— Давай лучше «Кошкин дом» читать…
Автор немножко обиделся, но потом вспомнил, что подобное случалось не только с ним, но и с Г.-Х. Андерсеном, и с С. Я. Маршаком, и с Л. Н. Толстым… Как бы то ни было, чтение это пошло автору на пользу.
. . . . .
Я сказал Маше, что скоро (недели через две) приедет бабушка. Сказал, что мы поедем ее встречать.
— Хочешь? — говорю.
— Хочу. Давай сейчас!
— Что сейчас?
— Поедем встречать бабушку!
. . . . .
Сидели в гамаке втроем: мама, Маша и я. Маша голенькая, в одних трусах.
Пошел дождик.
Но что это за дождь? И откуда он? На небе ни тучки, ни облака, — так, какая-то легкая серая пленочка. Поплевал, побрызгал минуту-две — Машка даже не заметила.
Я говорю:
— Дождь идет!
— Где?
И тельце у нее сухое. Такие микроскопически крошечные капельки, что сразу же высыхают на ее разгоряченных ручках, ножках, животике и спинке.
. . . . .
Я сделал вчера Маше кондукторскую билетную катушку, чтобы она могла не только понарошку трыкать, но и отрывать билеты.
Сегодня, когда я завтракал, она подошла и говорит:
— Давай играть? Что вам угодно?
Потом говорит:
— Ты будешь гражданка.
Я не сразу понял. А потом вспомнил: когда мы играем с нею в автобус и я изображаю кондуктора, я спрашиваю:
— Что вам угодно, гражданка?
19.8.59.
…Дул довольно сильный ветер, где-то очень далеко погромыхивал гром, но дождя за весь день не пролилось ни капельки.
Маша, как всегда, когда она не выспится, была до вечера в возбужденном состоянии. Тянуло ее на всякие штучки и выходки. Была у меня в комнате, взяла зеленую гребенку и кинула на пол. Сняла туфли и забросила их куда-то под кровать.
Впрочем, бес непослушания и анархии вселился в нее еще рано утром. После завтрака мать поймала ее на том, что она ходит с набитым ртом и жует что-то. Оказалось — рот набит конфетами. Эксперимент с «коммунистическим отношением» к конфетам дает иногда осечку.
. . . . .
Сегодня рано утром мама и тетя Ляля уехали в город. Я сквозь полудрему слышал их голоса, хлопанье калитки. А через полчаса выхожу в большую комнату. Вижу — Машка стоит в углу за занавеской.
Спрашиваю:
— Ты что там делаешь?
— В пьятки играю.
Одна! В прятки! И опять сердце сжимается от жалости к ней.
22.8.59.
Трогательно и забавно, когда Машка ведет на поводке Синдбада. Так она немножко побаивается его, а на поводке ведет бесстрашно. И все, конечно, оглядываются, останавливаются, удивляются, улыбаются…
23.8.59.
Папа ждал вчера гостей. Маша ходила с тетей Лялей встречать их, и гости мерещились ей в каждом встречном, в каждом незнакомце. У хлебного ларька стоит группа дачников. И Машка уже спрашивает:
— Тетя Ляля, это гости?
. . . . .
Третьего дня, когда играли «в магазин», я для разнообразия и для того, чтобы несколько облагородить характер игры, послал Машу не в продовольственный и не в промтоварный, а в книжный магазин. Бегала она туда несколько раз и всякий раз спрашивала:
— Какие книги купить?
И я заказывал:
— Купи «Красную Шапочку», купи Маршака, купи «Мойдодыра», купи «Дюймовочку», купи стихи Пушкина, Жуковского, Михалкова, Барто…
И она возвращалась, приносила щепочки и отчитывалась:
— Вот «Мойдодыл». Вот «Красная Шапочка». Вот стихи Пушкина. Вот Жуковский…
24.8.59.
Были в лесу.
Тетя Ляля и дядя Прокофий нашли несколько грибов и устроили инсценировку — «посадили» все пять или шесть подберезовиков и моховичков под одной маленькой сосенкой. А потом заставили Машку «искать» эти грибы, говорили, что «пахнет грибами». Я был против этой инсценировки. Во мне протестовал — отец, педагог и грибник. Отец считал, что это жестоко — так издеваться и потешаться над маленьким несмышленышем. Педагогу не нравилось, что перед ребенком убираются трудности, плоды подаются, так сказать, на золотом блюде. А заядлому грибнику казалось, что у ребенка отбивается «грибной нюх».
Позже ходили по грибы уже по-настоящему. Нашли несколько подберезовиков, причем один — совершенно самостоятельно — нашла Машка! По словам мамы, которая присутствовала при этом, Машка с азартом охотничьей собаки накинулась на этот маленький, белобрысый, наполовину съеденный улитками грибок.
Собирали еще бруснику и клюкву (ходили по высохшему болоту. В этом году все болота стали проходимыми). Мы с Машкой заблудились и довольно долго разыскивали наших.
В лесу видели лося. Совсем близко — в двадцати шагах. Лиловато-серый красавец стоял к нам в профиль и с интересом озирал нас одним глазом…
Домой вернулись в девятом часу.
Машка весь вечер возилась со своими грибами. Огорчила меня, когда не захотела отдать их тете Ляле. Пристыженная, принесла, отдала, но позже выяснилось, что сердце ее не выдержало и перед самым уходом тети Ляли она снова похитила грибы.
Грибами она, по словам матери, бредила ночью.
А перед этим мы с ней немножко поссорились, и я с ней не разговаривал.
25.8.59.
Мама считает, что отец поступает неправильно, что лучше уж, мол, побить ребенка, чем несколько часов не разговаривать с ним. Нет, согласиться с этим я не могу. Согласен с одним: нужно знать меру. Если молчание взрослых (то есть их бойкот по отношению к ребенку) затягивается, становится мучительным для ребенка, ранит и ожесточает его — да, это не годится. Это не лучше порки. Все дело в том, что надо чувствовать, в какой момент пора идти на мировую. Если этот момент правильно выбран, провинившийся ребенок охотно и по первому зову кинется извиняться или объясняться. Самое удачное — ни на минуту раньше, ни на минуту позже.
И еще одно должен себе напомнить: ведь далеко не во всяком «конфликте» бывает виноват ребенок: очень часто и взрослые виноваты.
Нужно уметь извиниться перед ребенком, покаяться…
Не в угол себя, конечно, ставить, а так, чтобы ребенок понял твою справедливость.
Вчера у нас с Машей объяснений не было. Обошлись без них. За обедом я увидел, что она с трудом справляется с супом, подсел к ней и стал ее кормить. Она обрадовалась и, как показалось отцу, взглянула на него с признательностью…
. . . . .
Кажется, впервые за все лето отец выспался и встал сегодня более или менее бодрый и веселый. Занимался с Машей гимнастикой. Маша все время напоминала ему, что он не папа, а Алеша. А папа — тот у себя сидит, «ляботает», книжки пишет. Занимались мы сегодня под его окном. При этом кричали:
— Папа, смотри! Папа, ты видишь?
26.8.59.
Мама ходила на рынок и вернулась оттуда огорченная. В связи с холодом и разъездом дачников на рынке ничего нет.
Мама говорит тете Минзамал:
— Без творога и сметаны мы погибнем.
Машка смотрит на нее, таращит глазенки, пытается что-то понять, потом спрашивает:
— Я тоже погибну?
27.8.59.
Весь день вчера просидели дома. На дворе творилось такое, чего не только Машка, но и более пожилые члены нашего семейства не видывали еще. Ураганный ветер такой силы, что на ногах трудно было держаться. Говорят, повалило много деревьев. У нас в садике лежит огромный, искореженный кусок толя, — ветер сорвал его с крыши молочного магазина. Не горит электричество. В Ленинграде, говорят, в реках и каналах поднимается вода.
И — холодно. Не верится, что еще совсем недавно мы изнывали от жары.
И все-таки мы с Машкой вчера вечером отправились на прогулку. Оделись потеплее (Маша в зеленом своем фрицевском пальтеце, в берете, на ногах длинные чулочки) и потопали в лес. По пути зашли на почту, опустили каждый по письму.