— Очень хорошо, очень хорошо, — следователь что — то быстро писал в свою тетрадь, — Всех этих людей обязательно будем допрашивать. Так… а кто у нас ходил к бывшей сожительнице Мироновича?

Черняк поднял вверх зажатый в руке карандаш:

— Я ходил. Анна Яковлевна Филиппова, бывшая ремесленница, живет в доме 51 по Невскому проспекту. С Мироновичем прожила лет 15 или 16, их связь началась, когда он еще жил с женой. От Филипповой у него пятеро детей. Филиппова подтверждает показания Мироновича относительно некоторых обстоятельств вчерашнего вечера. Она действительно встретила его 27 августа после 9–ти часов вечера на Невском. Он шел не торопясь, как бы прогуливаясь, в сторону Знаменской площади, а она ему навстречу, в сторону Аничкова моста. Остановились, поговорили.

— Они договаривались о встрече? — уточнил Сакс.

— Нет, совершенно случайно встретились. Они вообще, как я понял, часто виделись, поскольку соседи, почитай, через 2 дома живут.

— И о чем говорили?

— Она сказала — «потрындели за жизнь». Что — то там по поводу старшего сына, его в ремесленное учение определили, так она денег попросила на форму — занятия, говорит, через 3 дня начинаются, а китель и пальто форменные мальчишке не пошиты.

— И что, Миронович дал денег?

— Дал. Она вообще характеризовала его как человека нескупого и даже щедрого, особенно по первости, покуда жил с ними. Потом, уже уйдя к новой сожительнице, меньше стал давать на детей, но голодные и разутые они никогда не ходили. И за учение троих старших платит. М — да, так вот, сначала они просто постояли на тротуаре, а потом он пошел её до дому проводить. Так, за разговорами, и дошли. Он ей показался веселым, довольным.

— А дальше?

— А дальше она вошла в свой двор, ворота были еще не заперты. Она видела, как её бывший сожитель заговорил с неким портным по фамилии Гершович, тот как раз проходил по тротуару Невского. Миронович знает Гершовича много лет, свою одежду обыкновенно заказывал у него. И вроде бы Миронович повернул назад, но в этом Филиппова не уверена. Что происходило после этого, она не знает. Ах, да, еще говорила, ревнив был очень. Как порох загорался, если кого из мужчин рядом с ней видел.

— Ревнив, стало быть? — протянул Сакс задумчиво, — Так далеко можно зайти. Может и Сарру к дворникам ревновал, оттого и перестал их звать? Нафантазировал там себе насчёт девочки. Ревность, она ведь, знаете ли, не лечится…

В комнате повисла тишина. Слышно было, как о стекло бьётся муха, а за окном кто — то нудно рассказывал, как его пытались обсчитать в трактире.

— Как Вы, господин Иванов, съездили на Болотную? — обратился следователь к молчавшему до той поры сыскному агенту.

— Результат двойственный, — ответил сыщик, — Во — первых, оказалось, что Миронович вернулся сегодня домой до нашего появления, — он сделал паузу, давая присутствующим время проникнуться важностью этого известия, — Поэтому сожительницу его, Фёдорову Марию Фадеевну, мы врасплох не застали. Хотел бы я знать, почему Мироновичу позволили покинуть место преступления? Впрочем, теперь это сугубо риторический вопрос. Фёдорова утверждает, будто Миронович появился на Болотной вчера чуть позже 22 часов, а примерно в 22.30 лёг спать. Во — вторых, мы установили, что в каретном сарае во дворе дома на Болотной стоит лёгкий одноосный шарабан, на котором Миронович частенько разъезжает. Двери каретного сарая хорошо смазаны, думаю, запрячь в него ночью лошадь и незаметно выехать со двора не составит труда. При известной сноровке, разумеется.

— Ай да Иванов! — Сакс откинулся на спинку стула и, не удержавшись, прихлопнул от удовольствия в ладоши, — Молодцы сыскари, хорошо отработали! Считай, вы Мироновича нам на блюдечке поднесли.

— Ну, покуда не поднесли. Его еще «колоть» надо.

— Ещё что — то интересное нашли?

— Можете отметить в своих записях, что по нашему хронометражу дорога от ссудной кассы до дома на Болотной улице, в котором проживает Миронович, занимает 23 минуты, если ехать на извозчике и 27 минут, если воспользоваться «конкой» со Знаменской площади.

— Прекрасно — прекрасно, — пробормотал Сакс, делая записи в своей тетради, — Давайте теперь подведём первые итоги. Дело нам попалось, господа, неординарное. Совершено жестокое… даже больше того: беспрецендентно жестокое убийство 13–летней девочки и есть все основания подозревать похоть в качестве основного мотива этого убийства. Случилось это не где — нибудь на выселках, а в престижной части столицы Империи. О произошедшем поставлен в известность Государь Император, выразивший пожелание видеть это убийство раскрытым в кратчайшие сроки!

Сакс торжественно выдержал паузу и обвёл присутствовавших внимательным взглядом. Следователь в эту минуту упивался происходящим. Даже самому тупому, самому ограниченному полицейскому сейчас должно было стать ясно, что тот шанс карьерного прыжка, который появился теперь, выпадает всего раз в жизни, да и то далеко не каждому. Самые высокие чины министерств юстиции и внутренних дел будут пристрастно и взыскательно следить за расследованием убийства Сарры Беккер; за результаты его будет серьезный спрос, но будет и большая награда.

— Для каждого должностного лица, прикосновенного к расследованию, благоприятный исход оного будет иметь самое немаловажное значение, — добавил Сакс и опять замолчал. Что подразумевалось под «благоприятным исходом» каждый мог судить как ему заблагорассудится.

— Определённо можно заключить, что к убийству Сарры Беккер прикосновенно лицо неслучайное. — внушительно продолжил следователь, — Мы уверены в том, что в доме не проживали незарегистрированные лица. Сие ограничивает круг подозреваемых сравнительно небольшим количеством мужчин, знакомых как с организацией работы кассы, так и с жертвой преступления. Напомню, что Сарра самочинно запустила убийцу внутрь помещения. Очевидно, в круг подозреваемых попадают дворники дома номер 57, а также сам хозяин кассы. Некоторые вопросы вызывает поведение отца покойной, но покуда Илья Беккер имеет в наших глазах надёжное alibi, связанное с его отсутствием в городе в момент убийства дочери. Возможно, уже завтра, по получении ответа от полиции Сестрорецка, мы будем знать точно, подтверждается ли это alibi фактически.

Сакс выдержал новую внушительную паузу. В этом человеке явно умер большой трагик. Может быть, помощник прокурора не очень хорошо умел выражать свои мысли, но вот молчал он на редкость выразительно.

— Начало расследования было омрачено весьма неприятными… м — м… казусами. Я имею в виду и утерю волос, зажатых в руке жертвы, и бесконтрольное оставление Мироновичем кассы, что позволило ему предупредить свою сожительницу о скором визите полиции… Но дело имеет все шансы быть раскрытым. Выражаю надежду на то, что слаженная работа всех, прикосновенных к расследованию должностных лиц, позволит впредь избежать повторения подобных инцидентов.

Всё сказанное произнесено было подчёркнуто многозначительно. Сполна насладившись произведённым эффектом, следователь самым будничным голосом отдал распоряжения, касавшиеся планов назавтра.

День клонился к вечеру. Из открытой форточки потянуло сыростью. Лето уже кончилось. И хотя днем еще иногда проглядывало солнце, оно было уже обманчивым — не таким высоким, не таким горячим. А вечерами становилось уже совсем прохладно. Начиналась самая печальная, самая гнусная питерская пора — промозглая осень. Впрочем, для тех людей, кто занимался расследованиями убийств в силу своей профессиональной обязанности, любой сезон года был одинаково печален.

Насколько давеча Александр Францевич Сакс излучал всем своим видом многозначительность и важность, столь же растерянным он выглядел к полудню следующего дня, когда явился в Московскую полицейскую часть для снятия официальных допросов с вызванных к этому часу жильцов дома N 57. По пути в полицию он заехал на Лиговский проспект, 8, в детскую больницу принца Ольденбургского, где ему пришлось присутствовать при весьма тягостной процедуре анатомирования тела Сарры Беккер. Служебный долг требовал от следователя своими глазами проследить за всеми манипуляциями прозектора и убедиться в наличии всех тех повреждений, которые врачу — анатому впоследствии надлежало указать в протоколе вскрытия. Сакс честно пытался свой долг исполнить, но когда дело дошло до декапитации (отделения головы), Александр Францевич извинился перед присутствющими и покинул морг, чтобы назад уже не вернуться.