Они несли койку.

Внизу укладкой вещей занимались Янкель, Цыган и Япошка, а вместе с ними был граф Косецкий.

Граф Косецкий — халдей, но его молодость и чисто товарищеское отношение к ребятам сблизили с ним шкидцев. Графом Косецким его звали за спиной. Он был косым, отсюда и пошла эта кличка.

Завоевал Косецкий доверие у старших с первого дня.

Вот как это получилось.

Косецкий только что явился в школу и вечером стал знакомиться с учениками.

Сидели в классе. Косецкий долго распространялся о том, что он хороший физик и что он будет вести практические занятия.

— Это хорошо! — воскликнул в восторге Японец. — А у нас физических пособий до черта. Вон целый шкап стоит.

С этими словами он указал на шкаф, приютившийся в углу класса.

— Где? Покажите, — оживился Косецкий. Глаза его заблестели, и он кинулся к шкафу.

— Да он закрыт.

— Не трогайте, Афанасий Владимирович! Витя запретил его трогать!

Ребята сами испугались поведения Косецкого, а он, беспечно улыбаясь, говорил:

— Черт с ним, что ваш Витя запретил, а мы откроем и посмотрим.

— Не надо!

— Попадет, запоремся!

Однако Косецкий отвинтил перочинным ножичком скобу и, не тронув висячего замка, открыл шкаф.

Он вытащил динамо и стал с увлечением объяснять его действие.

В школе царила полная тишина.

Младшие классы уже спали, и только маленькая группа старшеклассников бодрствовала.

Ребята слушали объяснения, но сами тревожно насторожились, подстерегая малейший шорох.

Вдруг на лестнице стукнула дверь.

— Прячьте! Викниксор!

— Прячьте!

Динамо боком швырнули в шкаф, прикрыли дверь, едва успели всунуть винты и отскочили.

В класс вошел Викниксор.

Он делал свой очередной обход.

— А, вы еще здесь?

— Да, Виктор Николаевич. Договариваемся о завтрашних занятиях. Сейчас пойдем спать.

— Пора, пора, ребята.

Викниксор походил несколько минут по комнате, почесал за ухом, попробовал пальцем пыль на партах и подошел спокойно к шкафу.

Ребята замерли.

Взоры тревожно впились в пальцы Викниксора, а тот пощупал машинально замок — и, по близорукости не разглядев до половины торчащих винтов, вышел.

Вздох облегчения вырвался сразу у всех из груди.

— Пронесло!

Потом, когда уже улеглись в кровати, Цыган долго восторгался:

— Ну и смелый этот Косецкий. Я — и то сдрейфил, а ему хоть бы хны.

После этого случая Косецкий прочно завоевал себе доверие среди старших и даже сошелся с ними близко, перейдя почти на товарищеские отношения.

И вот теперь он вместе с ребятами весело занимался упаковкой вещей. В минуты перерыва компания садилась на ступеньки парадной лестницы и задирала прохожих.

— Осторожней, гражданин. Здесь лужа.

— Эй, торговка, опять с лепешками вышла. Марш, а не то в милицию сведем! — покрикивал Цыган.

Косецкий сидел в стороне и насвистывал какой-то вальс, блаженно жмурясь на солнце.

Наконец там, наверху в школе, все успокоились.

Вещи, необходимые на даче, были перетащены вниз.

Дожидались только трамвая.

Прождали целый день. Викниксор звонил куда-то по телефону, ругался, но платформу и вагон подали лишь поздно вечером, когда в городе уже прекратилось трамвайное движение.

Спешно погрузились, потом расселись по вагону, и республика Шкид тронулась на новые места.

У Нарвских ворот переменили моторный вагон с дугой на маленький пригородный вагончик с роликом. Места в этом вагончике всем не хватило, и часть ребят перелезла на платформы.

Зажурчали колеса, скрипнули рельсы, и снова понеслись вагоны, увозя стадо молодых шпаргонцев.

На платформе устроились коммункой старшие. Сидели, и под тихий свист ролика следили за убегающими деревянными домиками заставы.

Уже проехали последнее строение на окраине города, некогда носившее громкое и загадочное название «Красный кабачок», и помчались среди зеленеющих полей.

Трамвай равномерно подпрыгивал на скрепах и летел все дальше без остановок.

Шкидцам стало хорошо-хорошо, захотелось петь. Постепенно смолк смех, и вот под ровный гул движения кто-то затянул:

Пел Воробей. Песенка, грустная, тихая, тягучая, вплелась в мерный рокот колес.

Медленно-медленно плывет мотив, и вот уже к Воробью присоединился Янкель, сразу как-то притихший. Ему вторит Цыган.

Влажный туман наползает с поля. А трамвай все идет по прямым, затуманившимся рельсам, и остаются где-то сзади обрывки песни.

Притихли ребята. Даже Япончик, неугомонный бузила Япончик, притаился в уголке платформы и тоже, хоть и фальшиво, но старательно подтягивает.

Летят поля за низеньким бортом платформы, изредка мелькнет огонек в домике, и опять ширь и туман.

Вдруг надоело скучать. Янкель вскочил и заорал диким голосом, обрывая тихий тенорок Воробья:

Сразу десяток глоток подхватил и заглушил шум трамвая. Дикий рев разорвал воздух и понесся скачками в разные стороны — к полю, к дачам, к лесу.

— Вот это да!

— Вот это дернули, по-шкидски по крайней мере!

Вагоны, замедляя ход, пошли в гору.

С площадки моторного что-то кричала Эланлюм, но ребята не слышали.

Ее рыжие волосы трепались по ветру, она отчаянно жестикулировала, но ветер относил слова в сторону. Наконец ребята поняли.

Скоро Стрельна.

После подъема Янкель вдруг вытянул шею, вскочил и дико заорал:

— Монастырь! Ребятки, монастырь!

— Ну и что ж такого?

— Как что? Ведь я же год жил в нем. Год! — умилялся Янкель, но, заметив скептические усмешки товарищей, махнул рукой.

— Ну вас к черту. Если б вы понимали. Ведь монастырь. Кладбище, могилки. Хорошо. Кругом кресты.

— И покойнички, — добавил Япончик.

— И косточки, и черепушечки, — вторил ему, явно издеваясь над чувствительным Янкелем, Цыган — и так разозлил парня, что тот плюнул и надулся.

Трамвай на повороте затормозил и стал.

— Приехали!..

— Ребята, разгружайте платформу. Поздно. Надо скорее закончить разгрузку! — кричала Эланлюм, но ребята и сами работали с небывалым рвением.

Им хотелось поскорее освободиться, чтобы успеть осмотреть свои новые владения.

Втайне уже носились в бритых казенных головах мечты о далекой осени и о соблазнительной картошке со стрельнинских огородов, но первым желанием ребят было ознакомиться с окрестностями.

Однако из этого ничего не вышло. Весь вечер и часть ночи таскали воспитанники вещи и расставляли их по даче.