— Я знаю, что он не оживет, папа, — говорит Эмили.

— Знаешь?

Она кивает.

— Я уже не маленькая.

— Так что... — говорю я, держа свою шапку. — Может мне все-таки отдать ему свою шапку?

— Конечно, — говорит она. — Мы всегда так делаем.

Я надел на него шапку.

— Давай сходим в травяной сад и раздобудем кое-что для его лица.

Большинство трав мертвы или умирают от холода, но мы находим немного розмарина для его бакенбард, и есть несколько морковок, которые я еще не выкопал, оставив как раз для этой цели. Я вытаскиваю их, и мы возвращаемся назад.

Эмили достает несколько шариков из карманов и протягивает руку, чтобы вставить глаза.

Я вставляю нос-морковку и несколько веточек розмарина под его шапку, и туда, где должны быть бакенбарды, чтобы казалось, что под шапкой у него пышная шевелюра.

— Мило, — говорю я.

— Снеговик-девочка голая, — говорит Эмили, надувшись. — Моя одежда слишком мала для нее.

— Давай тогда поищем что-то, — говорю я.

— Нет, — говорит Наоми, снимая шарф и шапку. — У нее должна быть моя.

Я беру ее за руку и шепчу:

— Ты замерзнешь.

— Все нормально, — шепчет она в ответ. — Я верну их после того, как растает снег.

Я думаю остановить ее, но Эмили выглядит такой чертовски счастливой, когда Наоми надевает свою шапку на снеговика, что я не смею вмешаться.

— Они выглядят такими счастливыми вместе! — говорит Эмили, потом переводит взгляд со снежной пары прямо на нас с Наоми.

До меня доходит, что снеговики, которые находятся вместе, одеты в одежду от Наоми и меня. Как будто снеговики представляют нас, как будто... черт возьми. Неужели Эмили сделала это специально? Неужели она уже настолько хитра? Она будет кошмаром, когда станет подростком, это точно.

Мы с Наоми нервно смеемся, а Эмили достает мой телефон из кармана и начинает фотографировать.

— Не снимай перчатки, — рявкаю я.

— Я не могу фотографировать в перчатках. Это же сенсорный экран, папа.

— Тогда делай снимки быстрее.

— Улыбнитесь! — говорит она, направляя камеру прямо на наши лица.

Мы оба стоим неподвижно, как доски, и принужденно улыбаемся.

— Ближе, — произносит Эмили.

Я делаю неохотный шаг ближе, пока мое плечо почти не касается плеча Наоми.

— Ну же, — торопит Эмили. — Так не фотографируются. Положи руку ей на плечо.

Я закатываю глаза и обнимаю Наоми. Я чувствую, как она прижимается ко мне сильнее, чем я ожидал, и ловлю себя на том, что улыбаюсь по-настоящему.

— Отлично! — выкрикивает Эмили, показывая нам большой палец.

— А теперь надень перчатки, — говорю я. — Ну же. Ты же получишь обморожение.

Эмили возвращает мне мой телефон, лезет в карманы и вытаскивает перчатки. Она надевает их и говорит:

— Ты всегда говоришь, что я обморожусь — каждую зиму, — но со мной этого никогда не случалось. Ни разу.

— Это потому, что я всегда говорю тебе быть осторожной, — говорю я. — Если бы я не напоминал тебе, то ты бы поняла, что я прав.

Она вздыхает, как будто я не всегда настолько прав, как думаю.