Морлоки переглянулись. Человек, не принадлежащий к их командному составу, крайне редко решался говорить с ними «как власть имеющий».

— Всегда его так называли, — пожал плечами капрал.

— Сколько тебе лет? — спросил Дик все тем же командным голосом.

— Одиннадцать, — сдвинул брови морлок. — Сандзю — старший прайда.

— Это номер, — качнул головой Дик. — А какое у тебя прозвище?

— Коготь.

— Коготь… — повторил юноша. — Знаешь, Майлз сам попросил меня дать ему имя. До этого я ничего ему не рассказывал. Но он знал, что уходит, и не хотел уходить номером… или Отрыжкой. Вы ведь ждали меня. Вы сказали Рэю, что хотите встретиться со мной, просили вызвать мой дух… Ну вот, я здесь! И не только дух, а весь, целиком и полностью. Что такого может мой дух, чего не могу я?

— Это другое дело! — выкрикнул еще один морлок. — Дух великой жертвы силен, он перед Госпожой в небесных чертогах заступается! А теперь хито-сама вовсе не жертва!

— А кто же я?! — в голосе Дика снова зазвенели командирские частоты. — Если я стоял у столба жертвы — кто я? Спросите у него, — Дик показал на ися, — Кто я?

— Но никто трофея не взял, — возразил капрал. Не очень уверенным голосом.

— Да, не взял, а знаете, почему? Потому что это он вышел на арену сражаться за меня, и победил! — Рэй при этих словах встал в морлочью стойку «смирно»: ноги на ширине плеч, руки, сжатые в кулаки — у талии. — А вы знаете, почему Небесный Отец дал ему победить, а потом выжить в воде и вытащить меня? Потому что не нужны Ему такие жертвы! Они Ему до смерти надоели, вот что Он велел вам передать! И я вложу это в ваши головы, хоть бы вы потом настрогали из меня лапши своими когтями, потому что за этим меня Он сюда и послал! Послушайте, ведь ваша жизнь в том, чтобы защищать дом Рива, да?

— Так точно, — сказал капрал.

— Но вы не сможете спасти его всей своей силой и всей своей отвагой, когда Империя обрушится на него. Небесный Отец не даст вам победить. Скажите, хотите вы спасти дом Рива? Да или нет?

— Дому принадлежим. Чего еще можем хотеть? — пожал плечами капрал.

— Чего угодно! — Дик ткнул его пальцем в грудь. — Вы люди и можете хотеть всего, чего угодно. Победы. Смерти. Чести. Позора. Все в ваших руках.

— Честь Дома — честь морлока, — отчеканил капрал.

— Брехня! — юноша скривился. — Когда вы деретесь и кто-то одерживает верх, а кто-то проигрывает, он может потерять честь? А Дом может от этого ее потерять?

Капрал насупился, подыскивая ответ, который все никак не давался.

— Вот видишь, — сказал Дик. — Когда они оставляют тебе зазор, где можно думать самостоятельно, ты можешь сам чего-то хотеть, принимать решения и даже иметь собственную честь. Или ты не имеешь?

Капрал в ярости несколько раз ударил хвостом о пол, взбивая фонтанчики песка, и прорычал:

— Я не терял честь! Хито-сама может спросить кого угодно — задирал ли Коготь хвост перед противником, если проигрывал! Никогда этого не было!

— Я верю, — спокойно сказал Дик. — Я просто хотел показать тебе, что ты, как и всякий человек, можешь иметь честь и желать ее сберечь, верно? А теперь скажи: много ли чести будет тебе, если погибнет дом Рива?

— Если погибнем раньше — не будет позора. Будем нести службу в небесных чертогах.

— А если был способ спасти Дом? Был, но вы им пренебрегли? Как называют солдата, который из страха что-то потерять упустил возможность выполнить долг? Между нами, людьми, такого называют трусом, верно?

— Слушаю тэнконина, — сказал капрал. — Все слушают.

— Кроме ися, — вставил, фыркнув, четвертый морлок. — Он глухой.

— Тогда пусть читает по губам, — сказал Дик. — Вы люди! Вы — люди, и должны взять на себя ответственность за дом Рива. Настало время гемам стать людьми и спасти обычных людей. Вы можете принять мою помощь — а я послан сюда, чтобы научить вас быть людьми. Вы можете отказаться — и больше вам никто не поможет. Решайте.

— Предупреждали против таких речей, — сказал капрал. — Шпионские речи. Таких людей, которые говорят их, передавать надо в СБ или к синоби, это тайные имперские шпионы.

— Дурацкая морда! — Дик рявкнул голосом заправского сержанта. — Как я могу быть тайным имперским шпионом, если я тебе, не скрываясь, сказал, кто я? Передать меня синоби? Да синоби же меня сюда и притащил! Синоби вложил мне в руку меч, которым я прикончил цукино-сёгуна! Как такой бестолочи дали капральский знак? Ты свой-то хвост без карты находишь? Разуй глаза и посмотри на меня! Сколько, по-твоему, мне лет? Я, по законам Империи, даже в сохэи поступить не могу, не то что в шпионы!

— И Небесный Отец назначил человеческого щенка своим посланником? — хмыкнул один сообразительный черт.

— Небесный Отец один раз выбрал такого щенка сёгуном для Своего народа, — пожал плечами Дик. — Он смотрит не на возраст и не на рост. Разве кто-то из вас спрашивает «Почему я?», когда туртан отдает приказ? Нет, вы просто идете и выполняете. Разве Майлз или его напарник спрашивали — почему они? Но они мертвы, а мне дана жизнь, и пока Небесный Отец не решит, что пора ее взять — ее никто не возьмет.

— Если решим сейчас убить тэнконина, — прищурился капрал, — не сможем?

Дик улыбнулся:

— Проверь, — и протянул капралу свой флорд.

— Сэнтио-сама, — прохрипел Рэй, но с места сдвинуться не смог, словно попал на гравиполе тройной силы, такое, что искривляет и замедляет само время — так что ты ничего можешь, только стоять чурбан чурбаном и смотреть, как капрал выпускает лезвие, отводит руку назад, целясь в голый живот капитана — и резким движением выбрасывает ее в беспощадном колющем ударе, от которого кажется, нет спасения — а этот отчаянный и не собирается спасаться, хотя, наверное, мог бы уклониться вправо или влево, но нет! Он стоит, принимая удар, несчастный дурак!

…А почему, кстати, он стоит? Его должно было отбросить назад, ведь получить от морлока такого тычка, даже если в морлочьей руке не зажат флорд — это не шутка!

— Ну, — сказал Дик, — что ж ты остановился?

Время опять пошло ровно. Рэй шагнул вперед и увидел, что капрал не довел удар, остановил руку, едва коснувшись Дика мечом.

— Убивать не хотел, — сказал он. — Только посмотреть, дрогнет ли тэнконин.

— Глупо, — впервые после окончания «медосмотра» подал голос ися. — Однажды он не дрогнул под мечами.

— Верно, — согласился один из морлоков, стоявших сзади. — Смелость показал большую, это знают все. Ударь по-настоящему.

Морлок засопел.

— Убью его, если ударю по-настоящему, — сказал он. — Не хочу его убивать, не приказывали убивать!

— Колдуна нельзя убить, — со знанием дела изрек кто-то. — Или меч отскочит от шкуры, или пройдет насквозь, а ему ничего не будет. Он же сам сказал, что не сможем убить!

— Я не колдун, — возразил Дик. — Я просто вестник. Случится ли чудо? Откуда я знаю, может, и случится. Так было со святым Патриком, когда ему хотели срубить голову — но рука, державшая меч, онемела и стала как камень. Вы меня спрашиваете, что будет со мной? Я не знаю. Может быть, мое время действительно пришло? — он шагнул вперед, взял руку капрала и приставил острие меча к своей груди. — Экхарт Бон распорол себе живот, чтобы доказать чистоту своего сердца. Если это единственный способ заставить вас прислушаться — я позволю вам разрезать мой живот. Это медленная смерть, и все самое главное я успею сказать, а остальное доскажет и доделает Рэй.

Капрал застыл, а Дик продолжал, крепко сжимая его запястье и сосредоточенно глядя в глаза:

— У меня есть дело, и я не умру, пока не сделаю его или не пойму, что сделать его невозможно. Поэтому я стою и держу твою руку вот так, капрал, и не боюсь ни когтей, ни стали. А ты никак не можешь собраться с духом и решить, куда этой рукой дернуть — вперед или назад. Так за кем из нас правда, капрал?

Лезвие флорда, шелестя, убралось в рукоять. Капрал разжал ладонь и уронил оружие на песок. Лоб его был мокрым.

— Тэнконина не хочу убивать, — сказал он, высвобождая руку. — Слушал его — рука камнем делается. Может быть, потом убью, но хочу узнать, в чем его правда.