Щеголеватый заговорил первым:

— Нас интересует причина необычных ран, от которых страдал ваш муж, миссис Пигго.

— Ран, инспектор?

— Да, израненных пальцев ног.

Этого еще не хватало!

— Я, кажется, понимаю, что вы называете ранами. Но, инспектор, какое они имеют отношение к смерти моего мужа? Заключение врача было совершенно ясным. Микроинфаркт после микроинсульта.

— Простите, миссис Пигго. Мне не хотелось бы огорчать вас на фоне только что пережитого горя. Но природа ран настораживает. Они очень необычны. Кроме того, у вашего мужа и в госпитале не останавливалось кровотечение.

Неряшливый толстяк наконец тоже подал голос:

— Он так остервенело комкал простыни, что превратил постель в груду тряпья.

— Прекрати, Мак-Ферлейн. Я не хотел, миссис Пигго, тревожить вас подробностями. Но такие уж перевернутые мозги у нас, полицейских. Подобные раны наводят на… НЕКОТОРЫЕ МЫСЛИ.

— На этом проклятом острове Гарсия, миссис Пигго, все не так, как в нормальном мире. Когда нужно бороться за существование, люди подчас совершают странные поступки, — заметил бесцеремонный Мак-Ферлейн.

— Если вам так уж хочется знать, инспектор, произошел несчастный случай, и пальцы ног моего мужа затянуло в барабан механического плуга. Я удовлетворила ваше любопытство?

— Он был обут?

— Мой муж часто работал босиком. Он считал, что так больше чувствуешь слияние с природой. Ощущение грязи между пальцами ног, говорил он, делает тебя частью благодатной почвы. Видите ли, прежде он был биржевым маклером, а в городе не доставишь себе такого удовольствия.

— Но разве, э-ээ, он не боялся наступить на какую-нибудь, э-ээ, неприятную тварь?

— Нет, инспектор. Мой муж безмерно любил Божьих тварей. Из-за этого и умер. Плуг наткнулся на норку полевых мышек и выбросил наружу изуродованные тельца. Испугавшись, Чарльз дал задний ход. Барабан закрутился в обратную сторону, и острые лезвия поранили пальцы ног.

— Раны не очень-то были похожи на порезы, миссис Пигго. Они были… как бы это сказать… жеваными.

— Мой муж ленился возиться с механизмами, инспектор. Лезвия давно требовали заточки.

Они ушли, а ее продолжала бить дрожь. Боже, какое это было испытание. И как она ненавидела ложь. Но не выкладывать же им правду. Об этом и подумать невозможно. Стоило только вообразить заголовки в «Ванкувер сан», не говоря уже о «Виктория таймс-колонист» и «Сидни ревью» — во всех этих газетенках, пачками лежащих перед входом в супермаркет «Сейвей».

Нет, НЕ допустит, чтобы марали память о Чарльзе. Тем более в газетах. Да и о матери надо помнить. Бедная старушка слегла тогда на неделю. А газетные сплетни просто убили бы ее.

Мюсли опять впитали все молоко. Ни капли на завтрак. Просто отвратительно. Эти мюсли самая ужасная вещь, которую можно было отыскать в Швейцарии, или в Швеции, или где-то там еще. Она зачерпнула ложку месива и скривилась. Мягкая, разбухшая кашица с маленькими твердыми кусочками чего-то невнятного. Похоже на щепки. И что заставило ее купить эту дрянь? Очень просто. Это продавалось без упаковки, на вес. В супермаркете «Сейвей» для подобных гадостей стоит большой деревянный ларь и его содержимое продается с большой скидкой. Ладно, куры все склюют.

Куры. Они и не подозревают, какая туча нависла над ними. И в самом деле, десять кур, а получаешь от них одно жалкое яйцо в день. Зато как жрут! На мешке было написано «смесь для несушек». Но куры не несутся. Их, наоборот, несет. Эта смесь превращается не в яйца, а в гуано. Вокруг загона уже выросла гора этого добра. Футов десять высотой, не меньше. Пусть. Сами же и склюют.

Куры живут у нее на полном иждивении, как и кошка. Но та, по крайней мере, могла бы придушить курочку. Кошке это ничего не стоит, а она сумеет? Чарльз это делал легко. Он просто скручивал им шеи. Она слышала хруст. Ладно, сегодня попробует сама. После завтрака. В конце концов, не так все и страшно. Хватаешь любую, поднимаешь и — хрясь! — быстро сворачиваешь голову. Отбросила в сторону и занялась следующей, пока на промерзшей земле не вырастет кучка подрагивающих тушек. А вдруг они станут носиться вокруг, кудахтая свернутыми набок головами? Бр-рр! Нет, такое, кажется, бывает, когда им отрубаешь головы.

Но ведь одна из куриц не отлынивает, а исправно исполняет свои обязанности, откладывая в день по яйцу. Которая? Не известно. Этично ли наказывать невиновную? Э, к черту этику! Надо с этим кончать. А вдруг они несутся по очереди? ПОСЛУШАЙТЕ, ДЕВОЧКИ. КУДАХ-ТАХ-ТАХ! ДА-ДА, У МЕНЯ ОТЛИЧНАЯ ИДЕЯ. ЕСЛИ КАЖДАЯ ПОТРУДИТСЯ ХОТЯ БЫ ОДИН РАЗ В ДЕНЬ, ВАМ УГОТОВАНА ДОЛГАЯ, А МНЕ СЧАСТЛИВАЯ ЖИЗНЬ. Нет, все-таки Ханна — человек действия. Она надевает резиновые перчатки и выходит из дома.

Куриный загон сплетен из обвисшей от времени толстой проволоки с сетью сверху, чтобы до кур не добрались еноты. Муж устроил его как раз между дверью черного хода и дворовой уборной. Одна из многих выдумок Чарльза. Он, видите ли, думал о Ханне. Когда ее в разгар ночи потянет на улицу обычный зов природы, она не заблудится. И почему сортир должен быть непременно во дворе? Что дурного в нормальном гигиеничном бачке в теплых домашних стенах?

НЕ ВОРЧИ, НЕ ПРИВЕРЕДНИЧАЙ, ХАННА. ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ УДОБРЕНИЯ — ОДИН ИЗ САМЫХ ЦЕННЫХ ПРОДУКТОВ, СУБСТРАТ БЕЗ ОТВРАТИТЕЛЬНОГО ЗАПАХА. СОРТИР-ИСТОЧНИК ПРОЦВЕТАНИЯ ПОЛЕЙ. ТОЛЬКО ВООБРАЗИ: ЕСЛИ КАЖДАЯ СЕМЬЯ В КАНАДЕ УСТРОИТ ПОДОБНЫЙ НЕИСЧЕРПАЕМЫЙ КЛАДЕЗЬ, ТО В АФРИКЕ НЕ ОСТАНЕТСЯ ГОЛОДНЫХ РТОВ.

— Если этот, как ты говоришь, «субстракт» не вонючий, почему бы не устроить туалет прямо в доме? — спрашивала она.

Я ЕЩЕ НЕ ПОЛНЫЙ ИДИОТ, МОЯ ДОРОГАЯ.

Едва она распахнула воротца, куры рванулись к ней и принялись яростно клевать боты. Боже, они ЗНАЛИ! Она давно уже подозревала, что Сабрина читает ее мысли. Но куры? Они хотят прогнать, вытолкать, вытеснить ее из своих владений. Еще бы, это их двор — СКОТНЫЙ ДВОР! Куры, кошка, еноты и эти ужасные бобры все заодно! ЧЕТВЕРОЛАПЫЕ ПРОТИВ ДВУНОГИХ! Помогите!

Опомнись, дурочка. Они проголодались, вот и все. Стоит явиться с кормежкой, как они набрасываются на ботинки. Только и всего. Хватай одну из этих несчастных и сверни ей шею!

Она присела на корточки. Куры столпились вокруг, до крови расклевывая запястья.

— Проклятые твари! — Она схватила за шею первую попавшуюся курицу, высоко подняла ее и принялась трясти. Прямо в глаза ей уставились маленькие обезумевшие куриные зенки. А может быть, это как раз та самая невинная несушка?

Ко-оо! Ко-ко-ко-ооооооооо!

— Заткнись! Где твое достоинство? — Так-так. Хватай ее за шею второй рукой. И крути.

Ко-ко-ко-оооооооооооо!

Что за упрямая маленькая тварь! Попробуй ухвати ее за шею, когда она так бешено молотит когтистыми лапами. А крыльями чего ради хлопает? Курицы ведь не летают, верно? Дурочка, кажется, об этом еще не знает.

— Утихомирься, сумасшедшая!

Ко-ооооооооооо! Ко-оооо… Ах-так-так-так… Отпущенная курица шлепнулась на землю и как ни в чем не бывало принялась чистить и приводить в порядок перышки.

— Временная отсрочка приговора, так и знай. — Ханна, раздосадованная собственной беспомощностью, зашагала прочь. — Я вернусь с подкреплением.

Ну как вам нравится? Сабрина с интересом наблюдала за неудавшейся экзекуцией, распластавшись на капоте трактора. Ханна уловила циничный блеск в кошачьих глазах. Эта черная бездельница похожа на Джимини Крикет, которая всегда материализуется в самый неподходящий момент. Сабрина должна бы помнить, что и у самой рыльце в пушку. Только сегодня утром она уснула под печкой и уже начала было тлеть. В который раз это происходит, а она так и не может усвоить элементарного. Если бы Ханна немедленно не окатила ее стаканом домашнего пива, пепел Сабрины уже покоился бы в урне на полке.

Как ни жаль, но придется просить ужасного Лодочника заняться убийством кур. Ханна стала карабкаться на чердак, откуда открывался вид округи на все триста шестьдесят градусов. Морю вздымалось, будто у него пучит живот или оно беременно штормом. В центре крошечной комнатки — Чарльз называл ее башней-обсерваторией — высился на прочной треноге телескоп. Она направила окуляр трубы в сторону суши и стала разглядывать болота. Внезапно в небо вознесся столб дыма и до Ханны долетел грохот взрыва. Значит, Лодочник где-то неподалеку и занят деловитым уничтожением уток. Если ей удастся заманить его, пока не угасла в нем жажда крови, он с удовольствием ради разнообразия придушит пяток-другой курочек.