Поиск
* * *
— Шаги! —
Матерь Божья, помоги!
Оттого что эти чудные — шаги!
Я свечу тебе в три пуда засвечу,
Оттого что эти знаю — сапоги!
То не стон —
Струнный звон.
То не сон —
Он.
* * *
— Ты здесь зачем?
«А ты зачем?»
— Небось, уйду.
«Сама, уйду».
Стоит смиренник юный,
Пощипывает струны.
Нет слов у мачехи-красы,
Покусывает хвост косы.
А ветер между ними —
Как вьюн — между двоими.
Гусляр по стрункам: щелк да щелк,
А сердце в грудь ей: толк да толк, —
Вот в щепья расколотит!
Тот спиночку воротит.
Вот-вот уйдет! — Святой Исус!
И, косу выхлестнув из уст,
Как зверь нечеловечий —
Хвать! — сына за заплечье!
«Стой, погоди, так не уйдешь!»
— Брось, баба, что за речь ведешь?
Ты мне сукна не комкай!
Ай девка с моряком ты? —
И хочет плечиком повесть, —
Не может ручек ей развесть:
За шейкой за любезной
Свились — как круг железный.
— Я сын тебе, а ты мне — мать.
Взошел я ветром подышать,
Морскую речь послушать…
А ты — веревкой душишь! —
«Ты баб до времени не старь!
Царица я, а ты мне — Царь!»
А месяц между ними —
Как меч — между двоими.
«Три года завтрашней зарей,
Как я на персик восковой,
Как нищий на базаре, —
На нежный лик твой зарюсь!
Три года эту ночь ждала!»
Легонечко — как два крыла —
Ослабшие от муки
Он ей разводит — руки.
Вдоль стана бережно кладет,
Сам прямо к лесенке идет,
И на гортанный окрик
Вдруг голову воротит.
Стоит на башенном зубце,
Как ведьма в месячном венце,
Над бездной окиянской
Стоит, качает стан свой.
Покачивает, раскачивает,
Как будто дитя укачивает,
Большие глаза незрячие
К мучителю оборачивает.
А ветер — шелка горячие
Как парусом разворачивает.
«Введешь в беду!
Уйдешь — уйду:
Ты — с лесенки,
Я — с башенки!»
Качается, качается,
Шелк вкруг колен курчавится.
Как есть — дитя-проказница
Страх нагоняет, дразнится.
«Что пошатнулся? Ай — струхнул?»
Царевич к ней на шаг ступнул.
«Теперь ко мне — ни шагу!»
Царевич к ней — два шага.
Качается: — помру за грош!
Качается: — и ты помрешь!
Качается: — ан нет, не трожь!
Не след! — Негоже! — И как горсть
Горошин тут жемчужинных —
Из горлышка — смех судорожный!
«Прощай, мой праведник-монах!»
Всё яростней разлет-размах,
«Мой персик-абрикосик!»
Как змеи, свищут косы.
Так разошлась — в глазах рябит!
Так разошлась — луну дробит!
Тут страшным криком нутряным —
Как вскрикнет! тот кольцом стальным
На всем лету — как сдавит!
Как нá ноги поставит!
* * *
Аж пóтом высыпал испуг. —
Она смирней ребенка. —
Стоит, не разжимая рук,
Стоит и дышит громко.
* * *
Тут речи нежные лились:
«Теперь не страшно с башни вниз…»
И — дрожью соловьиной —
Смех легкий, шаловливый.
«Моя исполнилась — вся сласть!
Моя исполнилась — вся страсть!»
Из бахромы курчавой
Глазок глядит лукаво.
«Ты на руках меня держал,
К своей груди меня прижал…
Добилась, — вновь смеется, —
Как твое сердце бьется!
Железом ты в меня впился,
Как огневая полоса
Под красными щипцами —
След твоих рук — на память!
Хотенье женское мое —
Вот всё именьице мое.
Иди! — Теперь уж, друг мой,
Вниз головой не рухну!»
* * *
Ух! — Кто ж это так ухнул вдруг?
Чья кошачья меж зубцов — голова?
То пророчица великих разлук:
Сова-плакальщица, филин-сова.
Охорашивается, чистит клюв.
Глаза желтые — янтарь шаровой!
Красе на ухо шепочет, прильнув:
«За булавочкой к тебе я второй!»
Сотворила тут краса крестный знак,
Сваво гостя дорогого узнав.
«Весь-то слышал я ваш спор боевой,
Всё-то филином-летал я-совой!
Дважды в грудь свою — булавку отправь!
Дважды филину — уста предоставь!»
Крылами pyкy ей с рукой,
А клювом губку ей с губой
Разводит пакостник рябой:
— Ты не противься, рот тугой!
Покорность с бабой родилась!
Льни, тонкоствольная лоза!
Чтоб не увидеть желтых глаз —
Закройтесь, черные глаза!
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: