- Музыку включить? - предложил Андрей. - Пусть нам чего-нибудь спляшут.

- Угу, - согласился я. - Только не тот диск.

- А где я другие найду?

- Подожди, в бардачке гляну.

Так, что здесь есть? Такое, чтобы поритмичнее и потупее, как раз для дороги. Хватит серьёзности, достала уже. Но прежний хозяин машины был ещё тем эстетом: Битлы, Чайковский, Ванесса Мэй, Фредди Меркьюри, Элтон Джон. Хм… больше половины - пидоры. Но талантливые, заразы, вот чего не отнять. А это, в красной коробочке? Джо Дассен. Надо же, точно такая подборка, как и у меня была когда-то. Ставлю диск, и над нашими полями звучит голос слишком рано умершего шансонье, поющий про поля Елисейские. Париж… нет уже, наверное, праздника, который всегда с тобой. И тварёныши давно доели последнего официанта в "Клозери де Лила". А музыка осталась. Давай, друг, пой! Нельзя стать бессмертным, но в человеческой памяти можно оставаться всегда молодым. У тебя это получилось, теперь наша очередь.

Опять захрипела рация:

- Чертобои, ответьте Птицефабрике.

- Старший слушает.

- Это Гусь-двадцать второй. Вижу джип со стороны Фроловского. Вы?

- Нет, блин, Дед Мороз на Снегурочке. Конечно мы. Только заезжать не будем, пройдём по главной улице на Ворсму. Если есть хвост - обрубите. Как понял?

- Принято, Чертобой, - в динамике было слышно, как заколотили в обрезок рельса, объявляя тревогу. - Ждём.

- Добро, Двадцать второй, сейчас будем..

КПП промелькнуло слева, со стороны Андрея, и сзади сразу же захлопали выстрелы. Один, второй… два дуплета… ещё одиночный. Не так уж и много за нами собралось, видимо вчера изрядно проредили местное поголовье. Теперь не меньше недели в округе будет более-менее спокойно. Пока набегут на освободившиеся охотничьи угодья. Да и хорошо, сейчас самый сенокос начинается, всё чуть-чуть безопаснее.

- Птицефабрика, ответь Чертобою-старшему.

- Я Гусь-двадцать второй.

- Спасибо, ребята.

- Да ладно, Михалыч, сочтёмся.

Ну да, на том свете угольками рассчитаемся, если раньше не попадём в желудок к тварёнышам. Кстати, а чем они питаются? Вряд ли осталось столько народу, чтобы хватило на прокорм. И в лесах никого нет. Даже зайцы пропали. И из крупных птиц - разве что водоплавающие. Ни глухаря, ни тетерева, ни куропатки. Скушали? А потом? Не комаров же ловят? Вот было бы здорово, если бы друг друга передавили. Просыпаешься в одно прекрасное утро, а на улице как и прежде кошки мяукают, собаки лают, пьяный сосед под забором валяется, жирная рожа с экрана телевизора об успехах экономики рассказывает… Нет, нафиг надо, сосед пусть лежит, а без рожи в ящике как-нибудь обойдусь.

В Ворсму въехали под грустную песню про следы на выпавшем снегу, помните её в русском переводе? "Снег кружится, летает, летает…" В оригинале лучше, душевнее как-то. Вот промелькнула за окошком больница - наша вчерашняя цель, потом пошли частные дома с заросшими бурьяном палисадниками. В крайнем до самого нового года, может чуть больше, жила семья. Категорически отказывающаяся переселяться в Грудцино. Баптисты или адвентисты - не знаю точно кто именно, но умудрились продержаться два с половиной года без всякого оружия. По весне нашёл здесь восемь скелетов, разбросанных в беспорядке по разным комнатам - два больших и шесть маленьких. Во всяком случае черепов со следами острых зубов было столько.

Мостик через Кишму. Рядом рыжий от ржавчины остов "Уазика", въехавшего в киоск и сгоревшего вместе с ним. После моста узкая улица с чуть покосившимися, но вполне добротными домами дореволюционной постройки, вела к парку. Маленькому, как и всё в этом городке. И тишина. Такое ощущение - тварёныши попрятались. Или испугались. Что из области фантастики. Или готовят какую-то грандиозную гадость. Тоже маловероятно - ну не могут они…

Память услужливо подсунуло картинку из вчерашнего боя у озера - два десятка зверьков целеустремлённо и, главное, вполне осмысленно строят плот из веток. Нет, ерунда, случайность! Этого не может быть просто потому, что не может быть!

- Вот бля-а-а! - Андрей резко ударил по тормозам и я чуть было не треснулся башкой в лобовое стекло.

Огромный, в несколько обхватов тополь упал, обламывая под собой ветки, и перегородил дорогу. Сзади тоже послышался треск - второй такой же великан, высотой не меньше девятиэтажки, повалился, отрезая путь к отступлению.

- Вот жопа какая!

- Или две, - поправил я сына.

- Посмотрим! - Андрей зло сплюнул в сторону, прямо в поднятое стекло, и выкрутил руль до упора влево. - Держись!

Машина радостно взревела двигателем, завизжала, выбрасывая колёсами асфальтово-щебёночное крошево из выбоин. И рванула. Сильный удар заставил клацнуть зубами не хуже любого тварёныша… "Тойота" вынесла деревянные ворота в ближайшем заборе и теперь скакала по огороду, собирая кенгурятником бруски сминаемых парников. Пролетели сквозь теплицу (сбитый асбестоцементный столб грохнул на прощание по крыше) и, чуть задев правым бортом угол какого-то сарая, выскочили на параллельную улицу.

- Что это было? - я дрожащими руками нащупал в кармане заветную флагу и сделал три больших глотка. - Будешь?

- Буду.

- Только закусить нечем.

- Плевать. Закуска, она градус крадёт.

Андрей взял ёмкость и надолго приложился к ней, скосив глаза на дорогу и удерживая руль левой рукой. Надо же, и его нахлобучило - обычно только по большим праздникам позволяет себе рюмочку, да и то не всегда. А тут единым духом граммов двести крепчайшей самогонки выдул и не крякнул. Ну, не совсем самогонки - она ближе к ракии, так как делается из сливы и ячменного солода с небольшим добавлением виноградного сока. Уж что-что, а технологии приготовления крепких спиртных напитков человечество не потеряет, даже окончательно впав в дикость. Жалко только, ячменя всё меньше и меньше. Тот, что вырос самосевом на заброшенных колхозных полях, уже заканчивается, а сеять его мы не можем. Расточительно тратить драгоценный бензин при мизерной урожайности, а пахать на себе как-то не хочется.

- Спасибо, - сын резко выдохнул и вытер губы рукавом. И замолчал, сосредоточенно глядя на дорогу.

Я тоже такой, и после выпитого становлюсь неразговорчивым и мрачным, будто на похоронах. Наверное, потому до сих пор и не спился - в одиночестве не могу, а в компании не хочу. Трезвенник, блин…

Часы на панели показывали одиннадцать, когда чёртовы кривые улочки частного сектора закончились и наконец-то вывели к нормальной асфальтовой дороге. И что самое главное - без приключений вывели.

- Ну что, пап, на юг, как перелётные птицы?

- Ага, и на тапочку!

Машина выскочила на шоссе, и мне даже показалось, что она отряхнулась по-собачьи, скидывая с себя налетевший во время скачек по огородам мусор.

- Споём, или ещё по одной?

- Не, я пас. Вот спеть могу. Тебе марш какой или что-нибудь лирическое?

- Гитары нету.

- Обойдусь, - Андрей выключил всё ещё работающий проигрыватель и набрал полную грудь воздуха. - Абыр… абыр… абырвал…

- Абырвалг?

- Не отвлекай. Абыр… Абырвалась любви струна, и ни звинит типерь ана…

Вот же дал бог голосище! Орал с душой, заменяя громкостью отсутствующий аккомпанемент, и старательно копировал дворовый стиль. И где такой гадости нахватался? Потом было про крылатые качели, прекрасное далёко и резинового ёжика с дырочкой в правом боку. На облаках, которые ещё и белокрылые лошадки, поперхнулся смехом и глотнул из фляжки, так и оставшейся в руке.

- А ты представь, пап, как мы будем объяснять детям, кто такие лошадки, - и совсем не в тему добавил. - С-с-суки!

Угу… тот самый смех, что сквозь слёзы. Потому что практически всё живое чуть крупнее мыши, осталось только на картинках. За исключением человека, конечно. Эта живучая скотина сама кого угодно переживёт. Надеюсь, и тварёнышей тоже. Птицы, правда, остались. Мелкие. Ещё шумиловцы хвалились уцелевшим свинарником. Козы у нас и в Грудцино. Вот, пожалуй, и всё.