«Что теперь будет?»
— Мотря! — тихо заговорил Григорий, опираясь на стол рукой и наклонясь к жене. — Али я виноват, что… всё не в порядке?..
Он покрутил головой, вздохнув.
— Так тошно! Ведь разве это жизнь? Ну, скажем, холерные, — что они? Разве они мне поддержка? Одни помрут, другие выздоровеют… а я опять должон буду жить. Как? Не жизнь — судорога… разве не обидно это? Ведь я всё понимаю, только мне трудно сказать, что я не могу так жить… Их вон лечат и всякое им внимание… а я здоровый, но ежели у меня душа болит, разве я их дешевле? Ты подумай — ведь я хуже холерного… у меня в сердце судороги! А ты на меня кричишь!.. Ты думаешь, я — зверь? Пьяница — и всё тут? Эх ты… баба ты!
Он говорил тихо и вразумительно, но она плохо слышала его речь, занятая строгим смотром прошлого.
— Ты вот молчишь, — говорил Гришка, прислушиваясь, как в нём растёт что-то новое и сильное. — А что ты молчишь? Чего ты хочешь?
— Ничего я от тебя не хочу! — воскликнула Матрёна. — Что мучишь? Чего тебе надо?
— Чего! А того… чтобы, стало быть…
Но тут Орлов почувствовал, что не может сказать ей, чего именно ему нужно, — так сказать, чтоб всё сразу было ясно и ему и ей. Он понял, что между ними образовалось что-то, чего уже не свяжешь никакими словами…
Тогда в нём вдруг вспыхнула дикая злоба. Он с размаха ударил жену кулаком по затылку и зверем зарычал:
— Ты что, ведьма, а? Ты что играешь? Убью!
Она от удара ткнулась лицом в стол, но тотчас же вскочила на ноги и, глядя в лицо мужа взглядом ненависти, твёрдо, громко сказала:
— Бей!
— Цыц!
— Бей! Ну?
— Ах ты, дьявол!
— Нет уж, Григорий, будет! Не хочу я больше этого…
— Цыц!
— Не дам я тебе измываться надо мной…
Он заскрипел зубами и отступил от неё на шаг — быть может, для того, чтоб удобнее ударить её.
Но в этот момент дверь отворилась, и на пороге явился доктор Ващенко.
— Эт-то что такое? Вы где, а? Вы что это тут разыгрываете?
Лицо у него было строгое, изумлённое. Орлов нимало не смутился при виде его и даже поклонился ему, говоря:
— А так это… дезинфекция промежду мужем и женой…
И он судорожно усмехнулся в лицо доктору…
— Ты почему не явился на дежурство? — резко крикнул доктор, раздражённый усмешкой.
Гришка пожал плечами и спокойно объявил:
— Занят был… по своим делам…
— А скандалил тут вчера — кто?
— Мы…
— Вы? Очень хорошо… Вы ведёте себя по-домашнему… без спроса шляетесь…
— Не крепостные потому что…
— Молчать! Кабак вы тут устроили… скоты! Я покажу вам, где вы…
Прилив дикой удали, страстного желания всё опрокинуть, вырваться из гнетущей душу путаницы горячей волной охватил Гришку. Ему показалось, что вот сейчас он сделает что-то необыкновенное и сразу разрешит свою тёмную душу от пут, связавших её. Он вздрогнул, почувствовал приятный холодок в сердце и, с какой-то кошачьей ужимкой повернувшись к доктору, сказал ему:
— Вы но беспокойте глотку, не орите… я знаю, где я, — в морильне!
— Что-о? Как ты сказал? — нагнулся к нему поражённый доктор.
Гришка понял, что сказал дикое слово, но не охладел от этого, а ещё более распалился.
— Ничего, сойдёт! Скушаете… Матрёна! Собирайся.
— Нет, голубчик, постой! Ты мне ответь… — с зловещим спокойствием произнёс доктор. — Я тебя, мерзавец, за это…
Гришка в упор смотрел на него и заговорил, чувствуя себя так, точно он прыгает куда-то и с каждым прыжком ему дышится всё легче…
— Вы не кричите… не ругайтесь… Вы думаете, ежели холера, то вы и можете надо мной командовать. Напрасная мечта… Что вы лечите, так это даже и не нужно никому… А что я сказал — морилка, это. конечно, я дразнился… Но вы всё-таки не очень орите…
— Нет, врёшь! — спокойно сказал доктор. — Я тебя проучу… эй, подите сюда!
В коридоре уже столпились люди… Гришка прищурил глаза и сцепил зубы…
— Я не вру и не боюсь… а коли вам нужно проучить меня, то я для вашего удобства и ещё скажу…
— Н-ну? Скажи…
— Я пойду в город и цыкну: «Ребята! А знаете, как холеру лечат?»
— Что-о? — широко раскрыл глаза доктор.
— Так тогда мы тут такую дезинфекцию с лиминацией…
— Что ты говоришь, чорт тебя возьми! — глухо вскричал доктор. Раздражение уступило в нём место изумлению пред этим парнем, которого он знал как трудолюбивого и неглупого работника и который теперь, неизвестно зачем, бестолково и нелепо лез в петлю…
— Что ты мелешь, дурак?
«Дурак!» — отозвалось эхом во всём существе Гришки. Он понял, что этот приговор справедлив, и ещё более обиделся.
— Что я говорю! Я знаю… Мне всё равно… — говорил он, сверкая глазами. — Я так понимаю теперь, что нашему брату всегда всё равно… и совсем напрасно стесняемся мы в наших чувствах… Матрёна, собирайся!
— Я не пойду! — твёрдо заявила Матрёна.
Доктор смотрел на них круглыми глазами и тёр себе лоб, ничего не понимая.
— Ты… пьяный или сумасшедший человек! понимаешь ты, что делаешь?
Гришка не сдавался, не мог сдаться. И в ответ доктору он говорил иронически:
— А вы как понимаете? Вы-то что делаете? Дезинфекцию, ха, ха! Больных лечите… а здоровые помирают от тесноты жизни… Матрёна! Башку разобью! Иди…
— Я с тобой не пойду!
Она была бледна, неестественно спокойна, глаза её смотрели в лицо мужа твёрдо и холодно. Гришка, несмотря на весь свой геройский кураж, отвернулся от неё и, опустив голову, замолчал.
— Тьфу! — плюнул доктор. — Сам дьявол не разберет, что это такое… Ты! Пошёл вон! Ступай и благодари, что я тебя не приструнил… тебя бы следовало под суд… болван! Пошёл!
Григорий молча взглянул на доктора и опять поник. Ему было бы лучше, если бы его побили или хоть отправили в полицию…
— Последний раз говорю — идёшь ты? — сипло спросил Гришка жену.
— Нет, не пойду, — ответила она и немножко согнулась, точно ожидая удара.
Гришка махнул рукой.
— Ну… чорт вас всех возьми!.. Да и на кой дьявол вы нужны мне?
— Ты, дубина дикая, — урезонивающе начал доктор.
— Не лайтесь! — крикнул Гришка. — Ну, шлюха проклятая, — ухожу я! Чай, не увидимся… а может, увидимся… это уж как я захочу! Но ежели увидимся — нехорошо тебе будет, так и знай!
И Орлов двинулся к двери.
— Прощай, — трагик! — сардонически сказал доктор, когда Гришка поравнялся с ним.
Григорий остановился и, подняв на доктора тоскливо сверкавшие глаза, сдержанно и негромко заявил:
— А вы меня не троньте… не заводите пружину сначала… развернулась она, никого не задела… ну и ладно!
Он поднял с пола картуз, налепил его себе на голову, поёжился и ушёл, не взглянув на жену.
На неё пытливо смотрел доктор. Она стояла пред ним бледная. Доктор кивнул головой вслед Григорию и спросил:
— Что с ним?
— Не знаю…
— Гм… А куда он теперь?
— Пьянствовать! — твёрдо ответила Орлова.
Доктор повёл бровями и ушёл.
Матрёна посмотрела в окно. От барака к городу в вечернем сумраке, под дождём и ветром быстро двигалось фигура мужчины. Одна, среди мокрого, серого поля…
…Лицо Матрёны Орловой побледнело ещё более, она оборотилась в угол, стала на колени и начала молиться, усердно отбивая земные поклоны, задыхаясь в страстном шопоте молитвы и растирая грудь и горло дрожащими от возбуждения руками.
Однажды я осматривал ремесленную школу в N. Моим чичероне был знакомый человек, один из основателей её. Он водил меня по образцово устроенной школе и рассказывал:
— Как видите, мы можем похвалиться… чадо наше растёт и развивается на славу. Учительский персонал на удивление подобрался. В сапожной и башмачной мастерской, например, учительница — простая сапожница, баба, даже бабёночка, вкусная такая, шельма, но безупречнейшего поведения. Впрочем, это к чорту… н-да. Так вот, эта бабочка — простая, говорю, сапожница, но — как она работает!.. как умело преподаёт своё ремесло, с какою любовью относится к ребятишкам — изумительно! Бесценная работница… работает за двенадцать рублей и квартиру при школе… и ещё двух сирот содержит на свои убогие средства! Это, я вам скажу, преинтересная фигура.