В «Живых цифрах» Успенский рисует, как «купонный» порядок тягостен для рабочих, как он не обеспечивает мало-мальски сносных жизненных условий, лишая рабочего возможности быть человеком, превращая его в «дробь».

«Купонные отношения» отражаются и на положении женщины и ребенка. Рассказ «Квитанция» повествует о женщине-труженице, лишенной возможности быть матерью, воспитывать своих детей. Общество, в котором женщине недоступна радость материнства, нельзя считать нормальным и разумным, говорит своим очерком Успенский.

В очерках «Живые цифры», таким образом, Успенский с новой силой и остротой подверг критике основы капиталистического строя.

Но в критике Успенского сказывалась и историческая ограниченность его воззрений на капитализм. Основной недостаток этой критики состоял в том, что представления Успенского об относительной исторической прогрессивности капитализма в развитии общества были крайне противоречивы. Писатель не понимал исторической роли рабочего класса. Успенский порой склонен был закрывать глаза на факты развития капитализма из недр самого крестьянского хозяйства и противопоставляет его развитым формам капитализма. Так, например, обстоит дело в «Дополнении к рассказу „Квитанция“».

Но ценность очерков «Живые цифры» определялась, конечно, не этими заблуждениями писателя, не смогшего правильно, до конца определить исторические закономерности развития действительности. Ценность их — в глубокой жизненной правдивости, в обобщенности образов, в страстном стремлении писателя найти путь к облегчению участи трудового народа. Сами заблуждения Успенского, явившиеся результатом тревожных и мучительных раздумий художника над противоречиями действительности, отразили думы и настроения широких народных масс.

«Живые цифры» — этапное произведение Успенского и в художественном отношении. «Я расскажу процесс моего мышления, — заявляет писатель, — без всякой утайки». Эти слова из рассказа «Квитанция» можно считать ключом для понимания особенностей творческого метода Успенского, нашедшего яркое воплощение в новом цикле. В очерках читатель становится как бы соучастником идейных исканий писателя, его «изучений» действительности, его переживаний, и этим достигается страстная, волнующая сила повествования, которая столь свойственна произведениям Успенского. О впечатлении от чтения «Живых цифр» В. Г. Короленко писал: «Помню, что одного из этих рассказов („Квитанция“) я уже не мог дочитать громко до конца: это был сплошной вопль лучшей человеческой души, вконец истерзанной чужими страданиями и неправдой жизни, в которой она-то менее всех была повинна». Как «вопль лучшей человеческой души» воспринимали творчество Успенского самые широкие круги демократических читателей.

Хотя цикл «Живые цифры» из-за вмешательства цензуры не был завершен Успенским, но и в сложившемся виде он представляет одно из высших достижений писателя.

К тому же 1888 году, когда появились очерки «Живые цифры», относится замечательный документ идейных поисков Успенского — его статья «Горький упрек», написанная в связи с публикацией письма К. Маркса в редакцию «Отечественных записок». Статья не была пропущена царской цензурой и стала известна в полном виде лишь в советское время. Письмо К. Маркса, посвященное критике истолкования «Капитала» народником Михайловским, ответило на многие сокровенные раздумья Успенского о судьбах России в связи с развитием капитализма. Относясь с глубоким уважением и вниманием к суждениям Маркса, Успенский не смог понять всей революционной сущности марксизма, но примечательно, что письмо Маркса еще более укрепило Успенского в его критическом отношении к народничеству.

К 1888 году относится длительная поездка Успенского в Сибирь, предпринятая писателем несмотря на все ухудшавшееся состояние здоровья. Поездка отразила давние стремления неустанного исследователя народной жизни познакомиться с таким характерным социальным явлением пореформенной действительности, как переселенческое движение. Результатом поездки в Сибирь, а также поездки 1889 года на места переселений — в Уфимскую и Оренбургскую губернии, явился цикл очерков, получивших затем название «Поездки к переселенцам». Успенский в одной из статей так разъясняет задачу своих поездок к переселенцам: «Цель поездки была самая простая. Всевозможные расстройства нашего крестьянства… привели его к желанию идти на новые места. Надобно видеть, как он совершает это дело, чтоб рассказать о нем русским читателям, которые не знают — „уда он уходит? Как идет, куда приходит и как там живет?..“ Человеку нужна земля, чтобы жить. Что ему кем бы то ни было сделано в облегчение этого дела?» Ответом на эти вопросы и явились очерки Успенского. Писатель показал, насколько неорганизованным было переселенческое дело, какие огромные бедствия терпели переселенцы и в пути и на новых местах, разоблачил правительственную ложь о «помощи» переселенцам со стороны царских чиновников. Не могла здесь изменить положение и земская благотворительность. В статье «Земство и переселенческий вопрос» (1891) Успенский писал: «Органический недуг сельского населения России — малоземелье — не может быть разрешен большой или малой „лептою“… для исцеления недуга малоземелья требуется коренное изменение землевладения крестьянского населения», К вопросам переселенческого движения Успенский не переставал возвращаться до конца творческого пути…

Тяжелые переживания доставил Успенскому голод 1891–1892 годов, разразившийся в Поволжье. Вместе с другими русскими писателями — Л. Н. Толстым, В. Г. Короленко, А. П. Чеховым — Успенский выступает с произведениями («Бесхлебье», «Пособники народного разоренья» и др.), в которых правдиво рисуются картины народного бедствия, разоблачается правительственная политика обмана общественного мнения, раскрывается неспособность либерального земства оказать серьезную, действенную помощь народу.

Между тем давняя болезнь все более подтачивала силы писателя. Картины народных бедствий, которыми он продолжал жить и волноваться, усугубляли его болезненное состояние. «Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, и целые годы, и целые десятки лет, каждое мгновение остановившаяся в своем течении жизнь била по тем же самым ранам и язвам, какие давно уже наложила та же жизнь на мысль и сердце», — писал Успенский о своем безвременно погибшем современнике — Гаршине. С не меньшим правом мог бы он сказать это и о себе самом. Результаты литературной деятельности в последние годы перестают его удовлетворять. «Все, что писалось с 1888 года, писалось в ужаснейших условиях, в душевном расстройстве, не предвещающем ничего, кроме гибели», — с горечью заявляет он в письме от 19 февраля 1891 года.

1-го июля 1892 г. Успенский был помещен в психиатрическую лечебницу, сначала в Петербурге, а затем на долгое время переведен в Колмовскую больницу недалеко от Новгорода. Временами состояние писателя улучшалось, воскресали надежды на творчество, но болезнь осилила. Последним произведением, напечатанным при жизни писателя, был рассказ «Подкидыш», появившийся в журнале «Русское богатство» в 1893 году, но написан он был еще в 1889 году. Для Успенского потянулись долгие годы мучительной болезни. Последние два года жизни он провел в Новознаменской больнице около Петербурга. Скончался Г. И. Успенский 24 марта 1902 года.

Десять лет пребывания Успенского в лечебнице, прекращение им литературной деятельности за 10 лет до смерти не изгладили в памяти читателей облик любимого писателя, не охладили любви к его творчеству. В похоронной процессии участвовало множество людей. Друг семьи Успенских, В. В. Тимофеева, в мемуарах своих рассказывает: «Церковь, улицы, кладбище — все было полно. И какая странная, как будто на подбор, стекавшаяся толпа!.. Нервные, одухотворенные, но болезненно усталые или угрюмо ожесточенные лица, — изможденные, бледные и как-то царственно горделивые… Одеты все одинаково: в черном и темном, простом, без притязаний на моду и без заботы о том, как и во что одет. Разговор тоже как будто странный: воспоминания о Сибири, тайге и тюрьме… Толпа каких-то разночинцев — из „благородных голодных“, как тот, которого хоронили, без чинов и титулов, но с отметкой полиции „неблагонадежный“, „административно сосланный“, „помилованный“… преступник в прошедшем и, может быть, снова в будущем… неузнанный беглый, бесстрашно явившийся отдать последний долг „печальнику горя народного“ под угрозой поимки и задержания, — вот из кого, главным образом, состояла эта многотысячная толпа!»