Но жалость со временем иссякла. Теперь он понимал, что чувствовал человек, написавший — «Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!». Он чувствовал то же самое — как они смеют быть такими? Почему, почему даже лучшим из них, таким, как Данг или господин Исия, нельзя ничего объяснить? Почему они не понимают простых вещей, которые понимают судомойки, прачки и няньки, водители поездов подземки и литейщики, обученные в жизни нескольким рабочим операциям? А может быть, дело в том, что они слишком хороши и умны? Отец Андреа объяснял это, и коммандер Сагара тоже: хорошему человеку трудно понять, как он нуждается в прощении. Мать Илихау, госпожа Ашера, орала на своих двух гем-служанок почем зря и свела их как сучек, чтобы получить потомство — но ведь многие срывали злость еще и побоями, так что у сеу Ашеры были все основания говорить, что с гемами она добра.

Так, как она, поступали все, а многие — еще хуже. Проповедовать им? Тем, кто забавы ради сшиб картом старого морлока насмерть? Тем, кто насиловал девочек-тэка, пока те не могли забаременеть? Дик считал, что лучшая проповедь тут — заточка в бок. Он не прибегал к этому способу только потому, что в единичном случае это не спасет положения, а для решения вопроса в целом нужна десантная когорта Синдэна. А валить по одному — только добавлять господину Исии и его коллегам зряшной работы. В этом городе были три человека, на которых Дик намеревался потратить по одному доброму удару — золотомордый царек, Моро и Шнайдер. Но и это — при условии, что те подвернутся под руку; специально тратить драгоценное время на охоту за ними Дик не собирался.

Но они, само собой, не подворачивались, а подворачивалась, напротив, всякая мелкая сволочь, и сдерживать себя становилось все труднее. Дик чувствовал, что кто-то сыграл с ним злую шутку, поймав на тех словах, что были сказаны Марии: «Я буду гневом за всех вас». Гнев и в самом деле не оставлял его с тех пор — юноша носил его в себе, как лихорадку; вот так же он и изматывал. Дик просыпался и ложился с ненавистью, и его ночами владел дьявол. Кошмары стали разнообразнее — к беготне по коридорам добавился Моро. Единственное спасение было здесь — объятия маленькой умственно отсталой девочки. Если Дик засыпал, чувствуя под боком ее тепло, вдыхая ее птичий запах — ночью он был свободен от ужаса, а утром его отпускала ярость. Он находился среди друзей. Он ловил только добрые взгляды, слышал только добрые слова — и ему не хотелось никуда уходить.

Но это было невозможно — Салим нуждался в пище, одежде, медикаментах, энергии, сносной канализации… во всем. Это была большая пещера, способная вместить много народу, рядом с водоемом; нашлось место и для небольшой бустерной плантации, но все это нужно было обустроить, прежде чем принимать беглецов. Девять человек, которые обитали здесь, существовали в самых спартанских условиях, и большего количества это место пока вместить не могло. Но все-таки это был Салим, первое прибежище свободных людей Картаго. Здесь было хорошо, почти как у Святого Франциска в первом доме Меньших Братьев. Здесь собственное сердце не казалось куском раскаленного металла. Здесь можно было говорить все, что думаешь и не застегиваться до самого горла. И уходить отсюда было — все равно что от теплого очага в ночь на мороз. Надо, но дьявольски не хочется.

Дик приподнялся на локте и осмотрел свои маленькие владения. По ночному времени световоды горели в четверть накала, и лица друзей были точно выгравированы золотом на черном. Марию и Марту почти не различить на их лежанках — свет до них не достает; чуть ближе спят Остин и новенький, Бат — теперь самый молодой в четверке; а с другой от Дика стороны…

— Ага, — прошептал юноша, улыбнувшись, и выбрался из спальника. С другой стороны спал вернувшийся во вторую смену Рэй, а возле входа в пещеру вполглаза дремал Динго. Именно Рэй и был нужен Дику, но будить его сейчас не стоило. Он уставал ничуть не меньше, а то и больше, проделывая ради Салима огромные концы пешком по рабочим и заброшенным коридорам. Нет, пусть спит, пока не вернутся Том, Актеон, Миракл и Дориан. Пока не начнется обед.

Ксана, больше не чувствуя рядом тепла, захныкала, и Дик, взяв ее в охапку со спальником вместе, отнес к Марии. Немного подумал — стоит ли вытряхивать ее из спальника или рискнуть очередным «мокрым делом»? Решил рискнуть. Если Ксана просыпалась внезапно — она могла поднять ор не хуже пожарной сирены. Проще было замыть и высушить спальник, чем успокаивать ее.

Потом он, чтобы окончательно проснуться, проделал ката «песочных часов», а затем пошел в душевую и хорошенько вымылся. Это была еще одна из прелестей пребывания в Салиме: возможность помыться. Чистоплотность космоходов переходит порой в манию (Дик знавал людей, не способных заставить себя ступить босой ногой на траву — до того боялись грязи), а помыться как следует в Муравейнике было негде — шрамы закрывали возможность пользоваться общественными банями, обтирание мокрой тряпкой в туалете у Даллана за полноценную помывку не сходило, и порой к концу суток Дик готов был на стенку лезть — до того противно ему было свое тело.

Примитивный душ — стальной бочонок для пищевых продуктов, кран и насос. После омовения следовало накачать воды для тех, кто будет мыться за тобой, и Дик начал работать рычагом. В Пещерах Диса и вообще на Картаго находилось удивительно много самых простых механических приспособлений вроде этого допотопного насоса с ножным приводом. Рива, как видно, нарочно примитивизировали бытовую технику, чтобы не попадать в зависимость от производства или импорта большого количества сложных деталей и схем. Даже боты у них были проще, чем в Империи, и слава Богу — их мог чинить любой, кто получил технические навыки на уровне младшего ремесленника и имел самые нехитрые инструменты. Насос просто нашли на свалке. Это чудовище наполняло бак за полчаса. Так что работа продвигалась небыстро — но и торопиться было некуда — пока ушедшие не вернулись, и спящие не проснулись, Дик был предоставлен сам себе.

Набрав в резервуар воды, он отошел ко входу в пещеру и закурил. Это притупляло чувства, приносило облегчение — пусть временное, но этого хватало, чтобы пережить особенно острые приступы тоски или гнева. Он ведь не напивался, не употреблял наркотика — а в курении нет греха, даже некоторые святые курили… Правда, во рту после дрянных сигарет оставался привкус, будто навоза наелся — но с этим приходилось мириться; разве не таков вообще вкус жизни в Пещерах Диса?

— Что-нибудь случилось, сэнтио-сама? — прогудел со своей лежанки Рэй.

— Оро? — Дик повернул голову. — Я что, не могу просто так закурить?

— Но вторую сигарету подряд…

— Я думал, ты спишь.

— Острые запахи — они будят меня.

— А, — Дик раздавил недокуренную сигарету и тут же пожалел о своей расточительности. — Ничего… Симатта! Почти ничего…

Он помолчал немного. Потом, сам того не ожидая, выпалил:

— Она целовалась с этим золотомордым выродком…

— Вас это печалит?

— А что же мне, радоваться?

Рэй помолчал немного, потом сказал:

— Я ничего не понимаю в таких делах, сэнтио-сама. Сейра… она спала с мужчинами за деньги. Но… Меня кто-то любил… этого было достаточно.

Дику не было этого достаточно. С того момента, как Бет принадлежала ему, только ему — он не мог согласиться на меньшее. Он готов был думать о ней, как о потерянной — но не как о чужой.

— Она ведь думает, что я мертв… Рэй, я же вовсе не хотел, чтобы она всю жизнь прожила в трауре… И даже если… то ведь… она должна притворяться перед ними, и… я понимаю. Но его… я только Моро так ненавидел.

— Но ведь вы можете попытаться передать ей весточку, что вы живы.

— Ты серьезно? — Дик задохнулся. Ему это и в голову не приходило.

— Сэнтио-сама, кто-то из гемов коммунальных служб обязательно знает кого-то из гемов дворцовых служб. А кто-то из гемов дворцовых служб знает дворцовых слуг. Вы можете попробовать передать что-нибудь такое, что поймет только она. Это известно гемам давным-давно. Кто-то с кем-то обязательно связан. Даже лемуры передают новости из гнезда в гнездо через тэка.