Под крылом самолета бой у переправы… На поле перед переправой батареи артиллерии стреляют по атакующим колоннам немецких танков… Видны вспышки залпов и букеты разрывов… Яркими фонтанами горят танки…

    Самолеты атакуют переправу… Широкую гладь реки испятнали разрывы бомб…

    В строй бомбардировщиков врезаются советские истребители… Начинается воздушный бой…

    Вдали поблескивает куполами церквей горящий город… Сквозь дым, заволакивающий горизонт, пробивается солнце.

    По широкой лесной дороге-просеке устало бредет колонна солдат. Лица их покрыты пылью, одежда износилась, сквозь белые повязки бурыми пятнами проступает кровь.

    И кого тут только нет!

    Здесь и кавалеристы, и пехотинцы, и танкисты, и артиллеристы.

    Ноги в обмотках, в caпoгax, утыкаются в землю костыли.

    Натужно тянут нелегкий груз лошади. Скрипят, медленно перекатываясь на шкворнях, колеса телег. На телегах— раненые.

    Лошади в парной упряжке тянут легкие орудия. Идут два солдата, поддерживая под руки раненого товарища. Впереди колонны шагает майор. Он высок ростом и широк в плечах. В черных густых волосах проступает на висках седина. За поясом — маузер без кобуры. На ремне— полевой бинокль. Сбоку на поясе — две гранаты-лимонки. На гимнастерке — орден «Знак Почета». Темная бородка оттеняет черноту лица, оно почернело от загара, усталости и пыли. Это майор Млынский.

    На горизонте — яркое, почти белое пламя, оно причудливо высвечивает маковки далеких церквей. Густой черный дым заволакивает далекий горизонт.

    Колонна уходит в глубину леса, и, чем глубже в лес, тем глуше и глуше становится отдаленная канонада.

    Поле с подсолнухами и дорога у леса. День. Ранняя осень.

    В ужасе, почти в беспамятстве, с искаженными от страха лицами бегут по полю дети, женщины, старики, солдаты.

    …Бежит, растрепав по ветру седую бороду и путаясь в рясе, священник… Их настигает грохот гусениц, пулеметные очереди, выстрелы танковых пушек.

    Три танка с фашистскими крестами на бортах утюжат и расстреливают колонну беженцев, слившуюся с колонной отступающих советских солдат. Справа по дороге идет колонна грузовых машин со снарядами. И немцы на мотоциклах. Немецкие солдаты, сидящие на ящиках, наблюдают, как танки вминают людей в землю.

    Вот-вот молоденький солдат добежит до леса, за ним гонится танк, неумолимо сокращается между ними расстояние…

    …И вдруг танк вспыхивает факелом, взрывая фонтаном землю, и останавливается со всего разгона.

    Из леса навстречу немецким танкам мчится советский танк «Т-34». Он идет на лобовое сближение. Орудийный выстрел. И второй немецкий танк, завертевшись на месте, вспыхивает, пустив густой шлейф дыма.

    Другой немецкий танк открыл орудийный огонь. Рвутся снаряды. «Тридцатьчетверка» идет на сближение. Водитель ведет танк зигзагами.

    Длинная пулеметная очередь из леса. Винтовочные выстрелы.

    Немцы заметались, пытаясь спрятаться за спинами беженцев.

    Трое немцев на мотоциклах с колясками кинулись в поле. Пулеметная очередь сбила их. Один из мотоциклов перевернулся и вспыхнул…

    Затихли людские крики, беженцы кто лег, кто скрылся в кустах, кто застыл на месте, наблюдая за боем. Из леса на поддержку танку выбегают бойцы из отряда Млынского.

    Солдаты из отступавшей колонны опомнились… Некоторые кинулись за «тридцатьчетверкой», стреляя на ходу. Молоденький солдат штыком приканчивает выскочившего из горящего танка немца.

    Третий немецкий танк не принимает боя, уходит…

    «Тридцатьчетверка» врывается в колонну грузовиков. Лобовым ударом сокрушает машины… Врассыпную бегут немецкие шоферы и солдаты… Из танка бьет пулемет, рвутся ящики со снарядами… Один из немецких солдат бросает связку гранат… Взрыв!.. Пламя… Фонтаны земли… В дыму исчезает «тридцатьчетверка»…

    Осела пыль на дороге, ветер рассеял гарь, едва дымятся два немецких танка. Стоит и «тридцатьчетверка» там, где ее в тот миг застали взрывы. Висят звенья ее оборванных гусениц. Обгорела краска на броне. Из надписи «Смерть фашистам!» осталось первое слово.

    Обгорела трава, обуглились до черноты молоденькие елочки сбоку дороги.

    Священник, отец Павел, копает могилу на обочине проселочной дороги, по которой только что прошла немецкая колонна. Рядом лежит со сложенными на груди руками, в обгоревшем комбинезоне советский танкист.

    К нему подходят наши солдаты. Здесь смешались бойцы из отряда Млынского и те, кто отступал по дороге с беженцами вместе. С ними — молодой белокурый лейтенант, Петренко.

    Подходит к отцу Павлу молоденький солдат, жизнь которому спасло появление «тридцатьчетверки». Молча взял из рук священника лопату и начал ловко выбрасывать комья земли на поверхность.

    Петренко останавливается возле убитого. Поворачивается к отцу Павлу.

    — Брось, дед… Разве всех похоронишь? — говорит он.

    Отец Павел молча взглянул на него и, немного помедлив, ответил:

    — Всех не смогу, а вот его похороню и место это запомню. И людям, придет время, расскажу, что лежит здесь герой-танкист. Он от немцев не бегал, как некоторые…

    Солдаты смущенно понурили головы.

    — Ладно ты, дед, язык-то придержи… — хмуро произнес Петренко, — не на базаре.

    Подходит майор Млынский. Чуть позади него — капитан Серегин и политрук Алиев. Смотрят на Петренко. Он быстро надевает пилотку и, приложив руку к головному убору, докладывает;

    — Командир роты лейтенант Петренко!

    — Командир какой роты, лейтенант? Где ваши люди? — спрашивает Млынский.

    — Здесь… — Петренко растерянно оглядывается вокруг.

    — Постройте своих бойцов! — приказал майор.

    — Есть, — нехотя ответил Петренко и зычно крикнул: — Шестая рота девятого полка, становись!

    Молоденький солдат вернул лопату священнику и кинулся в строй.

    Отец Павел некоторое время смотрел на суетившихся людей, потом, поплевав на ладони, принялся снова долбить землю.

    К майору Млынскому подошла медсестра Зина.

    — Товарищ майор, подвод для раненых не хватает.

    Млынский обернулся к Алиеву.

    — Товарищ политрук, надо освободить часть телег для раненых, убитых похоронить.

    — А как быть с боеприпасами?

    — Боеприпасы раздать бойцам.

    — Есть! — четко ответил Алиев.

    — Рота, смирно! — лихо приказал Петренко, покосившись на Зину.

    Млынский и Серегин в сопровождении Петренко идут вдоль строя.

    — Где ваше оружие? — спрашивает майор одного из бойцов.

    Тот растерянно мнется.

    — Где ваше оружие? — спрашивает майор другого бойца.

    — Обронил… — Боец опускает голову.

    Петренко пробует оправдать солдата, а заодно и себя:

    — Налетели внезапно. Мы не были готовы…

    — Вы даже не попытались организовать сопротивление! — резко говорит майор.

    Петренко вновь пытается оправдаться;

    — Половина роты осталась, мой полк неизвестно где, что я мог сделать, товарищ майор? Мы в окружении.

    — Прекратите! — брезгливо приказывает Млынский и, отвернувшись от Петренко, обращается к солдатам: — Товарищи бойцы! В трудный час нам вручили оружие для того, чтобы мы могли защищать пашу Родину от фашистских захватчиков, а некоторые из вас обронили это оружие и вместе с ним обронили честь бойца Красной Армии. Подумайте над моими словами и сделайте выводы.

    Солдаты в строю подтянулись.

    Млынский говорит Серегину:

    — Распределите людей по взводам.

    — Есть! — отвечает Серегин.

    — А лейтенанта — в роту к Артемову, взводным. Там посмотрим. Ясно?

    — Есть, товарищ майор!

    — Напра-во! Шагом марш!

    Когда рота Петренко ушла, к Млынскому подошел отец Павел.

    — Товарищ командир, а мне винтовка найдется?

    — А вы, простите, кто? — спрашивает Млынский.