Таисья. Мокей…

Мелания. Ну, ступай. (Подходит к дверям комнаты Булычова, стучит.) Егорий, блаженный пришёл.

(Идёт, сопровождаемый Ксенией и Башкиным, Пропотей, в лаптях, в длинной, до щиколоток, холщовой рубахе, со множеством медных крестов и образков на груди. Страховиден: густые, встрёпанные волосы, длинная, узкая, редкая борода, движения резки и судорожны.)

Пропотей. Ух, накурено! Душа задыхается…

Ксения. Тут, батюшка, никто не курит.

(Пропотей гудит, подражая зимнему ветру.)

Мелания. Ты — погоди, дай выйти…

Булычов (его ведёт под руку Глафира). Ишь ты, какой… явился!

Пропотей. Не бойся. Не страшись. (Гудит.) Всё тлён, всё пройдёт! Жил Гриша, лез выше, стукнулся в потолок, — чёрт его и уволок.

Булычов. Это — про Распутина, что ли?

Пропотей. Вот — низвергнут царь, и погибает царство, иде же царствует грех, смерть и смрад! Гудит метелица, гудит распутица. (Гудит. Указывая посохом на Глафиру.) Дьявол во образе женском рядом с тобой — отгони.

Булычов. Я те отгоню! Болтай, да знай меру. Маланья, это ты, что ли, обучила его?

Мелания. Что выдумываешь? Разве безумного можно научить?

Булычов. Похоже, что можно…

(С лестницы бежит Шура, за нею Антонина, Тятин. Постепенно сверху спускаются Звонцовы, Достигаевы. Пропотей молча чертит палкой в воздухе и на полу. Стоит задумчиво, опустив голову.)

Шура (подбегая к отцу). Это что ещё? Что за представление?

Мелания. А ты — молчи!

Пропотей (как бы с трудом). Не спит еретик, а часики — тик да тик!.. Кабы — бог… да — кабы мог… да я — не плох, да, да! А — чья беда? Играй, сатана, тебе — воля дана! Стукнула полночь… спел петух ку-ка-ре-ку… тут — конец еретику…

Булычов. Складно тебя научили…

Мелания. Не мешай, Егор, не мешай!..

Пропотей. Что делать будем?.. Что скажем людям?

Антонина (с сожалением). Он — не страшный… Нет!

Пропотей. Убили гниду — поют панихиду. А может, плясать надо? Ну-ко, спляшем и нашим и вашим! (Притоптывает, напевая, сначала — негромко, затем всё более сильно, и — пляшет.) Астарот, Сабатан, Аскафат, Идумей, Неумней. Не умей, карра тили — бом, бом, бейся в стену лбом, лбом! Эх, юхала, юхала, ты чего нанюхала? Дыб-дыб, дым, дым! Сатана играет им! Згин-гин-гин, он на свете один, его ведьма Закатама в свои ляжки закатала! От греха, от блуда не денешься никуда! Вот он, Егорий, родился на горе…

Шура (кричит). Прогоните его!

Булычов. Вы что… чёрт вас… испугать меня хотите?

Звонцов. Надо прекратить это безобразие…

(Глафира подбегает к Пропотею, он, не переставая кружиться, замахнулся на неё палкой.)

Пропотей. Их, эх, ох, ах! ух-чух, злой дух…

(Тятин вырвал палку из руки Пропотея.)

Мелания. Да ты — что? Да ты — кто?

Шура. Отец, прогони всех… Что ты молчишь?

Булычов (машет руками). Погоди… погоди…

(Пропотей сел на пол, гудит, взвизгивает.)

Мелания. Его — нельзя трогать! Он — в наитии… в восторге!

Достигаев. За такие восторги, мать Меланья, по шее бьют.

Звонцов. Вставай и уходи… живо!

Пропотей. А — куда? (Гудит.)

(Ксения плачет.)

Елизавета. Как это он ловко… в два голоса!

Булычов. Идите… прочь, все! Нагляделись…

Шура (топая на блаженного). Уходи, урод! Стёпа — выгоните его!

Тятин (берёт Пропотея за шиворот). Идём, святой… вставай!

Таисья. Он сегодня не больно страшно… он гораздо страшнее умеет это делать. Кабы ему вина дали…

Мелания. Ты — что болтаешь? (Бьёт её по щеке.)

Звонцов. Как вам не стыдно?

Мелания. Кого? Тебя стыдно?

Варвара. Успокойся, тётя…

Ксения. Господи… Ну, что же это?

(Шура и Глафира укладывают Булычова на диван, Достигаев внимательно рассматривает его. Звонцовы уводят Ксению с Меланией.)

Достигаев (жене). Едем домой, Лиза, домой! Булычов — нехорош! Весьма… И демонстрация идёт… Надобно примкнуть.

Елизавета. Как это он гудел, а? Ничего подобного не воображала…

Булычов (Шуре). Всё это — игуменья придумала…

Шура. Тебе нехорошо?

Булычов. Она… Вроде панихиды… по живому…

Шура. Скажи — нехорошо тебе? Послать за доктором?

Булычов. Не надо. А насчёт царства паяц этот от себя махнул… Кабы — бог да кабы мог, — слышала? Не может!

Шура. Всё это надобно забыть…

Булычов. Забудем! Ты взгляни — как, что они там… Глафиру не обидели бы… Чего на улице поют?

Шура. Ты не вставай!

Булычов. И погибнет царство, где смрад. Ничего не вижу… (Встал, держась за стол, протирает глаза.) Царствие твое… Какое царствие? Звери! Царствие… Отче наш… Нет… плохо! Какой ты мне отец, если на смерть осудил? За что? Все умирают? Зачем? Ну, пускай — все! А я — зачем? (Покачнулся.) Ну? Что, Егор? (Хрипло кричит.) Шура… Глаха — доктора! Эй… кто-нибудь, черти! Егор… Булычов… Егор!..

(Шура, Глафира, Тятин, Таисья, — Булычов почти падает навстречу им. За окнами — густо поют. Глафира, Тятин поддерживают Булычова. Шура — бежит к окну, открывает его, врывается пение.)

Булычов. Чего это? Панихида… опять отпевают! Шура! Кто это?

Шура. Иди сюда, иди… смотри!

Булычов. Эх, Шура…

Занавес

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Достигаев.

Елизавета.

Антонина.

Алексей.

Павлин.

Звонцов.

Варвара.

Ксения.

Донат.

Глафира.

Таисья.

Мелаиия.

Шура.

Пропотей.

Тятин.

Лаптев.

Калмыкова.

Рябинин.

Бородатый солдат.

Кузьмин.

Поп Иосиф.

3ыбин — помещик.

Губин.

Нестрашные — отец и сын Виктор.

Троеруков.

Целованьев.

Лисогонов.

Мокроусов.

Бетлинг.

Жанна.

Чугунова.

Константин,

Софрон — дети её.

Купеческий клуб. Солидно обставленная гостиная, против зрителя портрет Александра Третьего во весь рост и в шапке, — тучная, чёрная фигура на голубоватом фоне, за нею — какие-то колонны, они напоминают ленинградскую Биржу. В глубине сцены — широкие двери в двухсветный зал, видно эстраду, на ней — стол, покрытый красным сукном, за столом, на стене — золотая рама, портрет Николая Второго вынут из рамы, в раме торчат два красных флага. Перерыв заседания, в зале остались и беседуют несколько маленьких групп, они постепенно тают, выходя в гостиную, а из неё — в двери налево, в буфет. Направо — дверь в карточную. В уголке, около неё, сидит на краешке мягкого стула, свёртывая козью ножку, старичок Иосиф, поп, в мужицких сапогах, ряса выцвела, остроносый, лысоватый, в очках. Из зала выходят: Павлин, Порфирий Петрович Нестрашный, бывший городской голова и председатель местного союза Михаила Архангела, он — с палкой, прихрамывает; Кузьма Лисогонов, фабрикант.

Лисогонов. Ты, отец Павлин, погоди рассказывать, я пойду чайку спрошу. (Остановился, смотрит на портрет царя, вздохнул.) Что, ваше величество, сынка-то у тебя — рассчитали? Эхе-хе…

Нестрашный (садясь к столу, угрюмо). Есть у меня догадочка, что Лениным да большевиками кадеты пугают нас. Расчётец у них такой — пугать.

Павлин. Боюсь, что в этом случае — ошибаетесь вы. Ленин — воплощение материализма, злого духа, — земной, грубейшей, диавольской мудрости…