— Правильно, для него это в самый раз! — соглашаюсь я.

Церковь Санто Прозибю с виду очень американская: полудеревянная, полукаменная, полуфиниковая. Малюсенький купол, из которого выглядывает колокол, как опухшее яйцо из ширинки.

Отец Мишикуль занят сбором фиников в своем саду. Ему помогает служитель в длинных шортах, из которых торчат волосатые нош.

Его фамилия подсказывает мне, что он француз, и я приветствую его на языке моей родины. Я убедился, что интуиция меня не подвела, услышав в ответ:

— Мы земляки с вами, спасибо Господу!

Ледок первого момента встречи лопнул и потребовал дальнейшего разогрева стаканом виски, которым торопливо угощает нас святой отец, как только мы переступаем порог его обители.

Такая встреча сразу же дает понять, что священнику не чужды радости жизни.

— Зовите меня Раймон, — предлагает он нам.

Мы выпиваем по третьей. Он умеет наливать, отец Мишикуль!

Его служанка, толстая черная девушка, приносит еще бутылку «Фур Роз». Раймон похлопывает своей святой рукой девушку по ягодицам, что, было видно, не неприятно для черной толстушки.

Поскольку отец Мишикуль не интересуется целью нашего визита, я излагаю ее сам.

— Ах, малышка Мартини! — вздохнул он. — Немало хлопот доставила она мне.

— Отчего она умерла?

— Запущенная желтуха, друг мой.

— Это была не насильственная смерть?

— Ну, что вы! Бедняжка целый месяц провела в больнице. Я причащал ее перед смертью. И даже незаметно сунул ей под одеяло бутылку вина. Идиоты медики, конечна же, отказывали ей в этом!

— Она много пила?

— Не то слово! Даже перед смертью она не стала бы и минуты сомневаться, если бы ей предложили ввести внутривенно вино.

— У нее был друг?

— Друзья. Обладая роскошными бедрами, она принимала многих без разбора.

— Как давно вы знакомы с ней?

— Добрых десять лет. Обратившись к Богу, она начала искать французского священника и вышла на меня.

— Что ее заставило обратиться к Всевышнему?

— Это тайна исповеди, друг мой!

— Как жила она в Венеции?

— Неплохо.

— Где она работала?

— Не уверен, но вначале своей карьеры, это точно, она работала в госпитале медсестрой.

— Откуда же она брала средства на жизнь?

— Не могу сказать, но жила она неплохо. Иногда малышка даже жертвовала зелененькие на содержание церкви.

— Проституция?

— Кто знает... Я уже говорил, что ее зад...

— Она уже пила, когда вы познакомились с ней?

— Пила, но то количество не идет ни в какое сравнение с ее потребностями в последний год жизни.

— Она никогда не говорила вам об угрожающих ей опасностях?

— Ни о каких, кроме болезни.

— Она считала себя обреченной?

— Да, и в то же время...

— Что?

— Она не только не боялась смерти, но иногда казалось, что даже желала ее. Нежелание жить, разочарование жизнью съедали ее. Но пейте же, mou french Boys[5] или вы хотите вина?

— Дорогой Раймон, мы заканчиваем уже вторую бутылку виски, этого достаточно.

Сидевший в полудреме Пино вдруг оживился. — Отец мой, не могли бы вы, если вас, конечно, это не утомит, выслушать мою исповедь? Прошло так много времени с тех пор, как я последний раз очищал свою душу.

— Как давно?

— С моего первого причастия.

— Друг мой, к исповеди надо готовиться. Вы знаете, от каких грехов хотели бы освободиться?

— Раймон, это такая чистая душа, что процесс причащения не займет у вас много времени, — прошу я за Пино.

Как только священник с грешником выходят, в комнате сразу же появляется служанка, чтобы немного согреть меня своим горящим взглядом.

Она улыбается.

Ее огромный рот приоткрывается, как бы приглашая в гости, но я остерегаюсь каннибалов.

Она вдыхает в себя шестнадцать литров кислорода.

— What is your name? [6] — спрашиваю я.

— Грас.

У меня появляется желание спросить, как пишется ее имя, с одной «с» или с двумя «ss», но спрашиваю другое:

— Грас, вы были знакомы с Мартини Фузиту, прихожанкой вашего святого отца?

— Которая недавно умерла? Конечно же, я знала ее, она часто бывала здесь!

— Что это была за женщина?

Толстушка открыла рот, похожий на салон «Боинга 707».

— Симпатичная, но она...

Она сделала знак, безошибочно говорящий об увлечении Мартини алкоголем.

— Поскольку святой отец разделял ее увлечение, то они были очень близки.

— Вам приходилось иногда откровенничать с ней?

— Во время отсутствия отца мы вместе проводили время.

— Женщины часто бывают откровенны друг с другом. Скажите, рассказывала ли она вам о своей работе, о своей жизни?

— Нет.

— Были ли у нее какие-то связи?

Толстушка помолчала, а потом вдруг словно засветилась вся изнутри, как бы обрадовавшись появившимся мыслям.

— Однажды, ожидая отца Раймона, она немного выпила и сказала мне: «Завтра я опять должна ехать в Юта. Ничто так меня не раздражает как эта гадкая пустыня!» — «И вы часто ездите туда?» — спросила я ее. «Каждую первую пятницу месяца, там я и подхватила эту дьявольскую болезнь», — ответила она мне.

Грас подошла ко мне ближе.

— Вы знали Мартини?

— Нет, не знал. Поэтому и хочу узнать о ней побольше. Она не говорила, к кому ездит в Юта?

— Я поинтересовалась, но Мартини, словно еж, свернулась в клубок. Это был ее большой секрет.

Благодаря Грас в комнате было чисто, опрятно, и все- таки достаточно аскетично, как и должно быть в ритуальных помещениях.

— Вы не знаете, Грас, почему так долго святой отец исповедует моего друга?

— Наверное, потому, что у того много грехов.

— Это удивляет меня. Человека, целомудреннее Пинюша, вообще не существует в мире, правда если не брать во внимание несколько его адюльтеров разного плана. Я не могу даже вообразить себе, в чем он может каяться.

Прошла еще четверть часа, а Пино со святым отцом не появлялись, и я решаю пройтись по обители.

Скромное убранство церкви Мишикуля мне нравится тем, что в нем, в отличие от других виденных мною интерьеров церквей, нет перенасыщенности статуэтками святых, как бы приглашенных из рая на съемки фильма Уолта Диснея.

Подойдя к единственной исповедальне, я еще издали вижу моего спящего друга в позе кающегося грешника. Слегка отодвинув занавеску на окошке, отделяющую его от святого отца, — нахожу Раймона в том же сонном забытьи. Под сенью святого купола и. защитой Всевышнего праведник и грешник объединились в сладком отпущении грехов.

Покоренный величием их сна, я возвращаюсь к Грас.

Она показывает мне фотографию.

— Я нашла ее в ящике ночного столика отца Раймона.

Я буквально выхватываю фотографию из ее рук. Вот

она — женщина лет тридцати пяти, с локоном на лбу. Открытый и серьезный взгляд. Она улыбается в объектив, но все же чувствуется, что ей не очень весело.

Сидит она на скамейке перед клумбой. Большая мужская рука лежит на ее колене, но самого мужчины в кадре нет.

За клумбой виден щит с надписью, которую невозможно прочесть.

— С вашего разрешения! — произношу я, пряча фотографию в карман куртки. — Я позже верну ее вам.

* * *

Отец Мишикуль настаивает, чтобы мы остались разделить с ним вечернюю трапезу, но, сославшись на то, что нас ждут, нам удается вырваться из его такой сердечной святой обители.

Я решаю заглянуть в дом Феликса. Ключ, правда, я не брал, но со своей отмычкой я чихал на все замки, даже американские.

Очень часто хорошим подспорьем для следователя служат частные письма, деловые бумаги, квитанции, чеки. Сбором такого типа материалов мы и начинаем заниматься с Пино. Он медлителен, но точен и аккуратен. Сложив наш довольно щедрый улов, мы возвращаемся в отель. Я не забыл захватить с собой одну из картин Рене Магрит.