— Так вы были в Египте?

— А сейчас снова собираемся отправиться куда-нибудь. Все спорим: я хочу в Японию, а Валентино — в Россию.

— Моника, но как смогли вы сохранить кожу такой белой, ведь Египет — это же Африка!

— Именно поэтому я выходила на улицу только по вечерам.

Краем глаза она заметила, как внимательно смотрит на нее Валентино, но не смутилась. Слишком многое поставлено на кон, чтобы тушеваться в ответственный момент.

— Вы очень смелые. Жить в стране дикарей!

— Каир наводнен европейцами. Они окапывают пирамиды, ищут предметы быта древней цивилизации. Сфинкс — безразличный свидетель этих раскопок. Он видел прекрасную Клеопатру и римские легионы Цезаря, Наполеона и его армию, чему он может удивиться?

Голос Моники захватил их воображение, рисуя рубиновый закат и шепот моря, ажурные минареты и кутерьму базаров, томный звон женских украшений и мерное покачивание бедуинов на осликах. Она ненавидела рассказы отца, почему сейчас эти зарисовки всплыли перед взором?

— В вашем доме так мало сувениров…

В ответ Моника вытащила из кармана черную лакированную коробочку с пудрой, на ее крышке был инкрустирован скарабей.

— Маленький подарок из долины Нила, — она протянула безделушку женщине, и та обомлела от щедрости. Моника поняла, что отдала последнее, что связывало ее с прошлым.

— Я готов обсудить цену, — предложил герр Кнапп.

Мужчины оставили их одних и направились вдоль теннисного корта.

— Плохой тон торговаться при дамах, — пошутила Моника.

Ей не хотелось курить, поняла она, хотя был удачный момент для дорогой сигареты. Монике нравилось курить, она находила это красивым, и минута вынужденной пустоты заполнялась ощущениями, которым надо отдаться целиком. Очутившись вне мира, отделенная от окружающего тонкой пеленой дыма, Моника могла погрузиться в тишину внутреннего одиночества и законченности, совершенности этого. Она никогда не искала дополнений, считая себя во всех отношениях полноценной. Не бежала от одиночества и не стремилась к тому, что все называли счастьем.

Мужчины остановились и пожали руки в знак согласия.

Вернувшись, Валентино объявил, что послал за нотариусом, и вскоре они смогут подписать купчую, а пока предлагает господину Кнаппу составить партию в бильярд.

В течение получаса Моника развлекала жену Кнаппа столичными новостями и вскоре пошла в дом узнать, как идут дела. Она как раз застала мужчин за подписанием купчей. Прислонившись к стене, Моника не отрывала глаз от нотариуса. Ее ноги подкашивались. Она уже встречала этого человека среди свиты Валентино. «Нотариус» присутствовал и при похоронах, и на ужине в роли лучшего друга Монти. Только сейчас его нос украшали очки, а костюм был до приторности деловым, конторским. Он уверенно заверял подписи. Неужели вся эта сделка — обман, химера? Боже, что она творит?! Она участвует в спектакле. Но сил не было прервать это гнусное лицедейство. Признанием она обречет друзей, свободу для которых выторговала преступлением.

Шатаясь Моника поднялась по лестнице, добралась до своей спальни и упала на кровать. До ее слуха донеслось гудение автомобиля Кнаппов, устремляющегося к воротам и исчезающего за оградой владений Монти. Но рычание мотора не прекратилось, это Валентино хотел сбежать от ее праведного гнева и садился в свой «фиат».

Моника бросилась к двери, через две минуты она была у гаражей.

— Плата за освобождение моих друзей оказалась выше! Вы обманули не только Кнаппов, но и меня. Я участвовала в подлом фарсе. А с вашей стороны… Выполнено ли ваше обязательство?

В ответ он протянул ей газету. Моника бегло прочитала статью. «Стервятники. Эти птицы питаются мертвечиной. Но мог ли кто предположить, что и среди людей встречаются экземпляры этой породы?!.. До какого цинизма надо дойти, чтобы использовать в своих низменных целях смерть достойных венцев, наживаясь на горе близких и пороча торжественный переход в мир иной!..» Среди пафосных строк Моника нашла и интересующую ее информацию: в качестве преступников были названы только Фред, она и Ромео. Фамилии Патрика и Германа не упоминались.

— Пока я смог освободить только двоих. Садись в автомобиль, мы уезжаем. Этот дом больше не наш.

Моника покорно забралась на сиденье, не выпуская из рук газету. «Фиат» тронулся, покатился в открытые ворота, и суета улицы поглотила его.

Новый дом, новая спальня, новая кровать… Перемены учили подстраиваться, стать хамелеоном, сливаясь с любыми обстоятельствами, считая все врывающееся в жизнь привычным. Темноволосая голова склонена к ее обнаженной груди, и Моника почти ровно дышит в полумраке. Нежность, бархатность ее кожи восхищала Валентино.

— Расскажи что-нибудь. Я хочу слышать твой голос.

Ее голос… К ней не приходили слова. Лишь бестолковый бред. И каждое прикосновение прерывало глупый монолог. Минуту назад казалось, она владела ситуацией, но вот Валентино уже целует ей грудь.

Моника попыталась сопротивляться.

— Тебе это неприятно?..

Нет, это было приятно. Но Моника так чувствовала себя впервые: робкой и неловкой, и неумело пыталась защититься. Мысли бешено крутились в голове. Быстрее бежать отсюда! Но Фред и Ромео… Стоили ли они этой жертвы, пока совсем не мучительной? Ведь она уже думала о неотвратимости близости с Валентино и хладнокровно рассчитала, что пойдет на это, заранее решив судьбу сегодняшней ночи. Но сейчас она не чувствовала, что продает себя.

Валентино покусывал соски, и судороги электрической волной пробегали по ее изнывающему телу. Нет, с Германом все было как-то проще, примитивнее, он не будил в ней изысканной чувственности. Монику преследовала мысль, что Герман лишил ее чего-то, и она недооценила любовь. Валентино хотел ее губ, но они не предназначены для деловых партнеров, и Моника отворачивалась, отдаваясь горячей власти его рук. Она теряла ощущение действительности. Но вдруг все закончилось.

Она удивленно взглянула на него. Валентино стоял на коленях у ее постели, и Моника заметила задержавшуюся у ширинки руку. Чуть дольше, чем это можно было счесть естественным жестом. Валентино поднялся, медленно направился к двери, и она осталась одна. Моника дотронулась до ковра у подножия кровати и нащупала капли еще не впитавшейся влаги. Почему он сделал это без нее? Большой оригинал?

Моника не долго оставалась лежать, обдумывая происшедшее. Накинув халат, она босиком выбежала из спальни. Незнакомые комнаты, погруженные во тьму, были пусты. Она искала телефон. Облазив первый этаж, вскоре обнаружила его. Моника помнила нужный ей номер, и когда телефонистка соединила, прошептала в трубку:

— Будьте добры — Стеф к аппарату…

Знакомый голос вызвал у нее слезы радости. Эхо из другого мира, который она покинула раз и навсегда.

— Это Моника, Стеф.

— Моника! Боже мой! Где ты? Газетная статья… Я прочла. Правда ли это?…

— Стеф, дорогая, нет времени что-либо объяснять. Ты мне скажи, ты должна знать: Патрик и Герман бежали? Их имен нет в газетах.

— Ах, это все так ужасно. Но эти оба — подлецы, настоящие предатели, Моника. Патрика выкупил отец. Герман избежал участи, потому что сразу во всем признался полиции, все рассказал и обещал всяческое содействие в раскрытии преступления, и те его освободили.

Моника села и пролепетала:

— А отец, наш отец пытался выкупить Фреда?

— Нет. Я надеялась, что Патрик выкупит Фреда… Но…

— Напрасно?

— Ты прости меня, я попыталась сама и продала драгоценности. Помнишь мой рубиновый браслет? Но было уже поздно: газеты напечатали обо всем, и полиция не хотела больше денег, ей хотелось славы.

Глаза Моники бесцельно блуждали по враждебно торчащим из темноты углам.

— Спасибо, Стеф. Фред всегда дорожил тобой, — и Моника повесила трубку. Она плохо соображала. Зачем Герман все рассказал? Еще немного, и она спасла бы их. Стоп! Спасла бы… Разве? Это глупо. В тишине раздался едкий смех, ее смех. Глупая надежда, ведь Валентино солгал ей. Уже дважды.