Станислав Ольгердтович мрачным ангелом возвышался посреди равнины, только черных крыльев не хватало за спиной. Глядя на его суровое лицо, Лена торопливо начала застегивать рубашку, чувствуя себя школьницей, которую строгий отец застукал за неприличным. Да, в общем, оно и похоже… С той только разницей, что ее собственный отец, скорее всего, смутился бы больше, чем она, и начал бы что-то нерешительно мямлить… Слава Богу, рубашка на ней длинная и широкая, так что сожалеть об отсутствии брюк не приходится.

— Где я? — зло крикнул Сергей, торопливо озираясь.

У Лены защемило сердце — так он был хорош собой, особенно в этих черных брюках со стрелками и в белой рубашке с развязанным галстуком. Наверное, не успел переодеться, как с похорон пришел.

— Не узнаете? — презрительно спросил Станислав Ольгердтович. — А сколько несчастных душ вы отправили сюда, повинуясь своей прихоти?

— Что?! — Сергей огляделся. — Это… — он обвел дрожащей рукой на серые тени, как будто его настигло внезапное понимание.

— Именно, — Станислав Ольгердтович кивнул. — Вы призывали души за деньги, верно? А они потом не могли вернуться, так как вы не умели проводить их, и оставались здесь… А некоторых поглощали черти. Или даже Хозяева. Ну-ка, признавайтесь, кому из Хозяев ты служишь?! — крикнул Станислав Ольгердтович, лицо его перекосилось гримасой неожиданного гнева. Он воздел руки — и в них вспыхнул золотой свет, превратившийся в копье. Даже на вид копье это выглядело очень тяжелым.

— Я никому не служу! — Сергей вскочил и гордо выпрямил спину. — Я — сам себе господин! И я верну свою женщину, попробуйте только помешать!

«Свою женщину…» — толкнулось в уши Лене. Он считает ее своей женщиной…

— Прах вас разбери, служишь ты или нет, но стол ты им накрываешь регулярно, мальчишка! Ты пойми, что ты творишь, сучонок! Ты людей христианского погребения лишаешь! Это стократно хуже убийства! — неожиданно взорвался пожилой симаргл.

Теперь в голосе Станислава Ольгердтовича звенела сухая, раскаленная ярость, не обращающая внимания ни на что. Каждая морщинка на его обветренном лице, казалось, загорелось чистым мрачноватым светом, который отличает иногда лица святых на старых иконах. «Вот что такое праведный гнев», — подумала Лена.

Она поняла, что надо что-то делать. Нельзя же просто так стоять и ждать, чем все кончится… Хотя соблазнительно, конечно…

Она встала и пошла к Станиславу Ольгердтовичу, тяжело ступая против ветра, который все усиливался и усиливался. Земля колола босые ноги.

«А почему я, собственно, иду в сторону Станислава Ольгердтовича?.. Вот парень, которого я люблю, и который, кажется, любит меня… Так почему бы и не… Он говорит, что вернет меня… Не знаю, откуда он знает магию, но если действительно… Так почему…»

Ответа не приходило, только почему-то она все же шла.

«Просто он причинил мне боль, призвав мою душу… Подчинил меня себе… А Станислав Ольгердтович меня спас… А Вик сказал, что все мы погибаем на войне с самим собой, даже если эта война изначально обречена на победу».

А кроме того, Сергей причинил ей боль. И не просто ей — кажется, еще и многим другим. Тот, кто причиняет боль… как бы красив он ни был… как бы она ни любила его…

— Не числю за собой вины! — крикнул Сергей. — Я — свободен! Мне не нужен ваш бог и ваши условности! У меня есть сила! Я побежу… одолею смерть! Я верну Лену!

— Только я, наверное, не вернусь, — прошептала Лена, сделав последний шаг, вцепившись в плечо Станислава Ольгердтовича. Сергей, казалось, не слышал ее.

— Опомнись, Сережа! — крикнула Лена, что было голоса. — Пойми, что натворил! Мне… мне было так больно! Если им, — она махнула рукой на серые фигуры, — хотя бы в половину меньше, и то… Отпусти их!

— Он не сможет, — громко и мрачно ответил ей Станислав Ольгердтович. — Чтобы провожать вызванную душу, надо иметь смелость… и боль… и опыт. Не каждый хороший маг на такое решиться, а уж этот сосунок тем более. А без провожатого они дорогу не найдут.

Ветер на пустоши поднялся еще сильнее, если только это возможно, даже заколебал неподвижные тени-столбы — по крайней мере, они подернулись рябью. Однако голос старого симаргла он заглушить не мог, напротив, кажется, даже поднял его и понес вперед, прямо к тому, кто заварил всю эту кашу.

— Я тут не при чем! — крикнул Сергей; в голосе его появились испуганные нотки. — Я их не держал!

— Ты призвал их — и этого довольно! Иди же назад, мальчишка!

Сергей Ольгердтович размахнулся и широко метнул копье. Произошло это очень быстро, Лена даже взвизгнуть не успела. А вот Сергей закричал: золотая палка пробила ему плечо.

Он упал на колени и, кажется, попытался что-то еще произнести, но захлебнулся словами, и ветер унес неоформленное восклицание в сторону вместе с ниточкой слюны.

— Идем! — Станислав Ольгердтович крепко обнял Лену, и ветер, усилившийся уже до невозможности, подхватил их и понес куда-то вверх, в спираль невозможной воронки. Сергей отчаянно завопил, протягивая к ней одну руку — другая бессильно повисла вдоль тела. Лена зажмурилась и отвернулась. Из глаз ее текли слезы, но ветер сразу же сдувал их, проезжаясь по коже наждачной бумагой.

А еще ветер все-таки сорвал с равнины серые тени и понес их, как бумажные, вслед за Станиславом Ольгердтовичем и Леной.

— Как он выберется? — крикнула Лена, не отрывая глаз от Сергея, фигурка которого стремительно отдалялась от нее.

— Вик покажет путь, — прокричал Станислав Ольгердтович ей в ответ.

— Вик?!

— Это его ветер.

И Лена захлебнулась темными облаками.

Она прекрасно помнила их путь назад. Они со Станиславом Ольгердтовичем оказались на том же берегу, только уже стемнело, и грязная вода лизала грязный песок, и Голиаф высился молчаливой черной громадой. Лене с трудом удалось взгромоздиться на него: от Станислава Ольгердтовича помощи было мало. Он сам кашлял, опершись о бок гигантской собаки. Еще спустя несколько минут, которые они прождали, дрожа на ветру (старый симаргл отдал Лене свой плащ, но озноб все равно пробирал ее до костей), появился Вик, шатаясь как пьяный. В четыре руки они втянули его на симорга, и крылатый пес взвился в чернеющее небо.

…Слава Богу, в Ирии зверю хватило ума приземлиться прямо у подъезда их дома. Они кое-как взобрались на второй этаж, а потом Лена просто упала на кровать. Сил держаться больше не было…

Во сне она увидела девушку, что дремала, опустив голову на клавиши пианино. Русые кудри рассыпались по накинутой на плечи ярко-желтой вязаной кофте. Где-то рядом с ней стояла тьма, но боялась подойти, боялась коснуться ее. Вокруг женщины светился мучительный ореол, как будто лед на солнце в декабре. Как вокруг того врача. А еще женщина напомнила ей ее сестру.

«Как я любил ее, — шепнул ей голос Сергея. — Она была идеальна. Она и сейчас идеальна. Она ни за что не пустила бы город в себя. Она сопротивляется ему. Она стала мне запретной. А зовут ее Ольга».

Ольга спала. Спали часы на стене над пианино. Спал огромный кот на маленьком кокетливом диванчике в углу. Спала длинная рапира на стене. Все, что было в комнате, спало вместе с хозяйкой, но скоро она должна была проснуться, а вместе с ней проснулась бы и Лена.