Кузовкин (робко). Меня… меня Васильем Семенычем зовут, Ольга Петровна… (Олъга краснеет и едва пожимает плечами. Она всё стоит в некотором расстоянье от Кузовкина.) Да-с… ну, с чего же… прикажете мне начать-с…

Ольга (краснея и с замешательством). Василий Семеныч, как вы хотите… чтоб я…

Кузовкин (готовый заплакать). Да я не могу говорить, когда вы так…

Ольга (протягивая ему руку). Успокойтесь… говорите… Вы видите, в каком я состоянии… Принудьте себя.

Кузовкин. Слушаю, матушка, Ольга Петровна. Ну-с, позвольте-с, с чего же я начну? О господи!.. Ну, да-с. Так вот-с. Я вам, если позволите, сперва так немножко расскажу… Да-с. Сейчас, сейчас… Лет мне эдак было двадцать с небольшим… А родился я, можно сказать, в бедности, — а потом и последнего куска хлеба лишился — и совершенно, можно сказать, не справедливо… а впрочем, воспитанья, конечно, не получил никакого… Батюшка ваш покойный (Ольга вздрагивает), царство ему небесное!., надо мною сжалиться изволил — а то бы я совсем пропал, точно; живи, дескать, у меня в доме, пока-де место тебе сыщу. Вот я у вашего батюшки и поселился. Ну, конечно, места на службе сыскать не легко — вот я так и остался. А батюшка ваш в ту пору еще в холостом состоянье проживал — а там, годика эдак через два, стал за вашу матушку свататься — ну и женился. Ну, вот и начал он жить с вашей матушкой… да двух сыночков с нею прижил — да только они оба скоро померли. И скажу я вам, Ольга Петровна, был ваш покойный батюшка крутой человек, такой крутой, что и прости господи!.. на руку тоже маленечко дерзок — и когда, бывало, осерчают, самих себя не помнят. Выпить тоже любил. А впрочем, хороший был человек-с и мой благодетель. Ну-с, вот сначала жил он, батюшка-то ваш, с покойницей матушкой вашей в больших ладах… Только недолго. Матушка ваша — царство ей небесное!.. была, можно сказать, ангел во плоти — и собой красавица… Да что-с! Судьба-с! Соседка у нас в ту пору завелась… Ваш батюшка возьми да к ней и привяжись… Ольга Петровна, простите меня великодушно, коли, я…

Ольга. Продолжайте.

Кузовкин. Вы же сами изволили требовать. (Проводит рукой по лицу.) О, господи боже мой, помоги мне грешному! Вот ваш батюшка и привязался к той соседке, чтоб ей пусто было и на том свете! Стал к ней кажинный божий день ездить, часто даже на ночь домой не приезжал. Худо пошли дела. Матушка ваша, бывало, по целым дням сидит одинешенька, молчит; а то и всплакнет… Я, разумеется, тут же сижу, сердце во мне так и надрывается, а рта разинуть не смею. На что ей, думаю, мои глупые речи! Другие соседи, помещики, к вашему батюшке тоже неохотно езжали, отбил он их от дому своим, можно сказать, высокомерьем; так вот, вашей матушке, бывало, не с кем и словечка было перемолвить… Сидит, бывало, сердешная, у окна, даже книжки не читает — сидит да поглядывает на дорогу, в поле-с. А у батюшки-то у вашего между тем бог весть отчего, — кажется, никто ему не прекословил, — ндрав еще более попортился. Грозный стал такой, что беда! И вот что опять удивительно: вздумал он вашу матушку ревновать, а к кому тут было ревновать, господи боже мой! Сам, бывало, уедет, а ее запрет, ей-богу! От всякой безделицы в гнев приходил. И чем ваша матушка более перед ним смирялась, тем он пуще злился. Наконец, совсем перестал с ней разговаривать, вовсе ее бросил. Ах, Ольга Петровна! Ольга Петровна! Натерпелась она в ту пору горя, ваша-то матушка! Вы ее не можете помнить, Ольга Петровна, млады вы были слишком, голубушка вы моя, когда она скончалась. Такой души добрейшей, чай, теперь уж и нет на земле. Уж как же она и любила вашего батюшку! Он на нее и не глядит, бывало, а она-то без него со мной всё о нем да о нем разговаривает, как бы помочь? как бы угодить? Вдруг в один день собрался ваш батюшка. Куда? — В Москву, говорит, один еду, по делам, — а какое один: на первой же подставе соседка его ждала. Вот и уехали они вместе и целых шесть месяцев пропадали, — шесть месяцев, Ольга Петровна! и письма ни одного домой не писал во всё время! Вдруг приезжает, да такой сумрачный, сердитый… Соседка-то его бросила, как мы потом узнали. Заперся у себя в комнате, да и не показывается. Даже люди все в удивление пришли. Не вытерпела, наконец, покойница… перекрестилась — бояться она его стала, бедняжка! — да и вошла к нему. Начала его уговаривать, а он как вдруг закричит на нее да, взявши палку… (Кузовкин взглядывает на Ольгу.) Виноват, Ольга Петровна.

Ольга. Правду вы говорите, Василий Семеныч?

Кузовкин. Убей меня бог на самом этом месте.

Ольга. Продолжайте.

Кузовкин. Вот он и… да-с. Ах, Ольга Петровна, смертельно оскорбил он вашу матушку и словами и… и прочим-с… Покойница словно полуумная на свою половину прибежала, а он крикнул людей да в отъезжее поле… Тут вот… тут… случилось… дело… (Голос его слабеет.) Не могу, Ольга Петровна, ей-богу не могу.

Ольга (не глядя на него). Говорите. (После небольшого молчания, с нетерпением.) Говорите.

Кузовкин. Слушаю, Ольга Петровна. Должно полагать-с, что у вашей матушки, у покойницы, от такой обиды кровной на ту пору ум помешался…^* болезнь приключилась… Как теперь ее вижу… Вошла в образную, постояла перед иконами, подняла было руку для крестного знамения да вдруг отвернулась и вышла… даже засмеялась потихоньку… Осилил-таки и ее лукавый. Жутко мне стало, глядя на нее. За столом ничего не изволила кушать, всё изволила молчать и на меня смотрела пристально… а вечером-с… По вечерам я, Ольга Петровна, один с ней сиживал — вот именно в этой комнате — знаете, эдак в карты иногда, от скуки, а иногда так, разговор небольшой… Ну-с, вот-с, в тот вечер… (Он начинает задыхаться.) Ваша матушка покойница, долго-долго помолчавши, эдак обратилась вдруг ко мне… А я, Ольга Петровна, на вашу матушку только что не молился, и любил же я ее, вашу матушку… вот она и говорит мне вдруг: «Василий Семеныч, ты, я знаю, меня любишь, а он вот меня презирает, он меня бросил, он меня оскорбил… Ну так и я же…» Знать, рассудок у ней от обиды помутился, Ольга Петровна, потерялась она вовсе… А я-то, а я… я ничего не понимаю-с, голова тоже эдак кругом… вот, даже вспомнить жутко, она вдруг мне в тот вечер… Матушка, Ольга Петровна, пощадите старика… Не могу… Скорей язык отсохнет! (Ольга молчит и отворачивается; Кузовкин глядит на нее и с живостью продолжает.) На другой же день, вообразите, Ольга Петровна, меня дома не было — помнится, я на заре в лес убежал, — на другой же день вдруг скачет доезжачий на двор… Что такое? Барин упал с лошади, убился насмерть, лежит без памяти… На другой же день, Ольга Петровна, на другой день!.. Ваша матушка тотчас карету — да к нему… А лежал он в степной деревушке, у священника, за сорок верст… Как ни спешила, сердечная, а в живых уже его не застала… Господи боже мой! мы думали все, что она с ума сойдет… До самого вашего рождения всё хворала — да и потом не справилась… Вы сами знаете… недолго пожила она на свете… (Он опускает голову.)

Ольга (после долгого молчания). Стало быть… я ваша дочь… Но какие доказательства?..

Кузовкин (с живостью). Доказательства? Помилуйте, Ольга Петровна, какие доказательства? у меня нет никаких доказательств! Да как бы я смел? Да если б не вчерашнее несчастье, да я бы, кажется, на смертном одре не проговорился, скорей бы язык себе вырвал! И как это я не умер вчера! Помилуйте! Ни одна душа до вчерашнего дня, Ольга Петровна, помилуйте… Я сам, наедине будучи, об этом думать не смел. После смерти вашего… батюшки… я было хотел бежать куда глаза глядят… виноват — не хватило силы — бедности испугался, нужды кровной. Остался, виноват… Но при вашей матушке, при покойнице, я не только говорить или что, едва дышать мог, Ольга Петровна. Доказательства! В первые-то месяцы я вашей матушки и не видал вовсе — оне к себе в комнату заперлись и, кроме Прасковьи Ивановны, горничной, никого до своей особы не допускали… а потом… потом я ее точно видал, но, вот как перед господом говорю, в лицо ей глядеть боялся… Доказательства! Да помилуйте, Ольга Петровна, ведь я всё-таки не злодей какой-нибудь и не дурак — свое место знаю. Да если б не вы сами мне приказали… не смущайтесь, Ольга Петровна, помилуйте… О чем вы беспокоиться изволите? какие тут доказательства! Да вы не верьте мне, старому дураку… Соврал — вот и всё… Я ведь точно иногда не знаю сам, что говорю… Из ума выжил… Не верьте, Ольга Петровна, вот и всё. Какие доказательства!