- Почему не приветствуете?- спросил тот, в упор разглядывая Козлова.

- Я уже видел вас сегодня.

- Кого это вас? У меня есть звание!

- Вас, господин…

- Не господин, а товарищ! Уже три месяца вдалбливаю вам это в башку. Тупица! Как сдали уставы Красной Армии?

- На «отлично».

- Какого же черта нарушаете их? - Пониковский свирепел все больше. - Он меня видел! Да хоть тысячу раз встречайся, все равно нужно приветствовать.

- Слушаюсь, господин…

- Товарищ! - Пониковский рявкнул так, что закололо в ушах. - Пся крев! Холера! Ты, наверно, радуешься, что нас бьют под Сталинградом!

- Разве?..

- Молчать! Пся крев! Холера!

Морщинистое лицо Пониковского сделалось фиолетовым, глаза округлились, выкатившись из орбит, а изо рта розовыми хлопьями полетела слюна.

Александр Иванович догадался, что там, на далекой отсюда Волге, здорово всыпали гитлеровцам. Иначе отчего бы так бушевать доктору Пониковскому.

Разбрызгав весь запас слюны, он принялся зло скрежетать зубами, вытягивая шею и теперь уже молча, без слов подступая к Козлову.

«Совсем взбесился доктор»,- подумал Александр Иванович и на свой страх и риск сердито сплюнул, повернулся кругом и зашагал в сторону казармы.

Он ждал, что начальник школы немедленно вызовет его и строго накажет, но ни в этот день, ни в следующий за ним не пришли. Пан Чук, прослышав о случившемся, посоветовал Козлову не связываться больше с начальством. Ему самому не однажды попадало от Пониковского. Нервный, раздражительный, злой. И мстительный.

Но как не свяжешься с человеком, против которого у тебя восстает все внутри. А тут еще, как на грех, немцы устроили вечер с выпивкой. Пригласили и русских. И надо же было такому случиться - за столом Александр Иванович оказался рядом с Пониковским. Идти на вечер не хотелось, долго раздумывал, а когда явился, свободное место было только возле Пониковского.

Пан доктор заерзал на стуле, исподлобья взглянул на соседа. Когда же подвыпил, начал разные непристойные словечки отпускать в адрес Козлова, выбирая самые крепкие из русского и польского.

- Меншиков, я вижу тебя насквозь.- Он выпучил лягушечьи глаза.- Таких надо вещать, пся крев!

- Что ж, вешайте!

- И повешу!

- Не нужны разведчики?

- Ты шпион. Русский шпион!

Подозрения Пониковского становились опасны. Один раз не послушает его полковник Трайзе, другой, а на третий возьмет да и задумается. Тогда все пропало. Что им стоит пустить в расход одного русского?

«А если Опередить события? - мелькнуло в голове у Козлова.- Если расходовать самого Пониковского? Здесь, на этом вечере, под шумок?»

Мысль, показавшаяся вначале просто глупой, все настойчивее сверлила мозг. В самом деле, почему бы й не кокнуть его? Человек нализался до чертиков, а тут его оскорбили, ну и сгоряча… Ведь чего только не делают сгоряча? Тем более что и сами немцы не любят Пониковского, особенно полковник Трайзе. Пожалуй, за такого и не расстреляют. А вот если он внушит им, что их агент Меншиков - русский шпион, тогда наверняка расстреляют. Как пить дать, ухлопают.

Но как ухлопать его самого? Как? Дождаться, когда все окосеют? Это не так уж долго, пьют стаканами. Себя тоже не щадить, может быть, даже лишку хватить, перестараться. А потом… Потом, пьянея, обняться с соседом справа, немецким офицером, преподавателем. У него кобура всегда при себе. Одно смелое, а главное - точное движение, и пистолет в твоей руке. Стреляй не целясь, в упор…

Козлов налил соседу, потом себе.

- За нашу победу! - обратился он к офицеру и высоко поднял стакан.

Немец кивнул головой, с трудом оторвался от стула, зажав в руке мокрый от выплеснувшейся водки стакан. Чокнулись.

- Нам победа давай бистро,- заплетающимся языком проговорил офицер.- Бистро!

Его повело в сторону, полусогнутая рука предательски качнулась, на скатерть упало несколько серебристых капель. Пожалев о пролитом, он жадно вытянул тонкие губы и громко чмокнул.

Выпили. И еще выпили. Немец уже еле держался па стуле. Но когда Козлов навалился на него, обхватив руками, офицер нашел в себе силы подняться навстречу Козлову и тоже заключить его в объятия. Как некстати была эта его отзывчивость. Козлов нашарил кобуру с пистолетом, но правая рука оказалась крепко прижатой. Губы немца - тонкие, холодные,, влажные - впились в щеку…

Александр Иванович не скоро освободился от окончательно одуревшего соседа. Кобуру расстегнул, а вот выхватить пистолет не успел. Скосил глаза налево - место пустое. Пониковского за столом не было. Что же это с ним случилось? Заметил и поспешил смыться? Да, пожалуй, так. Пониковский конечно же удрал. Ничего худшего нельзя было и придумать.

Чем теперь все кончится? Простит ли ему это Пониковский?

Ночью почти не спал. Встал Александр Иванович раньше всех - голова разламывается на части. Сколько же он вчера выпил? И зачем так много? Для храбрости? Пожалуй, нет. Надо было их споить. Надо было создать ситуацию, смягчавшую его вину. Он и сейчас, протрезвев, выстрелил бы в Пониковского. Но сейчас поздно. Теперь как бы сам доктор не выстрелил в него. С благословения немцев, конечно.

Его непременно вызовут, потому что Пониковский все-таки не слепец. Он видел руку, тянувшуюся к пистолету, руку своего врага. Если бы не видел, не смылся бы.

Чем же объяснить им свой вчерашний поступок? Отрицать глупо, кобуру-то расстегнул. Непременно спросят: зачем? Нужен был пистолет? И опять же - для чего? Стрелять, конечно. Но в кого? Да еще на новогоднем вечере?

Гудит, раскалывается на части голова. А думать надо. Серьезно думать. Недомолвки в разговоре с врагом не спасут.

Толкнув плечом дверь, влетел пан Чук.

- Меншиков! - испуганно заорал он, разбудив остальных.- К зондерфюреру! Чуешь? Пулею!

Лицо пана Чука еще ни разу не было таким растерянным. Даже когда он проигрывал в карты.

- Почему так срочно? - подчеркнуто спокойно спросил Козлов, беря мыло и полотенце.

Но пан Чук опять закричал:

- Оце брось! - и метнул сердитый и в то же время сочувственный взгляд на Козлова.- Брось, тоби кажу. Ще, може, и вмываться не треба буде…

- Да что за паника? - удивился Козлов.- Умоюсь и приду. Не показываться же таким на глаза начальству! Неприлично. Пойди и доложи: Меншиков скоро придет. Понял?

Пан Чук потоптался у порога, пожал плечами и ушел.

Направляясь к зондерфюреру Вурсту, Козлов ожидал самого худшего. Человек, который был в школе глазами гестапо, конечно же встанет на сторону Пониковского. А тот, несомненно, уже побывал у него. Побывал и нарисовал примерно такую картину: Меншиков выхватывает пистолет, чтобы убить его, доктора Пониковского. Так оно на самом деле и было, но признаться в этом зондерфюреру - значит вынести себе смертный приговор.

Зондерфюрер был мрачен. Он коротко взглянул на вошедшего, спросил:

- Меншиков?

- Я же доложил вам: Меншиков явился по вашему вызову…

- Еще раз спрашиваю: вы Меншиков или Иванов, Петров, Сидоров? Какие еще у вас, в России, есть фамилии?

- Господин Пониковский приказал мне не называть свою фамилию.

- Мне ваш камуфляж не нужен. Здесь все должно быть только в чистом виде…- Зондерфюрер помолчал.- Поняли, господин Козлов? Надеюсь, ни с кем вас не путаю?

- Никак нет!

- Вы офицер?

- Так точно!

Эти ответы Козлова произвели на зондерфюрера некоторое впечатление.

- А мне доложили, что вы крайне разболтаны…

Козлов промолчал. Зондерфюрер пальцами протер еще слипавшиеся после сна глаза и бо-лее пристально посмотрел на своего собеседника.

- Расскажите, что вы намеревались сделать на вчерашнем вечере?

- Напиться, господин зондерфюрер,- ответил Козлов, почти не думая.- До чертиков напиться.

- А зачем до чертиков?

И опять, не тратя на раздумье ни секунды, Козлов сказал:

- Для смелости, господин зондерфюрер!

- Для смелости? - удивленно переспросил гитлеровец.- А зачем вам на банкете нужна была смелость? Говорите, я ценю откровенность.