Лейтенант обвел взглядом нору. Глаза его растерянно соскользнули с каменного лица пожилого солдата на фигурку совсем еще молодого парнишки, который от страха перед нашим собственным огнем беспомощно вжался в дно норы. Видны были только его дрожащие плечи и ладони, сложенные перед грудью, как для молитвы. Лейтенант с вымученной улыбкой схватил его за руку, приподнял с земли и сказал, смеясь:

— Вставай, парень… Это не опасно. Это же наша артподготовка.

И он в нескольких словах объяснил примитивную технологию атаки. Молодой солдат, круглолицый крестьянский сын с остатками здорового румянца на щеках и ежиком темных волос, доверчиво уставился в болезненно сморщенное лицо лейтенанта, надел свалившуюся пилотку и послушно повернулся в сторону противника. Но при каждом новом залпе он боязливо вздрагивал.

Офицер невольно взглянул на сигарету пожилого солдата и жадно втянул носом любимый запах табака. Равнодушное и как бы застывшее лицо тощего бородача вдруг задвигалось, изобразив странную, то ли насмешливую, то ли сочувственную, улыбку:

— Хотите сигарету? Нате!

Он протянул лейтенанту всю пачку, потом, будто бы внезапно решившись, выхватил из кармана еще несколько пачек и сказал спокойно:

— И пусть каждый возьмет по сигарете!

Молодой офицер не смог скрыть дрожание руки, когда прикуривал от горящей сигареты солдата. Он глубоко затянулся дымом с нетерпеливым, почти страстным наслаждением. Потом смущенно пробормотал: «Спасибо» — и запинаясь спросил:

— Послушайте, откуда у вас это?

— Украл, — кратко бросил солдат. — Откуда же еще? Из танков, этой ночью.

Лейтенант вдруг испуганно оглянулся и пробормотал:

— А вообще, куда девались танки? Сейчас уже три минуты шестого… — И опять крикнул, уже погромче, в сторону соседней ячейки: — Пусть Бауэр придет! Немедленно. Каждый получит по сигарете!

Во время возникшей неловкой паузы слабая артподготовка через равные промежутки времени выплевывала мины, пролетавшие над их головами. С незнакомым и странно пронзительным звуком они рвались где-то за лесом, там, где должна была находиться река… Река, к которой им предстояло как минимум подойти, а если удастся, то и форсировать. Но во всей дивизии не было ни одного человека, включая генерала, который бы верил, что они ее вообще увидят.

Пожилой солдат сбил щелчком горящий кончик сигареты, аккуратно спрятал окурок в карман и насмешливо спросил офицера:

— А вы и в самом деле поверили, что танки нас поддержат?

Молодое лицо лейтенанта исказил неподдельный страх, который застыл словно маска на его еще детском лице. Он уставился на бородача и пробормотал уныло: «Да». Потом выпрыгнул из ячейки и крикнул, уже убегая: «Посмотрим!..»

Было пять часов пять минут.

Огонь артиллерии немного усилился, потом загремел более угрожающе и вновь замолотил грозными кулаками по лесу впереди. Бородач повернулся ко все еще дрожавшему парнишке, спокойно положил руку ему на плечо и сказал почти любовно:

— Ну вот, а теперь нам пора подготовиться…

Он не торопясь надел пояс, на котором висел только плотно набитый хлебом вещмешок, отвинтил сверкающий орден, сунул его в карман и поправил пилотку. На бруствере перед юнцом кучей было навалено все, что положено иметь пехотинцу: противогаз, фаустпатрон, ящик с боеприпасами, ручные гранаты, походное снаряжение, саперная лопатка, суконный футляр с флагами, пояс с тяжелыми патронташами и вещмешком. И парнишка принялся навьючивать на себя все это имущество. Руки у него дрожали, потому что вал огня, направленного на реку, теперь в самом деле нарастал.

Солнце уже стояло в зените и плавало в море собственного сияния, заливая темную землю теплом и светом. Солдаты, едва очнувшиеся от холодных объятий майской ночи, теперь боялись уже медленно надвигающегося тепла, которое, сменяясь жарой и смешиваясь с пылью, приносит столько же мук, сколько ночной холод.

Пауль, тощий солдат, вдруг выхватил у парнишки все его имущество, кроме винтовки, и с лицом, искаженным от бешенства, швырнул всю эту кучу назад, вниз по склону. Потом в изнеможении застыл, глубоко вздохнул и закурил новую сигарету. Дрожащее лицо его мало-помалу успокоилось, он подбадривающе похлопал перепуганного и возмущенного юнца по плечу и хриплым голосом произнес:

— Вот так! Ничего этого тебе не нужно… Знаешь, сколько нашего брата погибло из-за того, что с такой кучей барахла быстро не удерешь? Успокойся!

Паренек растерянно поглядел вслед своему снаряжению и хотел было что-то возразить:

— Господин… Старши…

Но Пауль решительно помотал головой, и парень умолк.

Грохот артиллерии внезапно прекратился, и на мгновение над позициями воцарилась жуткая тишина. Но тут раздался беспомощный и странно пронзительный возглас лейтенанта, сразу же потонувший в грубых голосах слева и справа: «В атаку! Марш-марш!» Тонкий голос лейтенанта вознесся ввысь, словно птица, и разорвал гнетущую тишину. Серые фигуры выскочили из своих нор и увидели необозримую цепь дивизии, извивавшуюся как змея по направлению к враждебно молчащему лесу.

Лейтенант широко и возбужденно шагал впереди, во главе своих солдат, и тревожно оглядывал цепь слева и справа — нет ли где пустот. Склон сам собой тянул их вниз. Они быстро достигли дна лощины. Пауль держался поближе к юнцу, который растерянно перекладывал винтовку из одной руки в другую и нервно старался соблюдать уставные интервалы. Лишь немногие услышали тихий треск выстрелов. Пауль тотчас повалился на землю и увлек за собой паренька, который, ничего не замечая, все еще хотел бежать вперед… И тут железная завеса бешеного огня рухнула перед ними в землю, мгновенно вставшую дыбом. Потом по смешавшимся рядам замолотили залпы один за другим. Со злорадным наслаждением мины, прилетавшие с едва слышным жужжанием, врывались в землю, словно рухнувшие каменные стены, — впереди них, за ними и прямо в застывшей гуще серых тел… С воем, свистом, громом и треском грозное молчание раскрыло свою отвратительную глотку и изрыгнуло погибель. В коротких паузах слышались жалкие призывы лейтенанта: «Пулемет сюда! Пулемет…» Внезапно один солдат в цепи поднялся во весь рост и, издав монотонный ужасный вопль, побежал с бешеной скоростью к лесу, двигая руками и ногами, как заводная кукла. Он исчез, словно провалился в пропасть.

Первый шок решил судьбу атаки. Еще было время совершить бессмысленный, но храбрый рывок вперед, сквозь завесу огня. Но миг для такого решения уже миновал. Страх парализовал всех, и серые тела лежали распластавшись, как туши на бойне. Ужасные вопли раненых не прекращались и заполняли собою паузы в грохоте орудий.

Пауль крепко прижал юношу к себе, словно верил, что своей близостью сможет успокоить беспомощно скулящее существо. Они укрылись в какой-то мелкой и на вид безобидной воронке.

И вновь тишина пала на лежавших, словно ангел смерти. Она нависла над ними горой из свинца и ужаса. Даже раненые умолкли на какое-то время. И вновь раздался резкий возглас лейтенанта: «В атаку, марш-марш!» Он вскочил, пробежал несколько шагов и рухнул, беспомощно размахивая руками. Из леса с глухим рычанием выкатились танки. Всеобщий паралич мгновенно как рукой сняло. Оставшиеся в живых вскочили с дикими воплями и помчались вверх по склону обратно, таща за собой заходящихся в крике раненых.

Пауль дотронулся до паренька, но тот не пошевелился: ни осколок, ни пуля тут были ни при чем. Его детское сердце разорвалось от страха… И, даже умерев, он продолжал дрожать — тихонько, как ветер, по утрам игравший в ветвях дерева перед домом его отца.

Когда Пауль в конце концов почти против воли все же побежал от надвигавшихся чудовищ, то все время оглядывался, ища глазами серое тело паренька, тихо и спокойно лежавшего внизу, в долине. Он не чувствовал, что рыдает, по-настоящему рыдает в голос, хотя уже видел так много мертвых.

Этими руками, которыми ты по вечерам крестишь лоб своего сына, ты сдвинул спуск у пулемета на те решающие миллионные доли миллиметра, из-за которых он разнес на куски лбы других ни в чем не повинных людей. Этими руками ты подбирал с земли окурки за неграми, резал на ломти и съедал множество буханок и многие тысячи раз подносил ко рту ложку супа.