Официант принес блюдо с запеченной форелью.

Утром 28 июня вереница автомобилей медленно катила по раскаленной набережной реки Милячка. Толпы народа приветствовали принца, размахивая австрийскими флагами. Глаза каждого устремлены на человека с пышными усами и напряженной улыбкой на губах, что расположился на мягком кожаном диване позади Фреда. А Фред, уверенно сжимая руль, следовал за автомобилем телохранителей, чьи взгляды пронзали толпу и зорко следили за ним, шофером наследника. Возможно, им было невдомек, каким образом он занял это место. Фреду самому казалось это странным.

Феликс, воспользовавшись связями, обеспечил ему доступ к автомобилю принца. Не доверяя механикам, французский атташе хотел, чтобы Фред проверил, нет ли неисправностей, не откажут ли тормоза в нужный момент.

Взглянув на лимузин «Грэф унд Штифт», отделанный внутри панелями из ценного дерева, с позолоченными ручками, шелковыми шторами, электрическим освещением и даже баром с напитками, у Фреда возникло непреодолимое желание сесть за руль и самому убедиться, что этот автомобиль всего лишь дань роскоши, символ австрийской комфортабельности, не больше.

— Четырехцилиндровый двигатель, объем шесть литров, тридцать две лошадиных силы, четырехступенчатая коробка передач… — просвещал его механик.

— Я должен проверить красавца на ходу, — объяснил Фред телохранителю, приставленному наблюдать за ним, забрался в кабину и нажал на газ. Мотор взревел, и лимузин вылетел в ночь, словно призрак.

Во дворе Фред развернулся и, выжав из двигателя все возможное, ринулся вперед. Самой нетрадиционной частью механизма «штифа» были две тормозные педали: одна — для легкого притормаживания, другая — для резкого, экстренного. Фред направил лимузин в стену гостиницы, рассчитывая опробовать вторую.

В отеле один за другим загорались окна, в проемах возникали недовольные, заспанные лица постояльцев, разбуженных ревом. Но ни один из гостей не смел пикнуть, злорадно ожидая наказания для, видимо, пьяного механика. Напрасно — в окнах принца так и не зажегся свет, не последовало короткого приказа об увольнении провинившегося.

Каменная кладка заросшей плющом стены приближалась. Фары высветили в единственном темном окне одинокую фигуру, глаза Фреда поймали внимательный взгляд принца. Он нажал на педаль экстренного тормоза — автомобиль застыл.

После, в гараже он бросил:

— «Штиф» в порядке, — под ненавидящим взглядом телохранителя, пораженным невиданной дерзостью, Фред спокойно стянул перчатки.

Тот с презрительной гримасой отчеканил:

— Ты будешь звать меня господин Гросс. Я тебя буду звать «клоун». Шофер их высочества болен. Ты будешь водителем в Сараеве, клоун. Если еще раз позволишь себе подобное паясничание, встретишься с дулом моего револьвера. Ты, клоун, всегда у меня на мушке!

Когда Гросс, морща нос от запаха бензина, зашагал к выходу, механик шепнул Фреду:

— Горничная слышала, как их высочество сказали, что не знали, что их автомобиль может быть таким маневренным.

В полусотне километров от Сараево в Илидце эрцгерцог и его свита провели ночь в отеле «Босния». Наследник не спал, обсуждая с Гроссом, начальником службы охраны, вопрос безопасности не только своей, но и жены. Заранее предупрежденный о готовящемся покушении, он не отменил поездку. Можно было сослаться на железную волю, долг и прочую ерунду, что заставляли идти на подобный риск. Но оставалась еще вера, да и отказ от визита означал отказ от отстаиваемых с таким трудом убеждений.

Эрцгерцог Франц-Фердинанд считался в Австро-Венгрии главой прославянской партии. Он был женат на славянке — чешке Софии Хотек, из-за чего имел немало трений с родней. Многонациональную империю называли «тюрьмой народов», полными политическими правами пользовались только австрийцы и венгры. Но Франц-Фердинанд выдвигал программу реформ и реорганизацию дуалистической монархии в «триалистическую» — Австро-Венгро-Славию, где народы получили бы равные права. Теперь он ехал к тем самым подданным, права которых отстаивал и с которыми надеялся найти пути сближения.

— Ваше Высочество, я предлагаю ехать с закрытым верхом, это безопаснее, — настаивал Гросс.

— Позаботьтесь, чтобы в автомобиле моей жены верх был закрыт. А я доверяю новому виртуозу-водителю больше, чем брезентовому кузову.

Гросс передернул плечами, но вымолвил:

— У него отличные рекомендации. И потом он предупрежден.

— Вот и замечательно. Выдайте ему оружие.

— Ваше высочество, это исключено!

Утром, усевшись на заднее сиденье «штифа», наследник спросил:

— Фред, вы умеете обращаться с оружием?

— Давно не имел практики, ваше высочество.

— Держите, — бледная рука принца сунула ему револьвер, изящная рукоятка блеснула инкрустацией.

Фред усмехнулся: мир, окружавший наследника, казался игрушечным — автомобиль, главной функцией которого было тешить самолюбие владельца, пистолет — на показ, для восхищенных взглядов. Но рядом с эрцгерцогом Фред впервые ощутил, что горд за Австрию и наследника, наделенного мужеством, храбростью упрямца, добивающегося своих целей.

Вереница автомобилей двигалась по набережной, и радость толпы казалась Фреду не притворной. Пестрые праздничные костюмы, женские фартуки с вышивкой, свидетельствующей о зажиточности семьи, белые рубахи, черные жилеты мелькали перед глазами. Приветственные крики, флаги, смех.

Что-то заставило Фреда усомниться в словах Феликса. Кто ненавидит здесь принца? Получив задание, Фред постарался раздобыть больше информации, касающейся деятельности австрийцев в Боснии. Доступ был затруднен, в доме Феликса на глаза попадались лишь негативные заметки иностранных газет. Но в Илидце, где остановился эрцгерцог перед въездом в Сараево, Фред наконец отыскал экземпляр местных новостей: каждая строчка дышала австрийским патриотизмом и великолепными планами на будущее Боснии, как равноправного члена империи. Кто же ненавидит принца? Фред вспомнил тюрьму и пожилого серба, владыку «люкса».

В итоге двух войн Сербия получила Македонию, и теперь маленькая жадная страна готовилась поглотить Боснию. Наследник в стремлении обеспечить славян равными с австрийцами правами действовал Белграду на нервы. Лучше голодная, но недовольная Босния, чем сытая и не желающая независимости, точнее не желающая подпасть под влияние, власть Сербии. И мишень была выбрана верно.

Кортеж двигался медленно, взгляд Фреда вырывал из толпы отдельные лица, моментально акцентируя внимание на выражении глаз. Словно делал мгновенную фотографию, запечатлевая образ для последующего анализа. Вот нищий орет во всю глотку: «Да здравствует эрцгерцог!», его выталкивают из толпы богатые горожане, не терпящие подобного соседства. Продавец кукурузных лепешек ловко использует скопление людей, проголодавшихся от ожидания, для продажи хлеба. Купят любой — и свежий, и черствый. Вот студент просит полицейского показать ему автомобиль принца. Напряженное лицо, горящие глаза. Тот не успел ответить, как юноша бросил букет в его сторону, в сторону Фреда. Цветы дымились.

— Держитесь! — велел Фред, рывком нажав на газ. Автомобиль взвыл и буквально влетел в «эксельсиор» телохранителей, тараня и заставляя быстрее двигаться вперед. Скрежет сминаемого железа, звон стекла фар, царапины на роскошном лаке бампера «штифа». Летящая в букете бомба разорвалась позади, прямо перед колесами автомобиля принцессы Софии.

Забыв о поднявшемся вокруг шуме, Фред обернулся в сторону террориста. Студент, протиснувшись в суматохе к краю набережной, бросился в реку.

К машине эрцгерцога подбежал бледный Гросс:

— Арестуйте немедленно шофера! Он замешан в покушении! Он пытался убить принца! — кричал он срывающимся голосом, схватив Фреда за запястье.

В недоумении Фред оглянулся на эрцгерцога: серое лицо, мутный взгляд, он еще не пришел в себя от пережитого ужаса, постоянно повторяя:

— София не пострадала? Что с моей женой? С Софией все в порядке?