Томас бросил огрызок яблока и подошел к отцу. Им двигала любовь, а не амбиции.

— Да, одно время меня грели надежды, потому что, как мне кажется, ты считал наши притязания по линии Бофортов не менее законными, чем права Глостера, — сказал он с тайной надеждой.

Но Букингем уже пришел к решению.

— Я собирался заявить об этом именно для того, чтобы избежать кровопролития, которое, увы, произошло. Кроме того, — добавил он, будучи честным человеком, — даже со стороны Ланкастеров графиня Ричмонд и ее сын стоят ближе к трону.

— Наверное, я действительно приехал из-за Бесс, — признался Томас, не желая обманывать отца. — Но поверьте мне, сэр, весь Лондон смотрит на вас и все желают знать правду. В вас течет настоящая королевская кровь, не то, что в других баронах. Кроме того, разве бедные Нэд и Ричард не наши племянники по линии жены?

— Но в присутствии короля Ричарда лучше не подчеркивать свое родство с Вудвиллями. — Герцог встал и зашагал по комнате.

— Это настолько ужасно, что просто невозможно поверить! — признался он. — Мне снится король. Во время походов я всегда находился рядом с ним! Во многих отношениях — мы говорили с ним весьма откровенно, — мне кажется, он даже превосходил короля Эдуарда. Он открытый и смелый человек, но без позорной похотливости его брата. Все знают, что его семейная жизнь безупречна!

— Но есть Джон Глостер, внебрачный ублюдок, который правит в Кале. И еще была девочка, которую он хотел выдать замуж за графа Хантингдона, но она умерла.

— Ерунда… Он просто отдыхал от сражений и лечил в то время свою раненую руку! — бормотал Букингем, ногой отшвыривая стул. — Я могу тебе сказать, что он всегда желал Анну Невилль, еще с тех пор, как Уорвик воспитывал его со своими дочерьми в замке Уорвик. Ты только вспомни, что ему пришлось пережить, пока она досталась ему!

— К тому же он еще получил половину состояния умершего Уорвика, — продолжал Томас. Он не желал слушать о Глостере ничего хорошего и не хотел ничего забывать.

Отец, сделав вид, что не обращает внимания на его слова, продолжал говорить, как бы споря сам с собой.

— Он умный и воспитанный. И хотя не способен очаровывать людей и этим побуждать к действиям, как это умел Эдуард, тем не менее, он дружелюбен, спокоен и образован. Невозможно поверить, что, пока я гонялся с ним за диким кабаном или шутил за столом, он приказал убить сыновей человека, которому служил так долго и так преданно!

Он все еще не мог этому поверить! И поэтому решил идти прямо к королю, застать его врасплох и оценить его поведение в свете ужасных подозрений. Если человек приговорил невинных детей к смерти, вина будет написана у него на лице…

Но Ричард Плантагенет выглядел как обычно. Он сидел за столом и подписывал бумаги. С ним были его секретарь и два офицера. Время от времени он задавал вопрос или отдавал какое-то распоряжение. Каждый раз, когда он поднимал лицо, его ярко освещали светильники, прикрепленные к стенам. На лице мягкость, в глазах — чуть уловимая печаль, но за всем этим угадывались огромная энергия и храбрость. Глубокие морщины залегли от глаз до самого рта, морщины, которых еще не должно было быть у тридцатилетнего мужчины. Они могли быть следами физических страданий, но ни друг, ни враг никогда не слышали от него жалоб. Букингем подумал, что весь его облик противоречив. Крепкое тело было гораздо стройнее, чем у брата покойного короля Эдуарда, но Ричард слегка горбился, и правое плечо у него было, казалось, чуть ниже, — такое бывает у клерков, а не у солдат. Длинная тонкая рука, державшая перо, вполне могла бы принадлежать монаху, но он был очень силен и прекрасно владел мечом — лучше любого солдата, лучше всех благородных лордов Англии. Как можно оценить его характер? Каково его истинное лицо?

Почувствовав, что Букингем внимательно смотрит на него, король поднял глаза и улыбнулся герцогу. Обвинение, которое уже зрело в уме его друга, мгновенно разбилось вдребезги.

— Генрих, ты выглядишь так, как будто мои повара накормили тебя чем-то ужасным! — сказал он, передавая бумагу секретарю и с удовольствием вставая из-за стола.

— Я хотел вас видеть… — неуклюже начал Букингем.

Король подошел и потрепал его по плечу.

— Мой дорогой друг, разве ты не был со мной весь день? — добродушно пошутил он и послал пажа за вином.

Букингем нервно засмеялся, провел рукой по лбу и удивился: по лбу струился пот.

— Как глупо… Слишком много крепкого бургундского за обедом, — извинился он. — Ричард, мне бы хотелось быть уверенным…

Король в удивлении поднял брови.

— Все-таки это, видно, бургундское, — сказал он. — Но я надеюсь, вы достаточно трезвы, чтобы понять то, что я хочу попросить вас сделать для меня.

— Работа всегда хорошо действует, отгоняя ненужные фантазии, — улыбнулся Букингем. Он постарался взять себя в руки.

— Я тоже так считаю, — сказал Ричард, перестав улыбаться. — К счастью, эта страна дает мне возможность много работать!

— Что вы желаете, чтобы я сделал, сэр? — спросил Букингем.

Стоя с бокалом вина в руке, король сразу же обрисовал ему суть поручения.

— Это насчет Джона Мортона, епископа Или. Он вместе с несчастным Гастингсом был против моего восшествия на престол. Я хочу, чтобы вы отвечали за него. Он очень энергичный человек, и поэтому я хочу, чтобы его приютил тот, кому я доверяю.

— И что же дальше? — спросил Букингем. Ему стало стыдно, что он не верил королю.

— Я освобождаю его из Тауэра и, с вашего позволения, посылаю с вооруженной охраной в ваш замок в Брекноке. Он расположен достаточно далеко, среди диких скал Уэльса.

— Я только что подписал необходимые бумаги.

Он с удовольствием отхлебнул вина.

— И мне бы хотелось, чтобы вы послали письмо вашему коннетаблю с указанием приготовить для епископа удобную комнату, хорошие книги и тому подобное.

— Значит, вы освободили его из Тауэра? — спросил Букингем. Его приятно поразили действия короля.

— Почему бы и нет? Он очень неординарный человек, образованный слуга Бога, как мне кажется. И если мы своим хорошим отношением привлечем его на нашу сторону, нам это совсем не повредит. В такие времена все лучшие умы следует использовать для служения стране, а не изолировать таких людей, чтобы они ненавидели нас. Как вы помните, мой дорогой Генрих, на том совещании Стенли тоже был против меня, и ему пришлось долго объяснять, чтобы он, наконец понял, наконец, в чем дело.

— Вы сказали, что он один из самых умных людей. — спросил Букингем. Он с самого начала поддерживал Глостера, и ему не понравилось, как лег ко освободили епископа и как хорошо относится ко роль к его сопернику.

— Может, и нет, — резко ответил король. — Но у него много последователей.

— Если я вас правильно понял, вы хотите, что бы я переубедил Мортона.

— Да, вы поняли правильно, — улыбнулся король. — У вас в запасе будут все долгие зимние месяцы, пока вы будете жить с ним в замке. И вы, и Кэтрин получите удовольствие от приятных бесед с ним!

Букингем был уже не молод, и ему хотелось бы спокойно отдохнуть несколько недель после событий последних месяцев. Его Королевское Величество улыбался, видя, как герцог помрачнел.

— Но, может, тем, кто женат на Вудвиллях, не нужны умные разговоры? — засмеялся он. — Мне интересно, что чувствовал мой брат, когда утешался со своими пустоголовыми красотками.

— Джейн Шор совсем не пустоголова! — напомнил Букингем.

— Нет, — согласился Ричард. — Иначе она бы не сумела заставить сначала Гастингса, а потом этого одиозного Дорсета защищать ее.

— Дорсет вернулся в Англию?

— Да. И, несомненно ждет, чтобы снова начать бунт. Разве ваша жена, Вудвилль, не сказала вам?

Букингем почти успокоился — ему показалось, что дружелюбие Ричарда не показное. Но, по прошествии дней, вспоминая об этом разговоре, он снова и снова ловил себя на том, что, наблюдая за лицом короля, видел, какое оно хитрое и изменчивое.

Но вдруг Плантагенет начинал улыбаться, и тогда казался прямодушным, открытым солдатом. Для Букингема сюзерен, которого он поддерживал изо всех своих немалых сил, стал тайной, загадок. Неуверенность, подозрения портили ему жизнь, он потерял аппетит и сон. Он вспоминал хорошие времена, когда его друг, Эдуард IV, играл с его детьми — и в нем просыпалась ярость. Он вспомнил красоту Неда и очарование маленького Дикона. Он спрашивал себя, мог бы нормальный человек иметь настолько жестокое сердце, чтобы убить юных созданий Творца, задуть огонек жизни в невинных мальчиках. Он понимал, что существуют люди с двумя ликами, и добро и зло в них идут своими путями, не перемешиваясь, как у обычных людей. Он понимал также, что это опасные люди.