Ах, вот оно как, сообразил Саня и ощутил внутри странную опустошенность. Щелкнув предохранителем, он убрал пистолет в карман плаща. Барс почему-то вспомнил красивое лицо женщины в квартире и внимательные глаза ее маленького сына.

Звук вызова шел не с первого этажа.

Прекрасная мелодия из «Крестного отца» звучала в шахте лифта.

Там либо валялся оброненный мобильный телефон, либо, о чем Саня подумал в первую очередь, лежал сам хозяин. Несомненно мертвый человек, свалившийся в шахту с восьмого этажа с разбитой головой, множественными переломами и, возможно, сломанной шеей. Личный водитель в частном предприятии братьев Ханиных, любимый муж и отец тех двоих наверху.

Он лежал в шахте, запрокинув голову с остекленевшими глазами, распахнув в беззвучном крике окровавленный рот. Его коротко стриженная голова была покрыта коркой спекшейся крови, а волосы торчали словно иглы. Из груди вылезал туго скрученный металлический жгут. Руки были раскинуты в стороны, словно он пытался обнять своих любимых на восьмом этаже в последний раз. Правая нога чернела открытым переломом, а левая упиралась в бетонную стену шахты.

На животе с расползшимся пятном крови лежал слетевший во время падения ботинок.

Мужчина лет сорока был однозначно и бесповоротно мертв.

Пальцы Барса не выдержали напряжения, и двери лифта захлопнулись. Он, смахнув пот со лба, присел у стены.

Так, с горечью подумал Саня. Приплыли. Какова вероятность того, что кабина вызванного лифта не прибудет во время? Какова вероятность того, что вместо твердого пола, шагнув вовнутрь распахнувшихся дверей, ты ощутишь под ногами лишь ускользающую пустоту? Судя по всему, исчезающее мала.

Почему же никто не услышал звука падения? Было часов пять утра, самый крепкий сон. А может быть, он даже не успел вскрикнуть. Шагнул в никуда и полетел, ударяясь о стены шахты, словно тряпичная кукла.

Саня поднялся, отряхиваясь, и взгляд его упал на датчик некроматерии, о котором он совершенно и начисто позабыл. Циферблат мерцал багровым. Вот это номер, оторопело подумал Барс.

Личный водитель Ханиных не случайно упал в шахту лифта. Ему однозначно помогли. Кто-то холодно и обдуманно отправил кабину этажом выше. Некто с сильными магическими способностями.

Кнопка лифта загорелась и Барс, вспомнив о спешащей к врачу жене того, в шахте, поспешно сбежал по ступеням подъезда. Меньше всего ему хотелось сейчас встретиться взглядом с ней и ее сыном.

Он вышел на улицу, достал сигареты.

Закурил, бредя к машине.

Потом достал телефон.

У Барса впереди было два звонка. Первый — в офис, Тополеву. И второй — по телефону «02» с анонимным сообщением о найденном в шахте трупе.

Начальник экспедиции по поиску кладов сидел на криво сколоченной лавке, щурился на солнце и лузгал семечки. Семечки были белые, почти круглые и отдавали пригорелым маслом. Тем не менее, они были вкусны. Агамемнон лакомился. Он наслаждался. Не хотелось ни о чем думать, спешить, забивать свою голову ненужными и пустыми размышлениями. Солнце, опьяняющий воздух и легкость во всем теле — что еще нужно для всеобъемлющего счастья?

Шаркая ногами в больших старых галошах, на крыльцо выбрался Григорий.

— Проснулся? — не оборачиваясь, поинтересовался Агамемнон.

— Как убитый дрых, — сообщил Гриша и, спустившись по ступенькам крыльца, присел на лавочку рядом. Молча загреб горсть семечек из раскрытого целлофанового пакета. — Знаешь, словно утонул и выплыл. Ни снов, ни внезапных пробуждений. Вообще ни-че-го.

— Живой труп, — согласился Агамемнон. — Я так же спал. Под утро, правда. Первую половину ночи слишком жарко было.

— Да? — лениво удивился Гриша. — А я вот ничего не чувствовал.

Они замолчали, поглядывая по сторонам. Вокруг важно ходили куры, поклевывая шелуху и о чем-то беседуя на своем, курином. Соседская собака плотоядно посматривала на бабкиного черного кота. Тот лежал на стойке забора и степенно занимался кошачьими делами: вытянув ногу, как балерина, вылизывал под хвостом. Впрочем, на соседского пса он тоже посматривал. Искоса.

— Слышь, а чего бабка твоя о каком-то поросе бормочет? — озадаченно поинтересовался Гриша после того, как сосредоточенно сгрыз половину горсти.

— Ща, валить его будем, — обрадовал товарища Агамемнон. — Умеешь?

— Не-а…

— Самое время научиться…

Вчерашние приключения не закончились на их прибытии в деревню.

Живая и шустрая, не смотря на свои почти девяносто лет, бабуля, облобызав правнука, засуетилась по серьезному. Через час-полтора обеденный стол оказался накрытым. Яйца, картошечка, щи из печи и, конечно, бутылка мутноватого самогона.

— Не побрезгуйте, внучки, едой бабушкиной, — причитала постоянно прабабка. — Подчевать нечем больше. Кушайте, кушайте.

Почерпав деревянной ложкой из общей железной миски наваристых щей, да пропустив пару стопок самогона, Гриша расслабился. Дорожная усталость начала сдавать позиции.

— Когда начнем? — пихнув Агамемнона ногой под столом, спросил он шепотом.

— Что начнем? — так же шепотом ответил кладоискатель.

— Про клад спрашивать?

— Да, погоди ты, — расстроился Агамемнон. — Успеется.

Он оказался прав.

Бабушка, постоянно исчезавшая куда-то из-за стола, вдруг торжественно объявила, что баня готова. Парни в замешательстве переглянулись. Конечно, Агамемнон подозревал нечто подобное, а вот Григорий был к такому повороту совершенно не готов.

— Мы что, париться сюда приехали? — спросил он руководство.

— Ты в бане русской по-черному хоть раз парился? — покосился на него друг.

— Нет.

— Тогда хорошо меня мать собрала. И на тебя смена белья есть.

После бани, разомлевшие и воспрянувшие духом, они снова вернулись за стол. Там теперь уже добавилась гороховая каша из печки, да еще одна бутылка самогона.

— Бабка твоя нас уморить что ли хочет? — заплетающимся языком спросил Григорий. — Я уже ни пить, ни есть не могу.

— И не надо, — так же клевал носом Агамемнон. — Спать пошли.

— А дела?

— Все завтра.

Агамемнон очнулся под утро.

Выбрался из-под тяжелого одеяла, шуганул разлегшегося в ногах черного котяру и вышел подышать свежим воздухом. Бабушка, на радостях, так натопила в доме, что спать было совершенно невозможно.

Хозяйка уже копошилась на кухне.

— Ты чего, ба, не спишь? — позевывая, осведомился правнук, покосившись на часы. — Поздно же, три утра.

— Рано, внучек, — поправила бабушка. — Мы ж здесь, в деревне, с рассветом встаем. Кур, поросей покормить надо. А ты иди, приляг еще.

— Натопила, дышать невозможно, — пробурчал Агамемнон, пробираясь через сени к двери.

— Так ты окошко открой.

— А я знаю, как твои окошки открываются?

Когда он, как следует, промерзнув, вернулся в комнату, где мерно похрапывал Гриша, окно было уже открыто. Свежий ветер гулял по комнате и кружил хмельную голову. Агамемнон рухнул на заскрипевшую кровать с толстой периной, кое-как закутался в одеяло и вырубился.

Второе его пробуждение состоялось в десять часов утра. Бабушка ходила по комнате и что-то тихонько напевала себе под нос. Громко тикали настенные ходики.

Он сел на кровати и удивленно помотал головой. Никакого похмелья. Вообще ничего даже близко. То ли самогон такой, то ли воздух.

— Проснулся? — хитро посмотрела на него бабушка. — Вставай, порося бить.

— Чего? — не понял спросонья Агамемнон. — Какого еще порося?

— Маво, — ответила бабуля и удалилась.

Агамемнон посмотрел на кровать друга. Григория видно не было. На его предполагаемом месте наличествовал огромный ком из одеяла, подушки и смятой простыни. Впрочем, одна голая пятка с прилипшим березовым листом от банного веника из кучи все-таки торчала. Богатырский храп присутствовал тоже.

— Порося бить, — задумчиво проговорил про себя Агамемнон. — А на хрена мне этот порась сдался?