нарочно дразнишь меня?

Яропегов. Тебя вот оцарапало простодушие Терентьева, и ты уже — готов! Воспринимаешь жизнь трагически.

Сомов. Брось болтать чепуху, Виктор.

Яропегов. У тебя, брат, кислая дворянская закваска, а у меня: дед — дьякон, отец — унтер-офицер…

Сомов. Ах, не говори пошлостей…

Яропегов. Ну, брат, классовая заквасочка — не подлость, это ты бухнул зря!

(Пауза.)

Сомов. Геологи чересчур много открывают. Рентабельность этих открытий весьма сомнительна. Протасов сравнивает геологов с девицами, которые, торопясь выйти замуж, слишком декольтируются.

Яропегов. То есть хотят угодить властям? Я слышал, что последний доклад его — насквозь антисоветская пропаганда.

Сомов. Чепуха! Просто он — как всегда — грубовато говорил…

Яропегов. Вообще у вас тут атмосферочка ядовитая. Это — что? Воздействие шахтинского процесса?

Сомов. Ядовитости — не замечаю, а «самокритика» сильно растёт. Ну, разумеется, и шахтинское дело нельзя забыть. Кроме того, разлад в Кремле…

Яропегов. Возбуждает надежды?

Сомов. Говорит о том, что товарищи трезвеют.

Яропегов. Гм? Так ли? По-моему, лучшие из них — неизлечимые алкоголики от идеологии. Идеологии у них — девяносто процентов.

Арсеньева (входит на лестницу). Лидия Борисовна дома?

Сомов. Да. У себя. Пожалуйста…

Яропегов. Это — что?

Сомов. Учительница, подруга жены по гимназии.

Яропегов. Какая… гм! Партийка?

Сомов. Не знаю, не знаю! Слушай, Виктор, к завтраку приедет Богомолов…

Яропегов. Настраиваюсь благоговейно.

Сомов. Он, вероятно, начнет говорить о фабрике Лисогонова, о её восстановлении, расширении и так далее. Я — решительно против этого. Не вижу смысла реставрировать и обогащать мелкие предприятия туземцев. Ты знаешь мою точку зрения: ориентация на европейца, на мощность… Советская власть должна вернуться к концессиям, иначе…

Яропегов (закуривая). И так далее. В общем — гениально.

Сомов. У Богомолова — личные причины, какая-то старая связь, даже, кажется, родство с Лисогоновым. (Гудок автомобиля.) О, чёрт! Кто это?

Яропегов. Терентьев. И этот, новый, его заместитель.

Сомов. Не очень приятная фигура.

Яропегов. Интересный парень, кажется.

(Входят Терентьев и Дроздов.)

Терентьев. Почтение строителям!

(Дроздов молча пожимает руки.)

Сомов. Добрый день, Иван Иванович…

Терентьев. День — хорош, да вот из Москвы — нагоняй нам. Читали?

Сомов. Нет. Где?

Терентьев. А — вот!

Яропегов (Дроздову). Курите?

Дроздов. Спасибо.

Яропегов. Охотник?

Дроздов. Балуюсь. А — как вы догадались?

Яропегов. Видел вас в лесу с ружьём.

Дроздов. Ага! (Отходит в дальний угол террасы.)

Сомов. Ну, это пустяки!

Терентьев (вздыхая). Самокритика, конечно…

Сомов. Да, загибают…

(Лидия, Арсеньева — выходят из комнаты.)

Лидия. Может быть, ты позовёшь товарищей к себе?

Сомов. Да. Пожалуйте, Иван Иванович.

Терентьев (пристально и удивлённо смотрит на Арсеньеву, зовёт). Борис — идём!

(Трое ушли. Яропегов остался, сидит на перилах.)

Лидия (звонит). Да, очень скучно!.В городе все недовольны, живут надув губы, ворчат, сплетничают на партийцев, рассказывают старые московские анекдоты.

Арсеньева. Город затхлый.

Лидия. И ни одной шляпы к лицу нельзя найти.

Арсеньева. А ты сама сделай.

Яропегов. Зато — легко потерять лицо.

Лидия. Вы зачем тут подслушиваете? Знакомьтесь: Виктор Павлович Яропегов, Екатерина Ивановна Арсеньева.

Яропегов. Весьма рад!

Лидия. Я — не умею делать шляп. И вообще ничего не делаю.

Яропегов. Это — лучше всего гарантирует от ошибок.

Лидия. Жалкая ирония. Вот вы, инженеры, делаете и всё ошибаетесь, и вся ваша деятельность — ошибка.

Яропегов. Совершенно так же думает Анна Николаевна. С её политико-эстетической точки зрения в сельском пейзаже церковь гораздо уместнее, чем фабрика.

(Дуняша — в дверях.)

Лидия. Кофе, Дуняша, кофе! И хлеба. Вы ужасно медленно спешите на звонки.

Дуняша. Наверху была. [Уходит.]

Яропегов. Вы, я слышал, учительница?

Арсеньева. Да.

Яропегов. Совершенно не похожи.

Арсеньева. Это — порицание или комплимент?

Яропегов. Комплименты говорить вам я не решаюсь, да и времени для этого много требуется.

Арсеньева. Мне приятно, что вы дорожите временем.

Лидия. Ты, Катя, осторожнее с ним, он отчаянный ухажёр, как теперь говорят.

(Дуняша приносит кофе.)

Сомов (кричит). Виктор!

Яропегов. Пардон [2] (Уходит.)

Арсеньева. Кто это?

Лидия. Приятель мужа, был женат на сестре его, овдовел. Очень талантливый, забавный, пьяница, немножко — шут, нахал и бабник. Вот, если хочешь замуж…

Арсеньева. Нет, спасибо! После такой характеристики — расхотелось.

Лидия (смеётся). Ты удовлетворена жизнью?

Арсеньева. Нет, конечно. Я даже и не представляю, как можно быть удовлетворённой в наше время.

Лидия (подумав). Это ты сказала что-то серьёзное, я не понимаю!

Арсеньева. Очень просто понять. Людей, для которых жизнь была легка и приятна, — не может удовлетворить то, что она разрушается, а те, кто разрушает, — не удовлетворены, что разрушается она не так быстро, как хотелось бы.

Лидия. Вот какая ты стала… философка! И тебе искренне хочется, чтоб старая жизнь скорее разрушилась?

Арсеньева. Да.

Лидия. Как просто! Да, и — всё! Но ведь ты сказала, что не партийка?

Арсеньева. Я сочувствую работе партии.

Лидия (вздохнув). Ты была такая… независимая! Не понимаю, как можно сочувствовать, когда все против партии.

Арсеньева. Все, кроме лучших рабочих. И ведь вот муж твой и его друг…

Лидия. Ну-у, муж!.. Он скрепя сердце, как говорится…