Причем за каждую куклу на свой особый голос.
. . . . .
На ужин принесли ей глубокую тарелку манной каши.
— Не хаччу! Большая каша! Большая каша!
Понял: хотела сказать — слишком много каши!..
17.1.59.
Сегодня Маша рассказала маме сказку собственного сочинения.
«Мама пошла в ес собиять гьибы. Пьишол ежик и галавит маме:
— Мама, не собияй гьибы, они — гойкие».
. . . . .
Любит рисовать и делает в этой области некоторые успехи. Успехи, конечно, самые микроскопические. Еще недавно она просто чиркала карандашом по бумаге (а еще раньше рвала и царапала карандашом бумагу), а теперь пробует выводить кружочки, ломаную линию. «Нарисует» что-нибудь и кричит:
— Ой, зайчик, зайчик!
Или:
— Папа, смотри! Синдбад!
Иногда что-то угадываешь в этих ломаных и округлых линиях: уши, хвостик, собачью морду.
Очень хочет научиться правильно держать карандаш.
Поминутно спрашивает:
— Так? Пьявильно?
Держит карандаш очень, казалось бы, неудобно — между средним и указательным пальцами. Но ей, по-видимому, так сподручнее.
. . . . .
Разглядывала альбом карикатур Н. Радлова со стихами Гернет и Дилакторской. Там — звери. Многих она уже хорошо знает, но всегда кого-нибудь путает. Жирафа часто называет оленем, собак путает с лисицами.
На картинке изображена кошка, провожающая кого-то и машущая лапкой.
— Киска! Киска! — кричит Маша. — Киска «до свиданья» лапками галявит!..
30.1.59.
Завтра папа уезжает на месяц в Комарово, в писательский Дом творчества, работать. И вот накануне отъезда решил погасить задолженность перед Машкой.
. . . . .
У нас новая домработница — 48-летняя татарка Минзамал. По-русски говорит так скверно и так невнятно, что и я с трудом понимаю. А для Машки это и вовсе не хорошо. И без того много вокруг нее иноязычного. Но, как это ни странно, трудное имя Минзамал первая у нас в доме усвоила Машка.
Минзамал — маленькая, худенькая, как девочка. А лицо — сморщенное, как у старушки. Но коса у нее великолепная, длинная, буквально до пят. И Машка, обладательница двух крысиных хвостиков, смотрит с восторгом на эту толстую, длинную косу.
. . . . .
Машка пришла ко мне и канючит:
— Поиграй, папа, с Машей.
— Не могу. Папе надо работать.
Не отстает:
— Поиграй! Пожалуйста!
Я бросил перо.
— Ну что, — говорю, — мне с тобой делать?
— Играть!
— А работать кто будет?
— Мама.
. . . . .
Итак, до свиданья, Машенька! Завтра уезжаю. Оставляю эту тетрадку нашей дорогой мамсиньке.
Записи Элико
2.2.59.
…Нашла рубль и положила в кармашек. Ее спрашивают:
— Маша, для чего тебе рубль?
— Хочу купить много-много денег. — Потом добавила: — Килограмм денег.
…Маша «читает» из «Катауси и Мауси»:
Дальше сочиняет сама:
— Нет, нет, — смеется она, — тетю не смолол!..
Или же читает:
Смотрит на меня лукаво:
— Пьявильно, мама?
…Папа перед отъездом в Комарово читал ей чарушинский «Теремок»: мышка-норушка, лягушка-квакушка…
А Маша читает на свой лад:
Выдумала каких-то героев: тетя Ваза и дядя Усик.
…Провели день в Комарове. Машка не отставала от папы. Только и слышно было:
— Папу хочу! Папу хочу!
…Дважды была с нею в Зоопарке. Один раз была с нами ее подруга Каринэ. К моему удивлению, Машка очень хорошо ориентируется в зоопарке, показала нам, где какие звери находятся. Маша говорила Каринэ:
— Смотри, у павлина хвост красивый. Сова глазки закрыла. Зайчик морковку кусает. Волк бабушку и Красную Шапочку съел. Слон кушает сакир (сахар).
А Каринэ смотрела равнодушно, морщилась и говорила:
— Маса, тут воняет.
Маше слово «воняет» очень понравилось, она его не знала и стала повторять. Как только заходим в «бегемотник» или «обезьянник», она нюхает воздух и говорит:
— И тут воняет.
Пришлось поправлять ее: плохо пахнет, а не воняет.
— Нет, воняет, — твердила она.
Пишет папа
2 ГОДА 10 МЕСЯЦЕВ
29.6.59. Разлив
Двухмесячный пропуск в Машкином дневнике!
Три недели живем на даче. Живем вчетвером: мама, папа, Маша и тетя Минзамал.
На днях переехала — к себе на набережную реки Гагарки — тетя Ляля.
Лето неважное.
Машка растет, вытянулась.
Что можно сказать о ней еще? Хорошая она? Плохая? Умная? Глупая? Не знаю. Одно могу сказать: трудная, не простая.
За последнее время (на даче, главным образом) развитие ее пошло как будто быстрее. Чаще и чаще задает вопросы. «Почему» еще не появилось, а главным образом — «что это?» и «кто там?» и «кто это?»
Любит слушать сказки и вообще все, что ей рассказывают. Рассказываю ей русские народные сказки, Андерсена, Перро, Одоевского, рассказы Житкова, Чарушина, Бианки, Тайца, Носова… Иногда упрощаю рассказ, а бывает — шпарю по книжному тексту. Машка (особенно в кроватке, перед сном) слушает вытаращив глазенки, и временами кажется, что она все понимает. А бывает, ляпнет что-нибудь такое наивное, что ясно: ничегошеньки-то она не поняла. Половины, во всяком случае.
Сегодня (полчаса назад) рассказывал ей «своими словами» «Кошкин дом». Она знает несколько вариантов этой истории: Маршак по-русски, Маршак по-немецки («Катценфаус», как говорит Маша) и мой — вольный прозаический пересказ.
Сегодня сделал попытку довести до сознания Маши мораль этой сказки. Подчеркиваю, что кошка была богатая, но недобрая, а котята — сиротки, бедные, но добрые. Дошел в рассказе до того места, где тетя Кошка и Кот Василий приходят просить ночлега у котят. Маша слушает внимательно, затаив дыхание.
Я говорю:
— Котята были добрые, они не стали вспоминать, что тетя их выгнала. «Пожалуйста, — говорят, — заходите, тетя Кошка». А тете Кошке стыдно стало…
Машка встрепенулась:
— Пипи сделала?
— Что? Какие пипи?!
— В штанишки пипи?
Слово «стыдно» Машка слышит главным образом (если не исключительно) в тех редких случаях, когда у нее оказываются мокрыми штаны.
Вот тебе и мораль!
30.6.59.
Умеет быть трогательно ласковой. Вечером, перед сном, у меня в комнате обнимает нас с Элико, ласкается, по очереди целует и приговаривает:
— Папочка мой пригоженький! Папочка халёсый! Мамочка халёсая!.. Лапушка! Матушка ты моя красивая… богатая! Папсинька ты мой горемычный!..
Откуда это — «пригожий», «горемычный», «богатый», «лапушка»? Из книг, из фольклора, а главным образом — от любимицы ее, от тети Маши.
. . . . .
1
Примечание папы. Вот что делает возраст! Давно ли она в ужас приходила от мысли, что мельник смолол на мельнице Дженнину туфельку. А теперь без зазрения совести сама бросает под эти безжалостные жернова и чулки, и штанишки, и даже тетю Вазу. Что это — жестокость? Нет, это просто взросление. Уже понимает игру, условность искусства.