Главный врач досадливо скривил рот и опять покраснел…

«Взбешусь, если не дам работу рукам».

Ольга Николаевна не стала мешать своим методистам. Есть и другое место, где можно найти разрядку.

Четверть часа — и она уже на улице Архипова.

Бывают отключения. Как хорошо спускаться по улице, которая и не улица вовсе, а переулок, памятный тебе с детства. Глина здесь славилась на всю старую Москву… Блинники… гончары… церковь на глинах… — от всего этого долго сохранялось название Большой Спасоглинищевский переулок; теперь нет и названия.

А вот Малый остался. Мостовая идет круто вниз мимо него. Вспомнилось, как здесь, в угловом доме жил когда-то мальчик Костя, такой молчаливый, кареглазый. Он был, кажется, на год ее моложе…

«Куда-то ты потом уехал, Костя? Моя мать приходила в гости к твоей матери, а мы с тобой бегали кататься с этой горы, значит, виделись мы зимой. Тогда и машины здесь почему-то не ходили. Проносились мы на санках мимо здания госпиталя, которое до войны было школой, встряхивало нас на обледенелом булыжнике, мелькали в глазах «завитые» колонны синагоги, дома становились ниже, они прижимались к земле, предупреждали нас: тормози, близко крутое колено Солянки! Тогда не было на улице мемориальной доски, не знали мы ни об Архипове, ни о его «Прачках», ни о «По реке Оке»… Вот и Ока вдруг вспомнилась — то, как одно лето провела с мамой в деревне Пущино… Спокойные все воспоминания, слава богу».

Ольга Николаевна дошла до конца Архипова и свернула на Забелина, где в больнице возле бывшего Ивановского монастыря она по просьбе Альберта Семеновича должна была заняться некоторыми больными.

Альберт Семенович Киселев, заведующий отделением, встретил ее с улыбкой, но сухо. Намеренно по-деловому.

«Играет. Что-то хочет подчеркнуть новое между нами, — подумала Ольга Николаевна. — Это вечное актерство! Похоже, он настроился вести себя так, словно мы уже давно и без лишних слов расстались». Она приняла это настроение Альберта Семеновича подчеркнуто небрежно и отрешенно, только лицо ее как бы похудело в первые же полчаса встречи.

Опа взяла у него истории болезни и посмотрела записи последних дней, перекидываясь с заведующим отрывистыми фразами. Он в это время стоял у окна — подбоченивался, картинно отводя худые локти, предупредительно клонил в сторону Ольги Николаевны свою большую яйцевидную голову.

Наконец он, видно, счел, что достаточно продержал Ольгу Николаевну на деловом расстоянии и тем самым дал ей что-то понять без решительных объяснений в кафе или ресторане, и ему сделалось легко — тяжесть с плеч! — даже весело. Потому он позволил себе оживиться и пошутить, что Ольга Николаевна, наверно, покорила всех мужчин Министерства здравоохранения.

Тон его голоса неуловимыми оттенками напоминал — так она себе это представила — тон шуток добродушного победителя над неопасным побежденным, вольного разгульного человека над добровольной затворницей, грубоватого взрослого над строптивым ребенком. Все сразу! Наконец, он выдохся.

— Ты что-то сегодня неразговорчива.

— Утомилась от слов.

…Помощник — Лиля Бутикова, молодой ординатор. Впрочем, какая тут помощь, если сейчас все делают руки Ольги Николаевны? Лиля только смотрит, как вдоль позвонков больного упруго пробегают будто играющие пальцы врача, как массирующая дорожка проходит по ходу одного, другого нерва. Здесь есть на что посмотреть, есть чему позавидовать. Методы лечения можно принимать или не принимать, как принимают или не принимают сочинения композитора. Но виртуозность исполнителя несомненна. Уже сейчас руки Ольги Николаевны прославлены на весь Союз. Больные, побывавшие у нее, создают легенды об их чудодейственной силе и одной этой силе приписывают исцеление. Время работает: одни больные сменяются другими, понемногу растет число «очевидцев» совсем уже невероятных случаев. Ходят даже слухи, что здорового человека Ольга Николаевна способна омолодить своим массажем на десять лет. Что касается больных, Лиля сама видит неплохие результаты комплексного лечения. Тут не только массаж и физкультура… Потому и дала себе слово перенять от Ольги Николаевны все полезное, что она может дать начинающему врачу.

«При моем уме, — думает Бутикова, — я пойду дальше».

Напряжение борца в поединке с другим невидимым борцом, идущее от всех движений и ладной фигуры Ольги Николаевны, легко передается Лиле: она тоже сосредоточенна и серьезна. Только когда очередь доходит до больного Клещикова, до этого «мыслителя», Лиля ослабляет внимание.

В отличие от своих молчаливых, погруженных в телесные ощущения товарищей по палате и несчастью, Клещиков облегчает себе лежание тем, что постоянно размышляет о разных высоких материях, например, об устройстве мира и вселенной, и в результате приходит время от времени к новым, неизвестным науке открытиям. Больные рядом с ним еще тяжелы, им пока не до высоких материй — и Клещиков, страдая от отсутствия аудитории, превращает в слушателей врачей. Вот тут Лиля действительно помогает Ольге Николаевне: ведет диалог.

— Хотите, я вам первым сообщу нечто важное? — Клещиков что то ищет возле себя глазами.

— Давай, — говорит Лиля.

— Здесь лежала газета…

Лиля находит газету в тумбочке. Ольга Николаевна заставляет Клещикова повернуться на бок. Тот поворачивается, говоря:

— Там статья подчеркнутая. Читали? Вообще газет не читаете? Кто не читает газет, тот не сумеет мыслить. Не будет в голове материалов.

— Я прочту, — обещает Лиля. — Как? Сейчас? Вслух? Здесь что-то о солнечной системе, не очень понятное…

— Читайте, читайте, — приказывает Ольга Николаевна и сгибает парализованную ногу Клещикова. Сгибает и разгибает. Красивая нога. Мужчина хорошего сложения, болезнь не все у него отняла. Недаром кинорежиссер выбрал его для учебного фильма. Поставим на ноги — вновь можно будет заснять на ленту. А пока сгибаем, разгибаем… Он чем-то похож на Жерара Филиппа, и лоб донельзя сморщен все время — думает. А характерец! Если не читать — откажется от упражнений.

— Смысл прочитанного, ребята (он говорит «ребята»!), такой. Раньше Земля обращалась себе вокруг Солнца за 399 суток. Прошло двести миллионов лет— и что же мы видим? Перемену. Теперь уже 365 и 24 сотых суток…

— Вот здорово! — говорит Лиля на всякий случай.

— Дальше главное! — воодушевляется больной. — Если вычесть одно из другого, Земля приблизилась к Солнцу на 16 миллионов 65 сотых кэ-мэ. Солнечная система сжи-ма-ет-ся! Делим на число лет и получаем факт, который все, кроме меня, проглядели: сжимается со скоростью восемь сантиметров в год.

— Какой ужас! — восклицает Лиля.

— Вот, — Клещиков выдергивает из-под подушки ученическую тетрадку и протягивает ее Ольге Николаевне. Берет тетрадку Лиля.

— Это… Я кончил общественный институт патентоведения… Получив цифру скорости сжатия, я по всей форме составил заявление на изобретение. Название изобретения: «Закономерность коллапса солнечной системы».

Лиля закатывает глаза:

— О!..

Ольга Николаевна прощает ей некоторое переигрывание. Ведь не артистка. Сама ей внушала: «Мы должны поднимать настроение больных любыми средствами. Хоть на голове ходить. Это как в сказках о плачущей царевне: рассмешишь, заинтересуешь чем-то, кроме болезни, дашь волю к жизни — Полцарства ваши! Ваша победа. Без стимула к жизни наши больные обречены на смерть»… Закатывает глаза? Пусть закатывает.

Они уходят, оставляя Клещикова довольным.

В коридоре Ольга Николаевна спрашивает:

— Как вы, Лилечка, удержались и не спросили, почему же изобретение, а не открытие?

— При моем уме?..

Ответив, Лиля смотрит на Ольгу Николаевну и на всякий случай улыбается.

К ним подходит Альберт Семенович.

— Извините, Лиля… — Он отводит Ольгу Николаевну в сторону и говорит, что у Лилианы Борисовны кончается ординатура, хотелось бы, чтобы Ольга Николаевна написала отзыв об успехах молодого специалиста.