— Ну — ка, Викентий Александрович, дайте — ка я попробую, — сказал сыщик Иванов, опускаясь перед витриной на корточки и извлекая из кармана собственную 10–кратную складную лупу.

Пока сыскари — каждый со своей лупой — рассматривали крышку витрины, пристав обратился к хозяину кассы:

— Вам, полагаю, следует составить список пропавших вещей и бумаг. Но с этим можно повременить… Не хотите ли, все — таки, посмотреть на девочку? Как — никак, она была вашей помощницей.

— Да, она была… смышленая, — рассеянно кивнул Миронович, — Да что уж теперь… Нет, на труп смотреть не хочу, увольте… потом…

— Какое страшное преступление — убийство с изнасилованием! — с нажимом произнес Рейзин, глядя на хозяина кассы неприязненно и цепко.

— То есть как?! — взвился при этих словах Миронович, — Какое тут изнасилование, тут изнасилования нет, тут не может быть изнасилования! — громко и неожиданно возбужденно заговорил он.

Крайне озадаченный такой реакцией, Рейзин ответил ему:

— Почему же вы можете знать, что тут нет изнасилования, когда отказываетесь даже взглянуть на убитую?

Миронович, выдвигавший в это время попеременно один за другим ящики стола, отвлекся от своего занятия, строго глянул на пристава и весомо проговорил:

— Полноте, господин пристав, не ловите меня на слове. Оставьте свои детские приемы для голытьбы с Сенной. Я отработал в полиции 12 лет и толк в полицейской работе знаю. Какое тут может быть изнасилование, скажите мне? Зачем грабителям девочку изнасиловать — то?

— Известно зачем: удовольствия ради! — парировал пристав.

— Бандит идет на убийство, рискует угодить в каторгу и на всю оставшуюся жизнь остаться прикованным к пятипудовой тачке! Зачем ему терять время на девчонку? Да он за одни золотые часы, взятые из этой витрины, возьмет лучшую шлюху с Лиговки. А тут — возня, шум, гам. Вы посмотрите какой двор — колодец: здесь в окно крикнешь и весь дом услышит, что на первом этаже насилуют. Да, вот и векселей недостает! Хорошие векселя были, на предъявителя, на большие суммы, просроченные, хоть сейчас к взысканию предъявляй. Да их с руками и ногами оторвут в любой закладной кассе!

Черняк, внимательно выслушавший речь Мироновича, протянул ему несколько бумажек, найденных на полу, попросил посмотреть. Хозяин кассы стал их перебирать, тихо бормоча фамилии закладчиков.

— А векселя Грязнова нет ни в столе, ни здесь. На 50 рублей был вексель. А других вы не нашли?

— Нет, это все, — ответил Черняк.

— Скажите, Иван Иванович, а как вы провели вчерашний вечер? — спросил хозяина кассы Гаевский.

— Да очень просто провел, обыкновенно. Часов до девяти вечера был в кассе, потом поехал домой, на Болотную, дом 4 — там у меня квартира. Да, еще по пути, на Невском, попалась мне старинная знакомая, с ней перекинулся двумя словцами.

— Кто такая? — тут же поинтересовался Черняк, извлекая из жилета маленький блокнотик и такой же маленький остро отточенный карандаш. Он приготовился записать ответ Мироновича.

— Анна Филиппова, мещанка, живет рядом, на Невском, дом 51.

— А позже? — продолжал расспрашивать Гаевский.

— Да как всегда — дома переоделся к ужину. Сели поужинать с семьей. Потом все разошлись, а я еще остался за столом, пил чай. Потом лег спать.

— Прекрасно, — кивнул Гаевский, — И в котором часу вы приехали к себе на квартиру?

— Да я на часы и не смотрел. Наверное, в 11–м. Вы что же, алиби мое выясняете? Так все мои домочадцы могут подтвердить, что вечером я был дома.

Он держался уверенно, абсолютно спокойно, глаз не прятал, но только все равно было в нем что — то подозрительное — уж больно многословен и активен он был в такой неподобающий момент. Ведь совсем рядом еще лежал труп хорошо знакомой ему девочки. И особенно подозрительным казалось то, с какой аккуратностью и самообладанием преступник действовал в кассе — он не разбил витрину, не сломал замки, лампу керосиновую затушил. Уж не для того ли, чтобы ненароком не устроить пожар? Неужели преступник — жестокосердный убийца! — заботился о сохранности имущества ростовщика — мироеда? Странно это было как — то…

Присутствовавшие в комнате обратили внимание на то, что неожиданно за окном все потемнело. Налетел порыв ветра, сквозняком где — то грохнуло оконную раму — собирался дождь.

— Скажите, Иван Иванович, а как получилось, что Сарра оказалась в кассе одна ночью? — снова задал вопрос Гаевский, — Ведь имущество у вас здесь немалое. На какую сумму, кстати?

— Да уж, на 50 тысяч потянет, — важно ответил Миронович, — место бойкое, проходное, самый центр города, почитай. Что касается Сарры, то обычно здесь с дочкой всегда был Беккер, но 25–го приказчик уехал к жене и детям в Сестрорецк. Так что Сарра осталась в городе одна. Она, видите ли, дочка Беккера от первого брака, ну, и ему сподручнее было, чтобы она была здесь. Уж не знаю из каких видов… Вообще — то она расторопная девчонка была, и в конторе мне помогала — я ей 5 рублей платил! А если на ночь оставалась, то была очень осторожна, всегда дверь запирала. Вы видели, что на входной двери кроме замка есть еще большой железный крюк? Так что запрешься изнутри — и как в крепости, даже если домушник отворит замок, внутрь все равно не попадет.

— Говорят, иногда дворники с ней здесь дежурили?

— Да, я просил их пару раз, но Сарра пожаловалась на них, говорит, выпьют водки и тянет их на подвиги. Вот я и не стал их больше звать — в конце концов приказчик отвечает за сохранность вещей, вот пусть у него и болит голова, как он будет ночью охранять хозяйское добро.

— Что ж, удобная позиция, — кивнул Гаевский, — Скажите, а кто мог знать, что в этот раз Сарра будет ночью в кассе одна?

— Да кто угодно! Ее тут все знали, да и тайны никакой не было в том, что папаша ее уехал…

— А вот мебель в дальней комнате… — неожиданно вклинился Черняк, — не помните, как стулья стояли — на диване или рядом?

Гаевский осуждающе покосился на коллегу, очевидно, вопрос о мебели был задан некстати.

— На диване. Я решил, что мебелью пока пользоваться не буду, так что пусть стулья пока и стоят на диване, как обычно на складе — так места меньше занимают.

— А сегодня их нашли расставленными на полу, рядом с диваном. Кто же это мог сделать? — спросил Черняк.

— Ну, уж не знаю. Ищите! Да — с.

Гаевский при этих словах Мироновича улыбнулся и оборотился к Черняку:

— Вот тебе, Викентий, золотое правило допроса!

— Какое правило?

— На дурацкий вопрос всегда следует дурацкий ответ, — сказав это, Гаевский повернулся к Мироновичу, — Иван Иванович, вы составили список похищенного?

— Пока нет.

— Сядьте, спокойно подсчитайте, своей рукой напишите на листе бумаги. Во сколько, кстати, оцениваете ущерб?

— В общей сложности рублей на 400. Да еще вексель Грязнова на 50 рублей. Но это номинал, так — то поменьше он будет стоить, продается — то с дисконтом. Но тем не менее, пара десяток точно. Ну, и наличными 50 рублей, в ассигнациях.

— А вообще — то на какую сумму потянет содержимое всей витрины?

— Ну, как минимум на 1000 рублей, — не без самодовольства ответил Миронович, — Я вообще работаю только с дорогими вещами, барахло всякое не принимаю.

Хозяин кассы сел к столу составлять опись пропавших вещей, а полицейские прошли в кухню.

— Какой же ты дурак, Викентий! — рявкнул Гаевский, плотно притворив кухонную дверь, — Кто тебя тянет за язык? Что ты начинаешь про мебель молоть?

— Но — но, с выражениями аккуратнее! — огрызнулся Черняк.

— Гаевский прав, — мрачно отозвался Иванов, обычно сдержанный и немногословный, — Вам, Викентий Александрович, не следовало упоминать о перестановке мебели. Очевидно, что о перестановке мебели не могли знать многие, скорее всего, только сам преступник. И если бы на официальном допросе Миронович проговорился, что ему известно как именно стоит мебель на месте преступления, то тут бы следователь и притянул его за язык…

— Теперь не притянет, — раздраженно закончил мысль своего коллеги Гаевский, — Теперь Миронович отопрется, сказав, будто о перестановке услышал от господина Черняка!