— Дверь взломал, — спокойно сказал мальчик, и что-то в этом спокойствии напугало Пулю.

— Зачем?

— Вы убили Элала, — это был не вопрос. — Почему вы мне не сказали?

— А зачем тебе знать? — Пуля спрятал оружие. — Господи, ну, сглупил я. Этот придурок приперся ко мне, размахивая твоим Розарием, думая, что за это мы его примем…

— Вы же обещали ему.

— Черт, это было последнее испытание! Ну как бы ты поступил на его месте?

Дик промолчал, только глаза презрительно сузились.

— Правильно, и я бы послал меня подальше. А он согласился, понимаешь? Согласился пойти избить своего, чтобы вступить в шайку посильнее и покруче. Ну как можно такого принимать? А когда он понял, что ему не светит, он начал тебя продавать. Рассказывать, кто ты есть. Ну, я вывез его за город, и…

Глаза мальчишки сузились еще сильнее, и Пуля понял, что презрение адресовано не к покойному Элалу, а к нему самому.

— Ну что ты выщурился, как святой Брайан на А-Шаира? — разозлился Габо. — Он продать тебя хотел, понимаешь? Продать, за место в банде. И то — если бы он, дурак, сказал, что уже успел разболтать о тебе, остался бы жив. Я тебя спасал, понимаешь, ты? Я был в лагере. Это ад. Я там выжил. Меня подстрелили в последний день, в последние часы — и стояли, смотрели, как я истекаю кровью, и делали ставки, выживу я или сдохну. А я им назло решил выжить. И выжил. И когда я узнал, что кто-то еще натянул этим сукам нос и выжил… — он проглотил застрявший в горле комок. — Это все, чем я мог тебе помочь. Если бы узнал тебя раньше… а, к чему теперь болтать. Еще неделя — слухи доберутся до всех, и тогда на тебя откроют охоту. Это пещеры Диса, здесь жуть как не любят доносить, зато очень любят решать дела самостоятельно. Из чего я заключаю, что дела твои плохи. Нешер не даст тебе места в банде, зачем ей живая мишень… Все, что я могу — деньги, пушка… — он протянул Дику денежную карту и пулевичок.

Мальчишка не протянул за ними руки, продолжая стоять и смотреть. Да будь ты проклят! — подумал Габо, изводясь под его взглядом.

— Ладно, чего тебе еще? Добрый совет от человека, за которым тоже охотились? Не доверяй никому.

— И вам?

— И мне. Потому что я буду стоять за Нешер, что бы не случилось Она меня вынула из дерьма, и я делаю, что она скажет. А убийца цукино-сёгун — это крутовато даже для Итивакай. Хотя лично я тебе за это готов руку пожать.

Он вынул из внутреннего кармана плаща сигариллу и закурил.

— Послушай, а зачем ты вообще пришел? Я сначала подумал — проситься в банду.

— Не знаю, сэр… трудно объяснить. Я хотел… узнать, сколько в вас еще осталось от… имперца. Наверное.

— Совсем немного. Считай, что и ничего.

Дверь зашипела и стукнула, открылась и закрылась. Пуля раздавил сигариллу о стену и прицельно защелкнул в утилизатор. На душе было пакостно как никогда. Он поднялся из гаража в квартиру, заказал поесть через сантор, включил новости, потом какую-то чепуху с песнями и плясками… Чепуха не радовала, принесенная еда была как картон. Габо выключил интерфейс и спустил жрачку в унитаз.

Потом Габо долго сидел в кресле, то замирая, словно в каталепсии, то поигрывая своим пулевиком, маленькой шестнадцатизарядной «Тиганой». Он подносил ее к виску, приставлял к подбородку, касался губами полиметаллического композитного ствола… А затем вдруг резко сунул пулевик обратно в кобуру, повернулся к зеркалу и сказал:

— Дерьмо ты, братец.

Встал, выхватил из стенного шкафа ящичек, швырнул и вывернул его на постель и из груды всяких мелочей вытащил еще шесть обойм к «Тигане». Рассовал их по карманам, прицепил к поясу флорд, выскочил в лифтовую шахту, придав себе руками дополнительное ускорение.

Суна, видимо, добирался до мастерской общественным транспортом — пешком он не успел бы, а если бы кто-то подбросил его на снайке или карте, все бы закончилось гораздо раньше, и Габо успел уже после полицейского патруля. А так ему повезло прибыть на место первым. Или не повезло. Смотря с какой точки зрения рассуждать.

Потому что хозяин мастерской, Таур Даллан, лежал в луже собственной крови, раскинув коротенькие ножки ровно посередине каморки. Исходя из того, что в руке мастер-мутант держал самопальный, собранный из разноименных деталей плазменник, а бок о бок с убитым (мастерская-то была тесная) валялся какой-то амбал с дыркой в анатомии — не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что здесь произошло. Потому что амбал, кроме дыры на том месте, где у нормальных людей правое легкое, имел на себе глухую ветрозащитную маску, примету «батальонов страха», а перед мастерской метрах в четырех друг от друга, лежали еще пятеро таких же молодцов: четверо в аналогичных масках, а пятый — неизвестно в чем. Ибо голова его, видимо, отлетела и скатилась куда-то на нижние ярусы. Несмотря на поздний час, десятка полтора зевак уже выползли из своих ночных прибежищ — пивнушек, курилен и полудохлых магазинчиков, которые они сами же и сторожили, экономя на охране — и топтались возле трупов, остерегаясь наступать в лужи крови.

— Кто-нибудь видел, что здесь было? — спросил Габо.

— А то! — отозвалась какая-то девица. Пуля помахал перед ее носом купюрой и она с охотой рассказала все, что знала — весьма немного. Шлюха из самых дешевых, она обслуживала клиента здесь же, в простеночке, и из-за его широкой задницы не видела, кто именно прошагал к Даллану. Но крик «беги, дурень!» и выстрел из игольника она услышала отчетливо. Это и впрямь ни с чем нельзя спутать: игольник при выстреле воет, как кот с отдавленными яйцами. А потом завыл уже мужик. Клиент с перепугу кончил мимо кассы и хотел смыться. Но со спущенными штанами убегать неудобно — она поймала его за пояс, и минута ушла на выяснение — должен ли он платить, несмотря на форс-мажорные обстоятельства. На галерее яруса в это время топали и орали, потом орать престали, и топот стих. Клиент хотел ретироваться побыстрее и заплатил. Напоследок девица услышала уже его крик — один из зарубленных был еще жив и ухватил его за ногу. Она решила пока не выходить (Пуля поразился этакому самообладанию у шлюхи), дождаться, чтобы все стихло. Но когда она все же решилась, тот, последний, еще дышал. Наклонившись посмотреть — нельзя ли чем помочь (Дельгадо подразумевал и менее альтруистичный мотив, но придираться к словам не стал), она успела услышать последний бред умирающего: «Не касался ногами земли…»

Пуля заметил на этом же ярусе, позади всех зевак, еще одну интересную фигуру — бродягу неопределенного возраста, с грязно-серыми волосами. Подойдя к нему, Дельгадо наклонился и спросил:

— А ты что-нибудь видел? Даю пять сотен, если скажешь.

Бродяга повел остекленелыми глазами, приоткрыл рот — капелька слюны выкатилась на небритый подбородок. Пуля понял, что тут толку не будет: бродяга весь трясся, от него несло немытым телом и мочой, но главное — перегаром бакулы. Это был живой труп, для которого существовал только дурман. Дельгадо брезгливо разжал пальцы, вытер руки о штаны и выпрямился. Когда он достал пулевик, зеваки шарахнулись по сторонам.

— А теперь, — улыбаясь, сказал Пуля, — пошли все вон отсюда.

Два раза просить не пришлось — народ бросился врассыпную. За исключением бродяги.

Пуля активировал флорд и вымазал его в крови всех пяти убитых. Потом дезактивировал, повесил обратно на пояс, встал у перил и начал ждать.

Конечно, трюк был из самых дешевых, но в голову ничего другого не приходило — а так он купит пацану час-другой для бегства. Габо улыбнулся.

Полицейский наряд, прибыв на место, так опешил, увидев Пулю, что ему пришлось приложить некоторые усилия, чтобы уговорить их себя арестовать. И, надевая на него наручники, цапы поначалу держались вежливо, подозревая какую-то хитрую подставу. Но когда он был уже обезоружен, скован и сидел в «крольчатнике», четверо полицейских вдруг весьма неучтиво выволокли его и показали одного из убитых. Габо видел его впервые в жизни, зато цапы признали коллегу. Обратно в «крольчатник» Пулю швырнули уже без сознания.