— Адрес?

— Все, что сможешь найти.

— Что, наша кинозвезда объявилась? — ехидно поинтересовался Дима.

— Ага. Кстати, пробей-ка его еще и по РГГУ. Некий Петр, театровед с последнего курса.

— Ты слышал? — возбужденно сказал Сергей, усаживаясь в машину. — Слышал?

— Что? — тон Гарина был холоден. Он сел рядом и хлопнул дверью. — Что я должен был услышать?

— Ну, — оторопел Сергей, — как они баб называли?

Минуту назад они вышли из кафе, плотно и хорошо отобедав. Рядом с их столиком, сидели два добрых молодца в кожаных куртках, обсуждавшие в полный голос свои убогие похождения. Похождений у них было много, и касались они, в основном, прекрасного пола. Оба дебила гоготали и скалились, смакуя похабные воспоминания.

— Таких кастрировать надо, во избежание продолжения их рода, — ответил Гарин и, потянувшись, хрустнул пальцами, — Человек, называющий женщину тварью либо полный кретин, либо… я не знаю даже. В бабах, конечно, много дерьма, но ничуть не больше, чем в некоторых из нас. Ты что же, считаешь свою мать тварью?

— Конечно, нет, — Сергей покраснел, — но они говорили не о матери.

— Верно, — кивнул Гарин, — но любая, даже самая последняя шлюха — мать. Может быть, она ей была уже, может быть, будет — без разницы. Это существа, которые умеют даровать жизнь. В отличии от нас, кстати, — он повернулся и посмотрел своими пронзительными глазами казалось в душу. — Ты знаешь, что такое тварь на самом деле?

— Что?

Гарин задумчиво покрутил в воздухе ножом, и солнечные блики весело заиграли на узком стальном лезвии. Зайчики скользнули по машине, а глаза его потеплели и стали отстраненными.

— Тварь… — выговорил он, словно пробуя слово на вкус, — это человек, которого вскрываешь. В моей жизни их было много, чересчур много. Не приведи тебе господь пройти мой путь. Если ты думаешь, что вскрыл доброго, хорошего и порядочного человека — ты ошибаешься. Понимание этого приходит не сразу, но оно приходит рано или поздно, понимаешь? Любой вскрытый становится тварью. Только надо хорошенько подумать, для того, чтобы перевести человека в этот разряд. Если уверен — давай. Если сомневаешься, даже не пробуй. Потому что потом не сможешь забыть его хрип, преследующий по ночам.

— А ты… — внезапно севшим голосом произнес Сергей. — Ты ошибался?

Сверкающее лезвие с тихим шелестом резало пустоту. Внезапно Гарин поймал его и, сложив нож, убрал в карман. Лицо его потемнело.

— А ты как думал? — горько усмехнулся он. — Понимание приходит с опытом. А пока его нет…

— Но зачем тогда?… Зачем ты это делал?

— А ты знаешь, сынок, что такое четверо вечно обосранных братьев в однокомнатной квартире и мать-алкоголичка, постоянно таскающая в дом пьяных ублюдков? — взгляд его сверкнул ненавистью. — Ты знаешь, что такое мусорный бак, в котором роешься по уши в дерьме в полной темноте, потому что это стыдно делать днем? Роешься в надежде найти хоть что-то поесть не для себя, нет, хотя желудок от голода уже сросся со спиной, а для младших братьев, один из которых инвалид с рождения, а двое других еще сами не могут забраться в этот гребанный бак? А знаешь, что происходит, когда очередной мамашин ухажер выбрасывает самого маленького с четвертого этажа? Что ты, маменькин сынок, можешь знать об этом? — он гулко сглотнул и Сергей увидел в глазах, холодных убивающих глазах Гарина странный блеск. — Ты ничего не можешь знать об этой жизни. Боготвори своих родителей за лучшую долю, доставшуюся тебе.

Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом Сергей молча завел машину. В голове его царило смятение. Надо же, разговорился… Мистер Киллер разговорился… Да, не повезло ему в жизни. Он мельком глянул на сосредоточенного замкнувшегося Гарина. Не повезло… Ну и что, в конце — концов? Если б все дети алкоголичек становились Гариными… Что ж тогда нам, простым и рядовым оставалось бы делать? Он представил такой рай на земле, и ему стало не до смеха. Слишком грустная получалась картина, безысходная.

Не отрываясь от дороги, он попытался просмотреть Гарина, но наткнулся на глухую стену. Виктор очень редко отделялся, запираясь в своем мире, но когда отделялся, Сергей оказывался бессильным. Не помогала даже многолетняя практика.

Однако Гарин всегда четко улавливал попытки взлома его внутренней стены.

— Не выходит? — спросил он на этот раз. — Завязывай со своими телепатическими штучками.

— Но почему? — спросил Сергей. — Почему все-таки убивать людей? Наверняка, можно было придумать что-то получше. Ты, конечно, не телепат, но при определенной тренировке…

— Я не волшебник, я только учусь, — пожал плечами Виктор. — И вообще, следи лучше за дорогой.

Произнес он это во время. Сергей глянул вперед и еле успел ударить по тормозам, увидев фатально быстро приближающийся зад впереди идущей серебристой «Ауди». Они остановились буквально в нескольких сантиметрах.

— Осторожнее, — сказал Гарин, — Бамперы к «Авдотьям» дорогие.

— Знаю, — кивнул Сергей и перевел дух.

Светофор стал зеленым.

Сергей приказал себе выкинуть всю ерунду из головы и начал внимательно следить за дорогой. Время было плохое: обеденный час, сплошные пробки, аварии и заторы. Машины метались из стороны в сторону, как стая рыб, несущихся на нерест и ищущих глубокие проходы меж камней. Лица водителей за стеклами были в большинстве своем сосредоточенные и насупленные, ежесекундно готовые разразиться отборным матом. Только у нас так, мельком подумал Сергей. Только у нас человек, который садится за руль, выезжает на бой. Езда становится не удовольствием, а битвой за выживание.

Он вспомнил, как ездил во время отпуска по Турции, поражаясь вежливости на дороге и доброжелательности каждого ко всем. Даже закаленные в московских битвах сердца расслаблялись. Там русские ездили, как все, интеллигентно и спокойно. Но дома…

Гарин включил радио, и голос Цоя наполнил салон. Тоже вот, подумал Сергей. Жертва нашего родного вождения. Сейчас его стали крутить все реже и реже. Забывают за безголосыми нескончаемыми Фабриками звезд…

— Жаль тезку, — задумчиво сказал Гарин, а Сергей покосился на него с подозрением — не научился ли и он мысли прослушивать? — Хорошо пел. Про говеную нашу жизнь. Тебе Цой нравился?

— Он тогда всем нравился.

— Тогда… — протянул Гарин. — А знаешь, все забывается… Вот Меркьюри… Когда пел, — все было замечательно. А сейчас… Новое поколение, выбирающее «пепси» его, поди, даже не знает. А лет через пять? Будут помнить лишь, что он был «гомиком», умершим от СПИДА. Или возьми Леннона. Многие уже сейчас не помнят, кем он был и что делал. Зато знают, что его застрелили. Или Бон Скотт… Примеров море. Чувствуешь, к чему я клоню?

Сергей пожал плечами.

— Люди в большинстве своем — трусы, панически боящиеся смерти. Мы боимся смерти до такой степени, что в жизненном пути великих запоминаем лишь две вещи: редко, что великий за путь свой сотворил, и почти всегда то, как этот путь завершился. Тот умер от СПИДА, этот погиб в авиакатастрофе, того застрелили после концерта… Мало кто помнит, что конкретно сделал Бон Скотт. Его фанаты разве что… А спроси любого на улице: «Кто такой Бон Скотт?» «А, — ответят тебе, — это который в своей блевотине утонул?» И никто не вспомнит, что, черт возьми, был он очень неплохим музыкантом. Просто, Скотт был известен, и гибель его оказалась на слуху. И знаешь, я заметил, чем страннее или кошмарней произошла смерть, тем дольше тебя будут помнить. Возьми Шарон Тейт, например… Даже смешно… Может, организуем контору по увековечиванию памяти?

— Ага, — подхватил Сергей, — дадим рекламу по телевизору и начнем придумывать для каждого свое увековеченье. Этому отрежем яйца и повесим на входной двери, того «сотками» приколотим к Кремлевской стене, а для лучших клиентов — расчленение в студии «Дорожного патруля»… Короче, далее смотри «Восставший из ада» все шесть частей… Так?