Пётр торопливо открыл одну из белых дверей, осветил комнату огнём двух электрических ламп, пристально посмотрел во все углы и, раздеваясь, заговорил сухо и быстро:
— Будут тебя спрашивать, кто ты, отвечай — мой двоюродный брат, приехал из Царского Села искать себе места, — смотри, не проврись!
Лицо у него было озабоченное, глаза невесёлые, речь отрывистая, тонкие губы всё время кривились, вздрагивали. Он позвонил, открыл дверь, высунул в коридор голову и крикнул:
— Самовар!
Евсей уныло оглядывался, стоя в углу комнаты, и тупо ждал чего-то.
— Раздевайся, садись. Жить будешь в соседней комнате, — говорил сыщик, поспешно раздвигая карточный стол. Вынул из кармана записную книжку, игру карт и, сдавая их на четыре руки, продолжал, не глядя на Климкова:
— Ты, конечно, понимаешь, что наше дело тайное. Мы должны скрываться, а то убьют, как вот Лукина убили…
— Его убили? — тихонько спросил Евсей.
— Ну да, — безучастно сказал Пётр.
Потирая лоб, он рассматривал сданные карты.
— Сдача — тысяча двести четырнадцатая… У меня — туз, семёрка червей, дама треф…
Он что-то записал в книжку и, не поднимая головы, продолжал, говоря двумя голосами — невнятно и озабоченно, когда считал карты, сухо, ясно и торопливо, когда поучал Евсея.
— Революционеры — враги царя и бога. Десятка бубен, тройка, валет пик. Они подкуплены немцами для того, чтобы разорить Россию… Мы, русские, стали всё делать сами, а немцам… Король, пятёрка и девятка, — чёрт возьми! Шестнадцатое совпадение!..
Он вдруг повеселел, глаза у него блеснули и на лице отразилось что-то мягкое, довольное.
— Что я говорил? — спросил он Евсея, взглянув на него.
— О немцах…
— Немцы — жадные. Они враги русского народа, хотят нас завоевать, хотят, чтобы мы всё — всякий товар — покупали у них и отдавали им наш хлеб — у немцев нет хлеба… дама бубен, — хорошо! Двойка червей, десятка треф… Десятка?..
Прищурив глаза, он посмотрел в потолок, вздохнул и смешал карты.
— Вообще, все иностранцы, завидуя богатству и силе России… двести пятнадцатая сдача… хотят сделать у нас бунт, свергнуть царя и… три туза… гм?.. И посадить везде своё начальство, своих правителей над нами, чтобы грабить нас и разорять… Ты ведь этого не хочешь?
— Не хочу! — сказал Евсей, ничего не понимая и тупо следя за быстрыми движениями его пальцев.
— Этого никто не хочет! — задумчиво проговорил Пётр, снова раскинув карты и озабоченно поглаживая щёку. — Потому ты должен бороться с революционерами — агентами иностранцев, — защищая свободу России, власть и жизнь государя, — вот и всё. А как это надо делать — увидишь потом… Только не зевай, учись исполнять, что тебе велят… Наш брат должен смотреть и лбом и затылком… а то получишь по хорошему щелчку и спереди и сзади… Туз пик, семь бубен, десять пик…
В дверь постучали.
— Отопри! — приказал Пётр.
Вошёл рыжий кудрявый парень с подносом и самоваром.
— Иван, это мой двоюродный брат, он будет жить здесь, приготовь соседний номер…
— Господин Чижов приходили, — негромко сказал Иван.
— Выпивши?
— Немножко есть… Хотели зайти.
— Завари чай, Евсей! — сказал сыщик, когда слуга ушёл. — Наливай, пей… Сколько жалованья ты получал в полицейском правлении?
— Девять рублей…
— Денег нет?
— Нет…
— Надо достать и сшить тебе костюм, нельзя долго ходить в одном… Ты должен всех замечать, тебя никто…
Он снова забормотал, считая карты, а Евсей, бесшумно наливая чай, старался овладеть странными впечатлениями дня и не мог, чувствуя себя больным. Его знобило, руки дрожали, хотелось лечь в угол, закрыть глаза и лежать так долго, неподвижно. В голове бессвязно повторялись чужие слова.
«В чём же ты виноват?» — тонко спрашивал Филипп Филиппович.
Кто-то сильно ударил в дверь из коридора. Пётр поднял голову.
— Это ты, Саша?
За дверью сердито ответили:
— Ну, отпирай!
Когда Евсей открыл дверь, перед ним, покачиваясь на длинных ногах, вытянулся высокий человек с чёрными усами. Концы их опустились к подбородку и, должно быть, волосы были жёсткие, каждый торчал отдельно. Он снял шапку, обнажив лысый череп, бросил её на постель и крепко вытер ладонями лицо.
— Шапка — мокрая, а ты её бросаешь на постель мне! — заметил Пётр.
— А чёрт с ней, твоей постелью! — гнусаво сказал гость.
— Евсей, повесь пальто…
Гость сел на стул, вытянул длинные ноги и, закурив папиросу, спросил:
— Это что такое, — Евсей?
— Мой двоюродный брат.
— Мы все братья, когда без платья. Водка есть?
Пётр приказал Климкову спросить бутылку водки и закуску. Евсей сделал это и сел к столу так, чтобы гость не видел из-за самовара его лица.
— Как дела, шулер? — спросил он, кивая головой на карты.
Пётр вдруг привстал со стула и оживлённо заговорил:
— Я нашёл секрет, нашёл!
— Нашёл? — спросил гость и, покачав головой, медленно протянул: Ду-урак!
Пётр схватил записную книжку и горячим шёпотом продолжал, тыкая пальцем:
— Подожди, Саша!.. У меня уже шестнадцатое совпадение, понимаешь? А я сделал всего тысячу двести четырнадцать сдач. Теперь карты повторяются всё чаще. Нужно сделать две тысячи семьсот четыре сдачи, — понимаешь: пятьдесят два, умноженное на пятьдесят два. Потом все сдачи переделать тринадцать раз — по числу карт в каждой масти — тридцать пять тысяч сто пятьдесят два раза. И повторить эти сдачи четыре раза — по числу мастей — сто сорок тысяч шестьсот восемь раз.
— Э-э, дурак! — протянул гнусаво гость, качая головой, и его губы искривились.
— Почему, Саша, почему, объясни? — негромко вскричал Пётр. — Ведь я тогда буду знать все сдачи, какие возможны в игре, — подумай! Взгляну на свои карты, — приблизил книжку к лицу и начал быстро читать, — туз пик, семёрка бубен, десятка треф — значит, у партнёров: у одного — король червей, пятёрка и девятка бубен, у другого — туз, семёрка червей, дама треф, третий имеет даму бубен, двойку червей и десятку треф!
Руки у него тряслись, на висках блестел пот, лицо стало добрым и ласковым. Климков, наблюдая из-за самовара, видел большие, тусклые глаза Саши с красными жилками на белках, крупный, точно распухший нос и на жёлтой коже лба сеть прыщей, раскинутых венчиком от виска к виску. От него шёл резкий, неприятный запах. Пётр, прижав книжку к груди и махая рукой в воздухе, с восторгом шептал:
— Ведь я тогда без промаха буду играть. Сотни тысяч, миллионы улыбнутся мне! И нет в этом шулерства! Я — знаю! Знаю, и — больше ничего! Всё законно!..
Он так крепко ударил себя в грудь кулаком, что закашлялся, а потом, опустившись на стул, стал тихо смеяться.
— Почему не дают водки? — угрюмо спросил Саша, бросая на пол окурок папиросы.
— Евсей, иди, скажи… — торопливо начал Петр, но уже в дверь постучали.
— Ты опять пьёшь? — спросил Пётр, улыбаясь.
Саша протянул руку к бутылке.
— Нет, ещё не пью, а вот сейчас — начну пить.
— Ведь это вредно при твоей болезни…
— Водка и здоровым вредна, — водка и фантазии. Ты, например, скоро будешь идиотом…
— Не буду, не беспокойся…
— Я математику знаю, я вижу, что ты болван.
— У каждого своя математика! — недовольно ответил Пётр.
— Молчи! — сказал Саша, медленно высосал рюмку, понюхал кусок хлеба и налил другую.
— Сегодня я, — начал он, опустив голову и упираясь согнутыми руками в колени, — ещё раз говорил с генералом. Предлагаю ему — дайте средства, я подыщу людей, открою литературный клуб и выловлю вам самых лучших мерзавцев, — всех. Надул щёки, выпучил свой животище и заявил, скотина, мне, дескать, лучше известно, что и как надо делать. Ему всё известно! А что его любовница перед фон-Рутценом голая танцевала, этого он не знает, и что дочь устроила себе выкидыш — тоже не знает…
Он снова высосал водку и ещё налил.
— Всё сволочь, и жить — нельзя. Моисей велел зарезать двадцать три тысячи сифилитиков. Тогда народу было немного, заметь! Если бы у меня была власть — я бы уничтожил миллионы…