Пистолет вывалился из ладони Безака, упал на пол, закрутился волчком на самом краю лестничной площадки. Шумилов в ужасе застыл на секунду; он хорошо знал, что русские «Смит — Вессоны» имели слабый взвод из — за чего их курок легко соскакивал; это обстоятельство облегчало стрельбу, но одновременно увеличивало риск случайного выстрела при падении оружия. Случаев саморанений и даже смертей при случайном падении таких револьверов было множество, что делало это в остальном прекрасное оружие весьма опасным в обиходе. Чтобы удержать револьвер от соскальзывания, Шумилов потянулся к нему и тут же был оттолкнут Безаком; через мгновение пистолет всё же кувыркнулся на ступеньку вниз, грохнул выстрел, а вслед за ним раздался звон разлетевшегося в окне стекла; остро запахло порохом. Безак на четвереньках потянулся к пистолету, Шумилов — тоже на четвереньках — постарался ему помешать. Ударив противника плечом, он просто — напросто толкнул пистолет в лестничный пролёт, так, чтобы наверняка лишить Безака любых шансов завладеть оружием.

Последний даже не попытался бороться с Шумиловым, видно, он всё уже про него понял. Любовник Семёновой попытался скрыться бегством. Вскочив на ноги — а его здорово качнуло из стороны в сторону, видать в голове совсем было нехорошо после ударов об пол — Безак, придерживаясь рукою за стену, валко побежал вниз. Шумилов тоже подскочил и пустился следом. Он знал, что у его противника нет шансов скрыться; Безак был психологически уже полностью раздавлен яростным натиском Шумилова; он уже проиграл схватку, осталось только завернуть ему руки за спину.

И тут Алексей почувствовал, как под ногами заскрипело стекло и через мгновение острая боль ожгла ступни. Он постарался пригасить её, сделал ещё пару шагов, но боль вгрызлась в тело миллионом острейших гвоздей и сделала бег невозможным. Шумилов понял, что в ступнях сидят раскрошившиеся осколки оконного стекла; с открытыми ранами нельзя было двигаться хотя бы из тех соображений, чтобы не получить через них столбняк. Алексей привалился к перилам и с досады плюнул сверху на убегавшего противника.

— Зараза, чтоб тебе..! — только и прорычал он ему вдогонку. Шумилов видел, как шатавшийся Безак поднял револьвер с которым и выбежал из подъезда.

Алексей с кряхтением и стоном заковылял наверх, оставляя после себя сочные кровавые отпечатки. Чтобы ослабить боль он старался вставать на внешний край подошвы, а не на плоскость ступни, но сие не очень — то помогало. Шумилов успел преодолеть один пролёт, прежде чем сообразил, что ему вовсе не надо подниматься, поскольку всё равно затем придётся спускаться. Он обессиленно сел на ступеньку и гаркнул:

— Варнавский..! мать твою… нос высуни..! Кто — нибудь, эй!

Где — то загремели двери, выше и ниже на площадках послышались женские голоса:

— Стреляли? Или показалось? Кто выбил стекло?

— Стреляли, стреляли, — подал голос Шумилов, — Скорее сюда полицию и врача. Впрочем, можно наоборот: сначала врача, потом полицию.

Шумилов сидел в конторе домоправителя, положив ноги на стол. Полицейский врач щедрой рукой налил ему мензурку медицинского спирта, который не дал опьянения, а только обжёг полость рта и пищевод. Горевшая огнём слизистая переключала на себя внимание, поэтому манипуляции доктора, извлекавшего из ступней мелкие кусочки стекла, казались сейчас Шумилову не особенно болезненными, хотя и весьма неприятными.

— Если бы Вы, батенька, съели бы стекло, то я бы встревожился, — успокаивал Шумилова добродушный врач, — Но поскольку Вы всего лишь по нему бегали, то это пустяк! Есть, конечно, некоторая кровопотеря, но это тоже мелочи. Я Вам так скажу: пейте мадеру — она восстанавливает кровь.

В дверях конторы стоял полицейский в форме, вся лестница была оцеплена и жильцам запретили выходить из квартир до особого распоряжения. Это был, конечно, явный перебор, извращённое полицейское рвение; не было на лестнице никаких особых следов, требовавших сохранения и последующего изучения, канва случившегося была проста и понятна. Но младших полицейских было не переубедить — как же! перестрелка, рукопашная с налётчиком — тут уж без Сыскной полиции никак не обойтись…

Однако, когда в дверях появился сам начальник столичной Сыскной полиции действительный тайный советник Иван Дмитриевич Путилин, Шумилов несколько растерялся. Он никак не ожидал его увидеть здесь и сейчас.

— Извините, Ваше высокоблагородие, не могу подняться по очевидной причине, здравствуйте, — поприветствовал его Шумилов.

— Здравствуйте, Алексей Иванович, — негромко ответил Путилин; он казался усталым и мрачным. Обойдя письменный стол, на котором лежали ноги Шумилова, он осмотрел раны на его ступнях. На лице главного столичного сыщика ничего не отразилось: вида крови он не боялся, а разнообразных ран насмотрелся на своём веку много больше любого прозектора.

— Неужели Ваше появление здесь каким — то образом связано с недавним происшествием? — поинтересовался Шумилов. Он знал, что Путилин относится к нему с симпатией, возможно, из — за того громкого посрамления прокуратуре, что Шумилов устроил в деле Жюжеван. Возможно, это была просто немотивированная симпатия, которую часто испытывают друг к другу люди одного темперамента и склада мышления… Как бы там ни было, Шумилов имел возможность не раз убедиться в том, что Путилин весьма снисходителен к нему и в спорных ситуациях всегда оставался неизменно доброжелателен.

— Что, чёрт возьми, с Вами происходит, Алексей Иванович? — задал встречный вопрос Путилин, — Какие — то приключения в духе французских романов. То странное задержание Дементия Кочетова, теперь вот — стрельба в доходном доме… Не слишком ли у Вас бурная для юрисконсульта жизнь?

— Мне нравится, Иван Дмитриевич, — пожал плечами Шумилов.

— Объясните, пожалуйста, что здесь произошло?

Шумилов принялся рассказывать, формально соблюдая канву событий, но при этом, разумеется, ничего не говоря ни о Семёновой, ни о Безаке. Последнего он просто назвал «неизвестным мужчиной с пистолетом». Путилина, разумеется, такой рассказ не удовлетворил; скорее всего, он уже успел поговорить с Варнавским и имел определённое представление о случившемся.

— Что Вы здесь вообще делали? — спросил Путилин.

— Я пришёл забрать одну вещь.

— Ту, что извлекли из — под корней фикуса? — уточнил начальник Сыскной полиции.

— Точно так…

— И именно за этой вещью явился мужчина с пистолетом?

— Именно.

— Он забрал у Вас пустую жестяную коробку?

— Забрал.

— Давайте её содержимое сюда! — приказал Путилин, протягивая руку.

Шумилов извлёк из внутреннего кармана векселя и отдал их. У Алексея не существовало законных оснований для того, чтобы отказать Путилину в его просьбе. Он лишь позволил себе толику сарказма:

— Вам эти документы ничего не скажут.

Путилин пролистал бумаги, пробегая глазами их содержание, и, видимо, испытал разочарование.

— Откуда Вы узнали о существовании этой «закладки»? — спросил он, наконец.

— Это адвокатская тайна.

— Вы не адвокат! И не официально зарегистрированный помощник присяжного поверенного.

— Разумеется. Но тем не менее я выполняю поручения присяжного поверенного Карабчевского. Обратитесь за разъяснениями к нему.

— Зачем же к нему, — явно раздражаясь ответил Путилин, — Я разговариваю с Вами. Нежелание отвечать на мои вопросы может быть расценено как противодействие правосудию… Я могу арестовать Вас.

— Интересно будет узнать, какова окажется формулировка в арестом ордере. И что скажет градоначальник, когда узнает, что в столице арестовывают помощников адвокатов, работающих по скандальному делу? — не без сарказма парировал Шумилов. Разговор приобретал совершенно ненужную остроту и это начинало его беспокоить.

— Ваша манера попадать в неприятные истории меня начинает по — настоящему беспокоить. Всё это кончится тем, что Вас в конце — концов убъют и тогда последуют вопросы уже ко мне, как начальнику сыска, по поводу того, почему в столице происходит подобное? — пробормотал Путилин, — Вы мне лучше ответьте вот на какой вопрос: случившееся сегодня находится в какой — то связи с задержанием Дементия Кочетова?