— Я отослала его прочь. Я отказала в близости своему мужу! Мне кажется, что если бы я была женой торговца, а не королевой, он бы прибил меня! — прямо призналась она своей свекрови. Елизавета стояла у окна в красивой, хотя и просто убранной комнате Маргариты.

— Но вы же королева, — заметила Маргарита, склонившись над прекрасным покрывалом для алтаря, которое она вышивала. Она старалась скрыть усмешку от Елизаветы.

— Но от этого моя вина не становится меньше.

— Все не так уж страшно, моя дорогая. Если бы даже Генрих был торговцем, я не думаю, что он стал бы слишком злиться из-за того, что вы сделали.

— Мне кажется, вы правы, — вздохнула Елизавета, с силой натягивая бахрому красной подушечки, лежавшей на стуле у окна. — Иногда мне хочется, чтобы он побил меня. Побил или же сильно возжелал меня. Или… проявил хотя бы какие-нибудь чувства по отношению ко мне! Мне кажется, он пылал страстью к этой девице Герберт!

— Но ваш союз — политический, для излечения ран Англии! Я так люблю вас обоих и всегда надеялась, что подобный союз понемногу превратится в союз двух любящих сердец.

Маргарита воткнула иголку в центр золотой лилии. Ее прелестные руки были сложены на коленях. Она внимательно слушала Елизавету.

— Я знаю, что Генрих никогда не проявляет своих чувств. Что весьма странно, если вспомнить, как сильно его отец любил меня! Его дед Оуен Тюдор, наверное, сразу же покорил маленькую вдовушку Кэтрин, бывшую жену короля Генриха V. Мы все помним, что она принадлежала к ветви Валуа, а он был всего лишь ее конюшим! Наверное, все происходит из-за того, что, пока он был в изгнании, ему все время приходилось быть настороже. И поэтому мой сын еще не ведет себя так, как присуще настоящему Тюдору.

Маргарита некоторое время сидела молча, на ее прелестном лице играла улыбка, она вся была во власти воспоминаний. Потом она наклонилась вперед и взяла Елизавету за руку, когда та проходила мимо, — Елизавета по своей привычке расхаживала по комнате.

— И все же мне кажется, дитя мое, хотя Генрих ничего мне не рассказал, я уверена, что он сильно обижен.

— Мне действительно очень жаль, — сказала Елизавета, с любовью посмотрев на свою свекровь.

— Вы такие разные, что мне кажется, ему иногда трудно понять вас, — вздохнула Маргарита.

От удивления синие глаза Елизаветы широко раскрылись.

— Меня — трудно? Даже Сесиль говорит, что я всегда выпаливаю все, о чем думаю!

— Его, наверное, это иногда смущает, Елизавета. И еще, мне кажется, он не всегда понимает, что может обидеть людей.

— Я постараюсь учесть это, — пообещала Елизавета, но энтузиазм в ее голосе полностью отсутствовал.

Маргарита отпустила ее руку и пригласила сесть. Некоторое время они сидели молча, но каждая думала о Генрихе.

— Может, если бы вы больше времени оставались вдвоем… и он помогал бы вам принимать решения, — задумчиво продолжала свекровь. — Мне стоит уехать от вас на некоторое время и пожить в каком-то из моих поместий или же в поместьях Стенли, как я это делала раньше.

Но Елизавета совершенно не желала этого.

— Нет! Нет! — воскликнула она, умоляюще глядя на Маргариту. — Вы так хорошо относитесь ко мне. Я часто навещаю свою мать, но она не…

Не так-то легко объяснить, что причуды и капризы Елизаветы Вудвилль трудно выдержать даже любящей дочери, — и поэтому ее дочь не закончила фразу.

— О, нет, я ни за что на свете не желаю, чтобы вы уезжали!

— Но я собираюсь уехать не из-за вас! — спокойно заметила Маргарита.

Елизавета смотрела на нее, вспомнив, как Энн и Сесиль всегда говорили, что она была у матери на первом месте.

— Вы хотите сказать, что сами желаете уехать?

— Для меня весьма важно, что после долгих лет разлуки я могу видеть своего сына каждый день.

— И вашего мужа тоже, — подсказала Елизавета.

Теперь поднялась Маргарита, она подошла к окну.

— Стенли великолепно относится ко мне, но мы уже давно не живем с ним, как положено мужу и жене, — призналась она.

— Понимаете… Поскольку мы так откровенны друг с другом… Я дала обет целомудрия.

— Вы дали клятву?

Елизавета посмотрела на стройную фигуру, привлекавшую внимание своими чистыми линиями, и рано поседевшие волосы.

— Теперь я понимаю, почему вас не удивило мое поведение.

— Да, но мой муж дал на это свое согласие, — спокойно продолжала Маргарита. — Все произошло не из-за отсутствия чувств с нашей стороны. Это случилось во время восстания Букингема. Мне показалось, что с моей стороны будет нечестно подвергать его опасности из-за того, что он разрешал мне помогать моему сыну от прежнего брака. Если бы нельзя было доказать, что мы уже не делим ложе, король Ричард никогда не поверил бы сэру Стенли, что тот ничего не знал о заговоре.

— Мне кажется, что Ричард никогда полностью не доверял ему, — медленно произнесла Елизавета. — Но ваше решение помогло спасти ему жизнь.

Женщины посидели молча, потом Елизавета удивленно спросила:

— Мадам, вам действительно не нравится жизнь при дворе? Вы так украшаете наш двор!

— Если бы не Генрих…

— Но вы же так много сделали… Вы отходите в сторону ради него?

— Англия еще не голова для царствующей королевы, — задумчиво заметила Маргарита. — Я предпочла бы спокойно жить в монастыре.

— Из вас вышла бы прекрасная аббатиса! Вы похожи на святую в витраже, но вы могли бы понять любые странные поступки ваших послушниц!

— Вы сказали мне самое приятное, из всего, на что я могла надеяться! — засмеялась Маргарита Бофорт. Она повернулась и поцеловала свою невестку. — Но у меня нет к этому призвания. Или, если говорить точнее, я слишком люблю жизнь. И в то же время мне часто хочется мира и тишины, чтобы заниматься тем, что важно для меня. При дворе это делать невозможно. Мне хотелось познать мир глубже, сделать свою духовную жизнь интереснее.

— Но вы верующая! Вы так много сделали, строя колледжи в Оксфорде и Кембридже! Вы помогаете мистеру Секстону выпускать все новые книги!

— Мне хотелось бы, чтобы возможность учиться была не только у знати, чтобы учение было доступно всем.

— Вы считаете, что тогда этими людьми будет легче управлять? — улыбнулась практичная королева.

— Нет, но у них есть право учиться. Я горжусь тем, что Генрих помогает улучшить условия жизни простых людей.

— Мне кажется, он это делает, потому что таким образом подрывает власть баронов и чувствует себя в большей безопасности, — улыбнулась жена. — Как вы считаете, он добьется успеха как правитель?

— Я в этом совершенно уверена, — ответила графиня. — Понимаете, наша новая династия Тюдоров хочет сделать что-то новое. Генрих не может надеяться только на свою королевскую кровь, и ему приходится работать сверх меры, даже больше, чем любому его подданному. Англия и Уэльс только выиграют от этого. Я и многие другие, кто старался объединить две ветви — Ланкастеров и Йорков, считают, что у нашей страны будет время зализать раны и зажить нормальной жизнью. Ради этого умер бедный Букингем. Я вас умоляю, моя дорогая Бесс, если даже вы не будете счастливы в замужестве, вы должны видеть в нем нечто большее, чем союз, сожительство двух людей. Я молю вас использовать свой ум и терпение, чтобы весь мир видел в вашем браке образец идеальной королевской четы.

Когда Елизавета вернулась в свои апартаменты, она была полна благих намерений. Услышав смех, она, к своему удовольствию, увидела, что Генрих постарался сделать шаг к примирению. Хотя он и не понял, как сильно обидел ее, он прислал ей подарок в честь примирения. Ее смеющиеся сестры с удовольствием окружили этот живой подарок. «Я так старался заниматься важными делами, что забыл: королеве следует иметь шута, — писал он в письме, переданном ей. — Мой посланник хоть и мал ростом, но обладает умом и остроумием. Кроме того, в его сердце уэльсца много музыки, которую вы обожаете».

Елизавета приняла подарок. Она была довольна, что Генрих оказался незлопамятным, и оценила эту его черту. Посмотрев на маленького шута, она прочитала в его грустных глазах, как он мудр.