Наконец после четвертого захода «растопыриваются» крылья, «вылезают» шасси, и через минуту самолет бежит по земле острова Калимантан.

Автомобиль с голубыми опознавательными знаками Всемирной организации здравоохранения уже ждет нас на аэродроме.

— Добро пожаловать, — говорит мне мужчина в белых шортах, белой рубашке и белых носках. — Я жду вас почти полчаса, вы как будто раздумывали, то ли садиться на нашем острове, то ли нет.

Он смотрит, как малаец-полицейский быстро ставит печать в моем паспорте, а таможенник чертит мелом условные знаки на моем багаже.

Мы садимся в ожидавшую нас машину и едем в город…

— Видите ли, — говорит мне мужчина, когда мы едем в город, — на Калимантане пока что водятся носороги, и, так как они животные крупные,

их можно увидеть из самолета… К сожалению, из самолета пассажиры не видят того, с чем чаще сталкиваешься в Сабахе, Брунее или Сараваке. Я живу здесь несколько лет, но не видел еще ни одного носорога, хотя насмотрелся на многое другое… А вот и ваш отель. Завтра мы отправимся в глубь острова, и вам надо хорошенько отдохнуть…

Сквозь занавески в мой номер пробивается утреннее солнце. В нескольких десятках метров от гостиницы скопились рыбачьи лодки, доставившие на рынок свой сверкающий улов.

В это утро для меня началось бегство от цивилизации.

На Сабахе функционирует одна узкоколейка длиной около двухсот километров. Она проходит по джунглям, потому что ее главное назначение — доставлять ценные породы дерева из глубины острова в приморские порты.

Раз в день из Кота-Кинабалу отправляется специальный поезд, гордо именуемый «Мурут мэйл», что в свободном переводе означает что-то вроде «Почта в страну племени мурут». Муруты выращивают на равнинах, отвоеванных у джунглей, рис и маниоку, собирают дикорастущие фрукты, а еще занимаются рыболовством. Как и многие другие племена на Калимантане, муруты живут в «длинных домах» — вся деревня размещается под одной крышей. С давних времен муруты умеют настелить такой пол, что он может выдержать сразу десятка три танцоров; крыши покрывают пальмовыми листьями, а стены выкладывают корой.

Но не дадим гордому названию поезда ввести нас в заблуждение. «Мурут мэйл» — всего-навсего микроавтобус на рельсах, и стоит водителю хоть немножко прибавить газ, как вагон начинает сильно раскачиваться из стороны в сторону. Из-за шума мотора пассажиры, сидящие недалеко от водителя, с трудом могут друг с другом разговаривать. На каждой маленькой станции подсаживаются все новые люди, чаще всего с какой-нибудь кудахтающей и крякающей живностью. Начальники станций — а это чаще всего индийцы — многословно приветствуют и водителя и пассажиров. Для них приезд «Мурут мэйл» — более приятное развлечение, нежели отправка к побережью груженного бревнами поезда.

Никаких туалетов в микроавтобусе, естественно, нет, поэтому на станциях пассажиры выходят и ищут будку с надписью «Лаки лаки», что значит «Для мужчин». Водитель терпеливо ждет, потом свистит. Перед тем как двинуться дальше, он пересчитывает всех пассажиров, чтобы доставить их в целости и сохранности в Бофорт, тихий поселок в глубине острова.

Дожди шли долго и упорно, и все пропиталось влагой. После них сразу пригрело солнце, вода начала испаряться, и над верхушками деревьев нависли черные облака. Только мошки да букашки с удовольствием сновали туда и сюда, йсе же прочие божьи творения — в том числе и человек — были придавлены зноем и влагой.

«Мурут мэйл» не выдерживает, конечно, никакого сравнения со знаменитыми международными экспрессами, но местным жителям, в основном пользующимся узенькими тропинками, с большим трудом отвоеванными у джунглей, этот микроавтобус кажется верхом комфорта. Из «Мурут мэйл» мы пересаживаемся в машину, которая везет нас дальше по горному серпантинному шоссе. Когда надо переехать через речки или стремнины, мы выискиваем брод или такое место, где дно речки уложено бетоном, чтобы машина не застряла в иле и вода не залила мотор…

В небольших факториях вас всегда ждет под крышей на сваях китайский ресторанчик. Сам хозяин творит чудеса кулинарии из всего, что можно бросить в горшок… Понятие о самой лучшей кухне на свете трактуется ведь весьма широко: у нас бамбук ассоциируется с тоненькими жердочками на ширмах наших прабабушек, а здесь из него приготавливают сотни блюд. Побеги молодого бамбука необыкновенно вкусны. Гурманы, чрезвычайно редко появляющиеся в тех краях, тайком заглядывают под стол, чтобы убедиться, что кот, который там дремал, лежит на месте и не брошен в горшок. Лично я придерживаюсь железного правила никогда не спрашивать меню… перед едой.

В этих ресторанчиках меня всегда поражал набор напитков. В холодильнике, агрегат которого работает на бензине, потому что электричества здесь нет, стоит множество бутылок и банок с разноцветными этикетками. Чего тут только нет! И датское пиво, и французские коньяки, и шампанское, и шотландское виски, и голландские ликеры. Я по наивности предположил, что это все бутафория — бутылки стоят так, для декорации. Однако мой спутник, итальянский врач, быстро рассеивает мои заблуждения. Он говорит, что китайский торговец никогда не будет приобретать дорогие заморские товары, на которые у него не найдется покупателя…

Такой оазис цивилизации в зеленых джунглях всегда очень заманчив, особенно для путешественника, проехавшего целый день по тропической жаре, впереди у которого неизвестность…

В стороне от китайских лавчонок стоит построенный еще англичанами небольшой дом для «командировочных», как бы мы сказали. В доме душ и чистая постель, москитные сетки на окнах, бесшумно двигающиеся слуги-малайцы в белых одеждах. Радио на веранде транслирует из Сингапура передачи «ВВС World Service». Громкий звон Биг Бена поздней ночью и гвардейские полковые марши смешиваются со звуками джунглей. Диктор сообщает о событиях, происходящих далеко от Калимантана, от Сабаха, далеко от племени мурут…

Люди, много лет назад решившие поселиться в тех краях, жили совсем по-другому. Я расскажу об одном из них, Вальтере Флинте, у которого в прошлом веке здесь была небольшая фактория. Он покупал у мурутов шкуры диких животных в обмен на иголки, нитки и дешевые безделушки. Дела молодого англичанина процветали. Сам же он вел однообразную жизнь холостяка. Тем, кто изредка навещал его, он признавался, что с нетерпением ждет вечера, чтобы выпить рюмочку. Итак, по вечерам он пропускал рюмочку, а потом ему предстояло провести долгую ночь в одиночестве. Как гласила тогдашняя колониальная заповедь, он должен был овладеть «постельной грамматикой», т. е. вступить в связь с женщиной из местного племени, чтобы она скрашивала ему ночи своей болтовней и обучала местному языку.

Вальтер Флинт за 125 малайских долларов купил себе в жены дочь вождя племени мурут, красивую девушку, по имени Лингуд. Сделка была «обмыта» обжигающим напитком, который муруты перегоняют из риса. В большой жбан — как мне объяснили — насыпают рис, заливают его теплой водой и ставят на солнце, а горлышко замазывают глиной. Через определенное время в затвердевшей глине пробивают бамбуком дырки и тянут напиток через бамбук, как через соломинку. Муруты любят выпить, как я потом убедился. Частенько к ночи вся деревня, вернее, все обитатели одного «длинного дома», бывают сильно навеселе. Я с беспокойством наблюдал за ребятишками, которые тоже ходили пошатываясь; вначале я подумал, что они страдают какой-нибудь формой паралича, но потом понял, что они просто пьяны. Этот печальный факт, да и многие другие помогли мне понять драму, о которой мне бы хотелось рассказать. Пьянство мурутов и других племен Калимантана — это, я бы сказал, «второй план», но без него трудно понять истинное положение вещей.