Ну, как же мне вас просить? (Берет Бабаева за руку.) Ну, голубчик! Ну, ангельчик!
Бабаев. Однако вы, Татьяна Даниловна, переменились.
Краснова. Я переменилась? Ей-богу, нет! Нисколько. Что вы меня обижаете!
Бабаев. Помните, в Заветном, Татьяна Даниловна?
Краснова. Что же такое? Я все помню.
Бабаев. Помните сад? Помните липовую аллею? Помните, как мы после ужина, когда маменька уснет, на террасе сиживали? А помните тоненькую ленточку?
Краснова (тихо). Какую?
Бабаев. Которой вы мне руки связывали.
Краснова (конфузясь). Ну, что ж из этого? Ну, я все помню, все.
Бабаев. А то же, что вы, душа моя, теперь совсем не то, что прежде: вы так холодно меня встретили.
Краснова. Ах, Валентин Павлыч! Я тогда была девушка, могла любить кого хочу, а теперь я замужем. Вы только подумайте.
Бабаев. Ну да, конечно. Но все-таки я не могу никак представить себе, чтобы ты принадлежала другому. Я, ну вот что хочешь со мной делай, едва удерживаюсь, чтоб не назвать тебя по-прежнему Таней.
Краснова. Зачем же удерживаться? Называйте!
Бабаев. Да что ж толку, душа моя! Ведь уж вы меня не любите!
Краснова. Да кто это вам сказал! Я вас люблю точно так же, да еще и больше прежнего.
Бабаев (нагибаясь к ней). Неужели, Танечка, это правда?
Краснова (целует его). Ну вот вам в доказательство! Теперь вы мне верите? Только, голубчик Валентин Павлыч, если вы не хотите моего несчастия на всю мою жизнь, чтобы нам так и любить друг друга, как мы теперь любим, чтоб вы ничего больше и не думали. А то лучше бог с вами, от греха подальше.
Бабаев. Да уж будь покойна, душенька, будь покойна!
Краснова. Нет, вы побожитесь! Да хорошенько побожитесь, чтоб уж я вас не боялась.
Бабаев. Какая ты глупенькая!
Краснова. Ну да, глупенькая, как бы не так! Если послушать, что старые-то люди говорят, так я и то грех большой делаю. По старому-то закону я, кроме мужа, не должна никого любить. Только что, так как я его любить не могу, а вас и допрежде того любила, и сердца мне своего не преодолеть, так уж я… Только сохрани вас господи!.. и уж я ни под каким видом… потому что я хочу в законе жить.
Бабаев. Да успокойся!
Краснова. Так-то, милый Валентин Павлыч. Значит, между нами будет теперь самая приятная любовь: ни от бога не грех, ни от людей не стыдно.
Бабаев. Да, да, уж чего ж лучше!
Краснова. Вот я вас поцелую за это, что вы такой умный! (Целует его.) Ну, так вы придете к нам завтра, этак в вечерни?
Бабаев. А потом ты ко мне?
Краснова. Непременно приходите! А потом мы к вам; уж я теперь вас не боюсь.
Бабаев. Какая ты красавица! Ты еще лучше стала, чем прежде.
Краснова. Ну, это пущай так при мне и останется! Прощайте! Луша, пойдем!
Жмигулина (подходя). До свидания! Покойной ночи, приятного сна! Розы рвать, жасмины поливать! (Уходя.) Только какой вы! Ой, ой, ой! Ну уж молодец, нечего сказать! Я только смотрела да удивлялась.
Уходят.
Бабаев. Ну, роман начинается, какова-то будет развязка!
Действие второе
Сцена первая
ЛИЦА:
Лев Родионыч Краснов, лавочник, лет тридцати.
Краснова.
Жмигулина.
Архип.
Афоня.
Бабаев.
Мануйло Калиныч Курицын, мучник, лет сорока пяти.
Ульяна Родионовна Курицына, жена его, сестра Краснова.
Комната в доме Краснова: прямо дверь в сени; направо кровать с ситцевым пологом и окно, налево лежанка и дверь в кухню; на авансцене простой дощатый стол и несколько стульев; у задней стены и у окна скамьи, у левой стены шкаф с чашками, маленькое зеркало и стенные часы.
Краснова (перед зеркалом надевает платок), Афоня (лежит на лежанке), Жмигулина (входит с цветною салфеткой).
Жмигулина. Вот, Таня, я у соседей салфетку достала стол-то покрыть, а то наша-то уж больно плоха. (Стелет салфетку на стол.)
Краснова. Самовар-то поставлен?
Жмигулина. Уж давно поставлен, скоро закипит. Ну вот видишь, как я говорила, так и выходит: этот платок к тебе гораздо лучше идет. Только зачем ты его заколола булавкой? (Поправляет.) Вот так будет вантажнее.
Афоня. Куда рядишься? Что перед зеркалом-то пялишься?
Краснова. Никуда, мы дома будем.
Жмигулина. Да тебе что за печаль? Что ж, по-твоему, чумичкой ходить, как ты?
Афоня. Да для кого рядиться-то? Для мужа, что ль? Так он и без нарядов твоих любит тебя больше того, чем ты стоишь. Аль для кого другого?
Жмигулина. Ишь ты! Дурак-дурак, а понял, что для кого-нибудь рядятся.
Краснова. Что мне для мужа рядиться! Он меня и так знает. Коли я ряжусь, так, значит, для чужого.
Афоня. Перед кем дьяволить хочешь? Кого прельщать? Аль в тебе совести нет?
Жмигулина. Ну, да что с дураком толковать! Ему только и дела, что молоть. Лежит на печке да придумывает.
Краснова. Что ты, в самом деле, за указчик! Муж мне ничего не говорит, а ты рассуждать смеешь!
Афоня. Да он ослеп от вас, ослеп. Испортили вы его зельем каким-нибудь.
Жмигулина. Молчи уж, коли бог убил! Знай свое дело: кашляй век, греха в том нет.
Афоня. Дурак брат, дурак! Загубил он свою голову.
Жмигулина. Таня, не внести ли самовар-то?
Краснова. Неси! А я чашки расставлю. (Ставит чашки. Жмигулина уходит.) Шел бы ты в кухню.
Афоня. Мне и здесь хорошо.
Краснова. Чужие люди придут, а ты тут тоску наводишь.
Афоня. Не пойду я.
Краснова. Вот правда пословица-то: «С дураком пива не сваришь». Ведь к нам не ваш брат лавочник какой-нибудь придет! Барин придет, слышишь ты. Что ты ломаешься-то!
Афоня. Какой барин? Зачем?
Краснова. Такой же барин, как и все господа бывают. Наш знакомый, помещик богатый; ну и ступай вон!
Афоня. Он там у себя барин, а я здесь у себя барин. Не я к нему иду, он ко мне идет. Я у себя дома, я больной человек, никого не уважу. Ты для него, что ли, разрядилась-то?
Краснова. Мое дело, не твое.
Жмигулина вносит самовар.
Жмигулина (ставит самовар на стол). Лёв Родионыч идет с кем-то.
Краснова. Ну как из родных кто, вот наказание-то!
Афоня. Наказанье! А вы зачем в нашу родню влезли?
Входят Краснов, Курицын и Курицына.
Краснов, Краснова, Жмигулина, Афоня, Курицын и Курицына.
Краснов (жене). Здравствуйте-с! (Целуются.)
Краснова. Вот нежности!
Краснов. Ничего-с. Дело законное-с! Извольте гостинцу-с! Винных ягодок свежих получили-с. (Подает сверток.) Вот я вам гостей привёл. Самовар-то уж готов у вас, вот и кстати-с.
Курицына. Здравствуйте, сестрица! Вы такая гордая, никогда к нам не зайдете! А мы по простоте живем, взяли да и пришли с Мануйлом Калинычем непрошеные.
Курицын. Здравствуй, сестра! Что взаправду родней-то гнушаешься! Забежала бы когда, чай, ноги-то не отсохли!
Краснов. Ну когда им по гостям ходить! Им только бы дома-то управиться! К хозяйству начинают привыкать.
Курицына. Надо, сестрица, привыкать, надо. Такая наша женская обязанность! Не за мильонщиком вы замужем-то, нечего барствовать!
Курицын. А ты приучай, да хорошенько!
Курицына (подходя к Афоне). А ты, Афоня, все хвораешь? Ты бы чем полечился!
Курицын (тоже подходя к Афоне). А ты ешь больше, вот и хворь пройдет. Не хочется, так насильно ешь! Да, я тебе говорю! (Разговаривает с Афоний тихо.)