Беркутов. Успокойся! Никакого подлога нет.
Лыняев. Да Горецкий признался. Чего ж тебе! Жаль, я проспал и не успел еще расспросить его хорошенько сегодня утром; потом ты приехал и утащил его у меня.
Беркутов. Я долго говорил с Горецким и в город с ним ездил. Он тебя обманул. Ему понадобились деньги, он и сказал напраслину на себя. Хорош и ты, поверил Горецкому.
Лыняев. Что ни говори, а это дело не чисто.
Беркутов. По-моему, в вашем обществе Меропа Давыдовна должна стоять выше подозрений. Хорошо общество, где все смотрят друг на друга, как на разбойников.
Лыняев. От Меропы всего ждать можно.
Беркутов. Провинциалы любят уголовщину, уж это известно. Вам скучно без скандалов, подкапываетесь друг под друга; больше вам делать-то нечего.
Лыняев. Да ведь грабят Евлампию Николаевну.
Беркутов. Ну, как хочешь, а пока я здесь, ты в ее дела не путайся, пожалуйста; я тебя прошу. Поищи себе другое занятие!
Лыняев. По-твоему, и Чугунов хороший человек?
Беркутов. А что ж Чугунов? Подьячий как подьячий, — разумеется, пальца в рот не клади. Ведь вы, горячие юристы, все больше насчет высших взглядов, а, глядишь, простого прошения написать не умеете. А Чугуновы — старого закала, свод законов на память знает; вот они и нужны.
Лыняев. Хорошо тебе — ты приедешь не надолго; а каково жить с этим народом! Попробовал бы ты.
Беркутов. Кто умеет жить, тот везде уживется; а кто ребячится, как ты, тому везде трудно. Я уживусь.
Лыняев. Посмотрим. Значит, ты к нам надолго?
Беркутов. Нет. После, может быть, и совсем здесь поселюсь; а теперь мне некогда: у меня большое дело в Петербурге. Я приехал только жениться.
Лыняев. На ком?
Беркутов. На Евлампии Николаевне.
Лыняев. У вас разве уж кончено?
Беркутов. Еще не начиналось.
Лыняев. Еще не начиналось, а ты уж так уверенно говоришь?
Беркутов. Да никаких причин не вижу сомневаться… Ох, брат, уж я давно поглядываю.
Лыняев. На Евлампию Николаевну?
Беркутов. Нет, на это имение, ну и на Евлампию Николаевну, разумеется. Сколько удобств, сколько доходных статей, какая красивая местность. (Указывая в дверь.) Погляди, ведь это роскошь! А вон, налево-то, у речки, что за уголок прелестный! Как будто сама природа создала.
Лыняев. Для швейцарской хижинки?
Беркутов. Нет, для винокуренного завода. Признаюсь тебе — грешный человек, я уж давно подумывал: Купавин — старик старый, не нынче, завтра умрет, останется отличное имение, хорошенькая вдова… Я уж поработал-таки на своем веку, думаю об отдыхе; а чего ж лучше для отдыха, как такая усадьба, красивая жена, какая-нибудь почетная должность…
Лыняев. Мы тебя в предводители.
Беркутов. Мы! А много ль вас-то? Вы тут ссоритесь, на десять партий разбились. Ну, вот я пристану к вам, так ваша партия будет посильнее. Знаешь, что я замечаю? Твое вольнодумство начинает выдыхаться; вы, провинциалы, мало читаете. Вышло много новых книг и брошюрок по твоей части; я с собой привез довольно. Коли хочешь, подарю тебе. Прогляди книжки две, так тебе разговору-то лет на пять хватит.
Лыняев. Вот спасибо. Значит, у тебя за малым дело стало, только жениться?
Беркутов. Да, жениться, мой друг, жениться поскорей. Имение я знаю, как свои пять пальцев; порядки в нем заведены отличные; надо торопиться, чтоб не успели запустить хозяйство. Умен был старик Купавин!
Лыняев. Под старость, кажется, немножко рехнулся.
Беркутов. Почему ты думаешь?
Лыняев. Лесу накупил тысяч на сто.
Беркутов. Эка умница! Вот спасибо ему!
Лыняев. Зато чистых денег Евлампии Николаевне оставил мало, она теперь нуждается.
Беркутов. И прекрасно сделал. Оставь он деньги, так их давно бы не было, а лес-то стоит да растет еще.
Лыняев. Да куда его девать? На лес у нас никакой цены нет.
Беркутов. Лес Купавиной стоит полмиллиона. Через десять дней вы услышите, что здесь пройдет железная дорога. Это из верных источников, только ты молчи пока.
Лыняев. Ай, ай! Ловко! А вот что! Я ведь тебе говорил, бланк-то она выдала Чугунову, бланк-то.
Беркутов. Могла скверная штука выйти.
Лыняев. Как «могла»?
Беркутов. Если б бланк попался в другие руки.
Лыняев. А Чугунов помилует, что ли?
Беркутов. У Чугунова, как у всех старых плутов, душа коротка, да и потребности ограничены. Я справлялся: он тут пустошь торгует, — три тысячи просят. Вероятно, он этим и удовольствуется.
Лыняев. Значит, препятствий нет, и ты женишься. Но любопытно, как ты это устроишь.
Беркутов. Ну, как — я еще не знаю, глядя по обстоятельствам; только, во всяком случае, это будет! Женщины любят думать, что они свободны и могут располагать собой, как им хочется. А на деле-то они никак и никогда не располагают собой, а располагают ими ловкие люди.
Входит Купавина.
Лыняев, Беркутов, Купавина.
Купавина. Извините, господа!
Лыняев. Нас извините, что мы не вовремя.
Беркутов (целуя руку Купавиной). Моя торопливость простительна, я так давно не видал вас… Нетерпение мое было так велико…
Купавина (с улыбкой). Что, если б крылья…
Беркутов. Я бы прилетел еще раньше.
Лыняев. Ну, для амура ты уж немножко тяжел стал.
Купавина. Да уж и стрелы, я думаю, порастратили.
Лыняев. Нет, он еще приберег для случая.
Купавина. Уж разве немного, и то не очень острые.
Беркутов. Зато я стал бережливее и не раскидываю их понапрасну.
Купавина. А стреляете только наверное?
Беркутов. По крайней мере не трачу даром, и то хорошо.
Лыняев. Не позволите ли вы мне погулять по саду? А то, если я после обеда долго в комнате…
Купавина. Так сон клонит?
Лыняев. Угадали.
Купавина. Сделайте одолжение, поступайте, как вам угодно.
Лыняев (уходя). Чей это экипаж у вас на дворе?
Купавина. Мурзавецкая прислала за Глафирой Алексеевной.
Лыняев. Так она уезжает?
Купавина. А вам жаль?
Лыняев. Не скажу, чтоб очень. А скоро уезжает?
Купавина. Сейчас.
Лыняев. Счастливый путь, скатертью ей дорожка! (Уходит.)
Купавина, Беркутов, потом лакей.
Купавина. Надолго вы к нам?
Беркутов. Нет, к несчастию, на короткое время, я приехал по делу.
Купавина. По делу?
Беркутов. Я бы мог обмануть вас, сказать, что приехал собственно затем, чтоб увидать вас, чтоб полюбоваться на вас; но, во-первых, вы этому не поверите…
Купавина. А может быть, и поверю.
Беркутов. Ну, так я не хочу вас обманывать. После двух лет разлуки, как я смею рассчитывать, что мои нежности будут вам приятны. Вы могли перемениться, да, вероятно, и переменились. Вы теперь женщина богатая и свободная, ухаживать за вами не совсем честно; да и вы на каждого вздыхателя должны смотреть, как на врага, который хочет отнять у вас и то, и другое, то есть и богатство, и свободу. Прежде — другое дело: вы были в зависимом положении, да и оба мы были помоложе. (Со вздохом.) Ах, какое хорошее время было!
Купавина. Так вы совершенно отказываетесь ухаживать за мной?
Беркутов. Совершенно. А вам хотелось помучить меня, позабавиться? Не запирайтесь! Уж я вижу по глазам вашим. Ну, Бог с вами. Поберегите кокетство для других обожателей: у вас будет много. Побеседуем как деловые люди! Я приехал продать усадьбу.