Паша Пичугина в Петербурге и начала свою трудовую жизнь, помогая матери прислуживать в богатом доме. Труд отца-дворника, матери-прислуги и дочери, тоже прислуги, все-таки был трудом недостаточным для того, чтобы обеспечить сносную жизнь. Паша хорошо запомнила, как часто в это время мать ее плакала, минутами отдыхая от целодневных трудов. Отец начал уже подумывать о возвращении в Половское, но в это время пришло письмо от дедушки, в котором он сообщал:

«Дорогой сын Никита. Я тебе все отдал, жену ты взял с собою, больше твоего здесь ничего не осталось. Если приедешь, жить будешь в овчарне…»

Родители Паши и обижались на старика, и соглашались с его решением: они хорошо знали, что и в самом деле деду нечего было дать сыну. Отец очень скорбел, но никаких выходов из положения не было.

Петербургский хозяин Макушиных был очень крутой, скупой и жестокий человек. Он сам выбился из низов каким-то темным путем, и, может быть, потому не мог сочувствовать трудящейся семье, отданной судьбой в его распоряжение. Паша даже через двор боялась перейти, так как хозяин и это запрещал, видя в каждом человеке, проходящем по дворе, нарушение его собственнических прав.

В 1914 г. отец Паши снова был призван на фронт, призван был защищать то самое отечество, которое с таким пренебрежением относилось к его трудовой жизни. Он уехал осенью, а мать и Паша остались в самом тяжелом положении. Хозяин, потеряв дворника, считал себя свободным от каких бы то ни было обязательств по отношению к его семье и потребовал, чтобы она очистила квартиру.

В ту пору многие болтуны и шарлатаны немало денег заработали на выражении «народных» чувств, описывая их со слезами и высокими фразами. Мать Паши, в полном отчаянии не зная куда деваться, не зная, кого винить в своих несчастьях, подумала-подумала — и все же нашла виновника: она выколола глаз на портрете Николая II, висевшим в дворницкой. Только полная ее неграмотность и явная безопасность для царского самодержавия спасли ее от слишком больших неприятностей: полиция предложила ей немедленно оставить царскую столицу и отправиться в деревню. С большим трудом достав денег на дорогу, Паша с матерью отправились в то самое Половское, где с таким трудом одиннадцать Пашиных дядей и тетей боролись за существование под руководством дедушки, обладая для этой борьбы все той же одной коровой и одной лошадью. Паше в это время было 11 лет. К этому возрасту она уже испробовала всю тяжесть жизни у богатых людей в прислугах, всю «сладость» подневольного существования людей последнего сорта, над которыми мог куражиться даже темный проходимец, мог куражиться, несмотря на то что Никита Макушин вторично в своей жизни отправился умирать за интересы таких же проходимцев и самодуров.

В Половском мать Паши не решилась обратиться за помощью к деду Макушину, а поселилась в семье своей матери — Ларьковой. В Половском Ларьковы не были самой бедной семьей: своего хлеба они, правда, не имели, но покупали хлеб у еще более бедных людей — кусочки у нищих. В старой деревне даже нищие были богаче некоторых обыкновенных трудящихся — совершенно непонятная гримаса экономики.

Село Половское было вообще очень бедным селом; вся земля кругом принадлежала помещикам князьям Кропоткиным. Их усадьба стояла в самом селе; Паша слабо помнит, а больше вспоминает по рассказам старших, как горела княжеская усадьба в 1905 г. Это революционная иллюминация, однако, ничему не научила князей. Дом их, стоявший в самом селе, и в дальнейшем стоял особой враждебной крепостью дворянского чванства. Паша помнит, что даже проходить мимо господского дома было опасно: таких злых собак держали господа для защиты себя от окружающего населения. Господский лес, окружавший деревню, был так же недоступен для крестьян и охранялся вооруженными черкесами. Один из пашиных дядей, Андрей Макушин, насмерть был зарублен черкесом за то, что без разрешения зашел в лес.

Рядом с паучьим гнездом князей Кропоткиных стояла церковь казанской божьей матери. Ограбленное, ошеломленное нуждой и горем население Половского последние гроши относило в эту церковь в надежде получить там хотя бы кажущееся утешение. Как и все другие жители Половского, Паша тоже надеяться могла только на бога, и она ходила в эту церковь и молилась… о чем? Ни бог, ни люди не обещали ей никакой радости. Она росла девочкой боязливой, застенчивой, у которой была надежда только на далекого бога да на свой труд, в лучшем случае способный спасти ее от голодной смерти.

Жизнь ее и матери у стариков Ларьковых была тяжелой, нищей жизнью. Пока надеялись на возвращение отца, можно было хоть помечтать о лучшей будущей жизни, но скоро и от отца перестали приходить письма: он пропал без вести на войне — так официально сообщалось о многих героях империалистической бойни. Кое-какой заработок Паша нашла на ремонте полотна у проходящей близко железной дороги. Для четырнадцатилетней девушки это был очень тяжелый, непосильный труд — подсыпка пути, подбивка шпал, но ей платили 80 коп. в день, и это помогало жить не только ей, но и ее матери и дедушке с бабушкой.

Революция пришла неожиданно. Теперь уже кропоткинский княжеский дом сгорел основательно, и помещики исчезли из села Половского. А тут неожиданно в 1918 г. возвратился из плена отец, Никита Макушин. Он поступил работать штатным ремонтным рабочим на железной дороге. В это время Паша вышла замуж за своего односельчанина, Сергея Ивановича Пичугина. Что-то начало проясняться в ее жизни, но случилась катастрофа, типичная российская катастрофа, естественное следствие бедности и соломенной, примитивной культуры: сгорело полсела, и в огне погибли отец и мать Паши.

Паша осталась сиротой наедине с мужем, молодым человеком, тоже потерявшим в пожаре свою избу. Началась жизнь в семье свекра, бедственная жизнь снохи, от оскорбительной тяжести которой даже Октябрьская революция не так скоро могла освободить русскую деревенскую женщину.

Муж Паши, Сергей Иванович Пичугин, пошел в Красную Армию, а Паша осталась в полном распоряжении свекра. Это было самое тяжелое время в ее жизни. Революция почти не коснулась быта и нравов села Половского. Для того чтобы перестроить их, понадобилось решительное вмешательство революции и в саму экономику русской деревни.

Свекор в семье Пичугиных был царь, бог, деспот; его власть была неограниченна и усилена нищетой и озлоблением. Семья свекра была еще беднее, чем семья старого Макушина: у него даже лошади не было, своего хлеба еле-еле хватало до рождества, а потом приходилось перебиваться мелкими заработками да своеобразным деревенским кредитом: у богатого мужика можно было одолжить до урожая пуд хлеба, за этот пуд отработать один день на жнивье, но работа эта была только уплатой процентов: пуд хлеба все равно нужно было отдавать — кредит страшно дорогой, приблизительно около 200% годовых.

Сноха в семье свекра — это прежде всего, и во-вторых, и в-третьих, рабочая сила. Женщина в селе Половском вообще не пользовалась уважением: тот же свекор Пичугин категорически запрещал своей жене держать его белье в одном месте с женским бельем: такое соседство могло осквернить какую-то его особенную мужскую сущность. В семье не было обуви, а единственные валенки позволялось надевать только мужчинам, женщина не могла к ним прикасаться; считали, что валенки — предмет дорогой, а женщина и так может работать. Женщина и работала за всех. В некоторых областях даже свекла, которая готовилась для коровы, считалась дорогой пищей для женщины, она могла получать ее только украдкой.

К счастью Паши, свекровь оказалась хорошим, добрым человеком, одинаково страдающим вместе с нею и в этом страдании увидевшим начало солидарности. Поддержка свекрови несколько скрасила страдную жизнь Паши, нисколько, конечно, не обратив ее в жизнь человеческую. Только возвращение с фронта мужа в 1924 г. несколько скрасило жизнь Паши, но на очень короткое время. Мужу в селе нечего было делать, и он уехал в Москву, где и пережил все неприятности безработицы и квартирного кризиса. Село в это время попало в руки кулачья, главным из которых был Горичов. Горичов сделался и вдохновителем борьбы за старый быт, так настойчиво проводимый людьми, подобными свекру.