Вы видите, что пять ведер вина и двадцать рублей денег, данных за молчание людям, прямо заинтересованным в деле, заставляют общество дать свое согласие на прямое разграбление общих денег. Кроме того, люди, взявшие взятку и продавшие даже собственно свои интересы и выгоды, молчат до тех пор, пока не вмешиваются в дело посторонние люди.
Ввиду подтвердившихся дознанием исправника фактов расхищения мирских сумм, изложенных в прошении, присутствием было предписано о том, чтобы над действиями старшины был произведен учет. Волостной сход выбрал учетчиков и уполномочил их учесть старшину за все три года его властвования. Но волостной писарь сумел составить протокол о разрешении учета обществом только за один год. Несмотря на то, что учетчики докладывали об этом подлоге присутствию, последнее осталось на стороне писаря и возвратило (продержав у себя учет больше году) назад в волостное правление, при бумаге, в которой сказано следующее:
«Присутствие нашло, что (приводим также в подлинном изложении) как по дознании оказалось, что избранные волостным сходом учетчики, уполномоченные для учета сумм только за 1876 год, произвели учет, кроме того, еще за 1875 и 1877 г., т. е. вышли из пределов данного им вышеобъясненным сходом уполномочия, и потому, не признавая возможным признать (бумага подписана самым цветом местного просвещения) эти учеты правильными, постановило: возвратить эти учеты учетчикам чрез волостное правление, предписав объявить им, чтобы они предъявили волостному сходу учет за 1876 год, а волостному сходу объявить, что если он (сход) найдет нужным сделать учет за 75 и 77 годы, то постановил бы об этом приговор…»
Между тем старшину уволили, писарь перешел в другую волость, и я сомневаюсь, чтобы без особенного старания человека, начавшего дело, можно было вновь возбудить к нему внимание, так как времени прошло много попусту, и всякий убежден, что все одно — ничего не возьмешь, особливо после бумаги, чересчур внимательно и заботливо пекущейся об общественной воле, и после того, что писарь, которого по закону нельзя уж принимать на службу, преспокойно проделывает те же операции над общественными суммами в другом месте.
Было бы долго входить во все подробности расхищений. Я укажу только на приход и расход волостных сумм одного года, который даже писарь не пропустил в протоколе и который поэтому можно считать не из особенно удачных для него и для его сотрудника, именно на приход и расход волостных сумм в 1876 году.
В этом году из сумм, собираемых по деревням на волостные расходы, из штрафов, налагаемых волостным судом, и из денег, выручаемых с продажи общественного имущества, например тех же самых лык, мочал и т. д., в приходе и распоряжении волости образовалась значительная для деревни сумма в 1635 руб. 74 коп. Это — приход.
А вот расход — выписываю его вполне, чтобы было видно, какие из общественных нужд удовлетворяются этими общими деньгами, не возбуждая никакого протеста ни с чьей стороны до тех пор, покуда за дело не возьмется кто-нибудь один, на свою ответственность:
1) Выдано жалованья должностным лицам и произведено платы служащим по найму и на другие предметы: волостному старшине — 233 р. 90 к., волостным писарям: первому — 48 р. 91 к., второму — 64 р. 74 к. и третьему, Ф-ву, — 168 р. 53 к. Помощнику волостного писаря — 132 р. сер. Двум сторожам — 113 р. 87 к. Кандидату волостного старшины — 6 р. 50 к.
Итак, один персонал волостного правления получает из мирских сумм 785 руб.
К этому же следует прибавить:
2) Израсходовано на покупку канцелярских припасов — 112 р. 40 к.
3) Употреблено на проезд волостного старшины с писарями в губ. город по делам службы 35 р. 89 к.
4) На освещение волостного правления — 59 р. 48 коп.
5) Издержано на ремонт дома волостного правления, старшинского и писарского помещений — 73 р. 12 к.
Все это — расходы управления. Достаточно прожить в деревне месяц, чтобы убедиться, что такие расходы не что иное, как денной грабеж. Представьте себе только, что одной бумаги будто бы можно исписать на 112 руб.! сжечь на 60 руб. свечей!
А исполнение размера жалованья властям выборным и нанятым?
Пойдем, однако, дальше:
6) Уплачено волостным старшиной К-вым за покупку леса для отопления волостного правления — 222 р.
7) Снесено в расход недочета за волостным старшиной, согласно постановлению общего присутствия волостного правления, — 30 р.
8) Перечислено на содержание училища излишне против раскладки мирского сбора принятых за 1-ю половину года — 11 р. 98 к.
9) Возвращено С-скому сельскому старосте неправильно начтенных — 10 р.
10) На содержание арестантов — 30 р. 30 к.
11) Священнику за молебны — 4 р. 62 к.
12) Ямщикам Стожарову и Тряскину (тому самому, который потом за 10 р. позволил Стожарову, своему компаньону, утащить 300 р. мирских денег) — 249 р. 30 коп.
Всего расходу — 1635 руб., и в остатке — 8 руб. 26 коп.
Вы видите, что деньги есть и что расходуются они довольно щедро; но судите сами, возможны ли такие расходы при маломальском внимании к общественным интересам, при самой маленькой надежде на возможность общественной помощи? Возможно ли, чтобы три четверти всех мирских сумм съедалось совершенно непроизводительно волостным персоналом и чтобы на школу отчислялись какие-то излишние 11 руб., тогда как она может иметь хорошие средства и без этих «счастливых» случаев? Представьте себе, кроме всего этого, что, если не в таких больших размерах, ежегодно скопляются мирские суммы не только в волости, но решительно в каждом сельском обществе, в каждой деревне, — сочтите все это и подумайте, как возможно, чтобы при этом в деревне могли быть нищие, беспомощные, больные, воры, люди, не умеющие ни читать, ни писать, ни считать?
И в то время, когда каждый крестьянский дом — целый ад забот, мучений, трудов, беспомощности, посмотрите, как растрачиваются его же представителями, людьми, вышедшими из его среды, средства, которые при мало-мальски добром участии развитого человека сделали бы бездну добра.
Учетчики, из всей массы бесстыдных расходов, за 1876 год неправильных насчитали только около 400 руб.
Чего-чего тут нет! На мирские деньги оклеивают обоями свои квартиры старшина и писаря, покупаются самовары, металлические чайники, стаканы, рюмки, выписывается газета «Всемирная иллюстрация». Старшине надо наточить пилу — и за точку ее он платит мирской полтинник, потому что он служит миру. Писарь делает для себя «этажерки» — и за распилку леса платит три рубля мирских денег, тогда как надо было заплатить всего двадцать копеек, утверждают учетчики. Но всего не перечтешь. Довольно веским доказательством того, что члены деревенской общины все более и более укрепляются в необходимости знать только себя, только свое горе, свою нужду, может служить и то, что вот, например, такое новое общественное деревенское учреждение, как сельское ссудо-сберегательное товарищество, ничуть не изменяет своего банкового духа, духа учреждения, не претендующего на более или менее общинное распределение банковых благ. Давая тому больше, у кого много, мало — тому, у кого мало, и вовсе не доверяя тому, у кого ничего нет, сельский банк производит в деревне свои операции с тою неизменностью, как и в городе, где, как известно, никакой общины не существует и всякий живет сам по себе… Банк, как и везде, дает много богатым и ничего не дает нищим, тогда как, если бы в деревенских порядках внимание к общественным нуждам играло хоть какую-нибудь роль, физиономия деревенского банка должна существенно измениться, мимо него не ходил бы сторож с ребятами и не тосковал бы о том, что нет нигде поручителя на пятнадцать рублей. Мысль об общественной связи непременно бы изменила порядок сельского банкового дела и могла бы, пользуясь кредитом в пятнадцать тысяч рублей серебром по шесть процентов в год, сразу наделать в самом деле общественных, всем необходимых дел, столько доступного добра, что деревня стала бы походить на жилое место. А между тем в четыре года существования члены товарищества позаимствовали в банке не более четырех тысяч, да и те, при ответственности и заботе каждого о себе, пали едва ли не новым бременем только на несостоятельных, плохоньких мужиков.