Впрочем, рассказ вышел на удивление короткий. Описывать свои чувства от переселения в чужое тело Павел постеснялся, а факты уложились в пять минут.

— Ты знаешь… — комиссар вынул пачку папирос и неторопливо закурил. — Будь на моем месте кто другой, тебе пришлось бы весьма не просто… Да и мне, скажу по правде, в это трудно поверить… Но я еще в середине тридцатых однажды был в командировке. Район реки Тунгуски. Это далеко на севере. Ты, поди, и не слыхал? Так что всякое встречалось.

И значит, если развязать бинты, то вполне может оказаться, что я увижу лицо Пауля Кранке?..

Говоров пожал плечами: — Я не уверен. Возможно.

— Так, — принял решение комиссар. — Твое донесение проверят. Будь спокоен. Досконально. Брелок я прикажу отыскать и, с нужными предосторожностями, поместить в надежное место. Также постараемся выяснить, кто он такой… Этот Пауль… И, конечно же, посмотрим на тебя. Не обижайся, но ты бы смог поверить на все сто процентов сразу? Нет? Вот и я не могу. Но, коли, правда, и все так, как оно есть? Это такое дело, что… Дух захватывает. Одни твои бумаги чего стоят. Да столько целое управление не принесет…

— Стоп, — осадил себя Смирнов. — Поверь, я очень хочу тебе верить… Очень…

— Ладно, отдыхай. Но помни — из палаты ни ногой. Да я тебе и не позволю. Охрану поставлю, ну и сторожа. Без обид, Паша. Так что отдыхай, поправляйся. А я, как только будет ясность, тебя навещу.

Торопливо попрощался и вышел из палаты. А за стеклом возникла и замерла неподвижная тень часового.

Самолет, тихонько урча четверкой мощных двигателей, полз в ночном небе.

На борту дальнего бомбардировщика, способного нести до четырех тонн боеприпасов были только члены экипажа и всего один пассажир.

Неприметного крепыша, затянутого в темный комбинезон, довезла к самому трапу неприметная легковая машина с темными стеклами.

Впрочем, пилотам так и не удалось разглядеть лица странного попутчика. Получив категорический приказ находится в кабине, они лишь пожали плечами и понимающе переглянулись.

"А чего тут гадать, ясное дело — заброска резидента, или еще какой крупной шишки", — с пониманием отнеслись к временным неудобствам опытные офицеры. Когда дело касается сохранения тайны, мелочей не бывает.

Самолет, летящий на девятикилометровой высоте, миновал линию фронта совершенно незамеченным, да и дальше, над территорией оккупированной врагом Белоруссии и Польши, летел на потолочных высотах. Лишь за несколько минут до выхода на указанную точку — резко снизился, лишь настолько, чтобы парашютист не задохнулся от недостатка кислорода во время затяжного прыжка.

Командир заметил, как штурман вытер пот со лба и поднял вверх большой палец.

Зажглась тусклая лампа в кажущемся громадным пустом салоне.

Пассажир встал, проверил застежки парашюта и двинулся к люку.

"Все правильно, — глянул Павел на погасшую лампу. — Первый сигнал — приготовиться, второй — внимание, третий — пошел".

Дождался следующей вспышки и, с трудом упираясь в рычаг, распахнул люк. Засвистел, едва не вытянув его наружу, воздушный поток.

"Ничего, купол надежный, укладчики мастера. Все будет нормально", — успокоил себя диверсант. Как и все летчики, прыгать он не любил и сейчас просто уговаривал себя.

Третья вспышка фонаря, хотя и ждал, застала врасплох.

Выдохнул, мысленно перекрестился и рыбкой махнул в чернильный провал.

Падал строго по науке, плашмя, считая, стараясь не гнать, секунды.

Лицо покрылось твердой коркой, ресницы склеило инеем.

Наконец минута прошла. Дернул кольцо и с явным облегчением ощутил рывок.

Он плавно скользил по ночному небу, разглядывая редкие огоньки светящиеся далеко в стороне.

Задание комиссар сообщил Павлу в тот же вечер.

Вошел в палату, распространяя вокруг себя запах морозной свежести и ароматного табака, опустился на стул.

— Устал, — выдохнул Смирнов. — Такую ты нам задал головоломку, Паша, не приведи господи. Ладно. Теперь о деле, — он построжел. — Слушай внимательно.

— Мы связались с товарищами, — он кивнул за окно. — Ситуация такова: Пауль Кранке, летчик Люфтваффе, действительно вчера пилотировал новую модификацию истребителя МЕ -109, на испытательном полигоне, расположенном в Восточной Пруссии, самолет потерпел аварию. Упал в районе… Летчика не нашли. Вот такая история.

Информация самая что ни на есть верная. Хочешь знать, чего она нам стоила? Нет? И правильно. Меньше знаешь, спокойнее на допросе, — невесело пошутил комиссар. — Но скажу. Стоила она нам рации и радиста. А кроме того, наш человек, который находится в непосредственной близости от базы, оказался в изоляции. Но это полбеды, главное — радист… Он ведь знал, что его запеленгуют, однако на связь вышел, а после взорвал себя и рацию. Геройски человек погиб.

Иван Пантелеевич вздохнул: — Нашли мы и амулет твой, — он вынул из кармана завернутый в несколько слоев фольги сверток. — С виду ничего особого. Однако не верить тебе причин нет. Ну как ты мог в небе узнать всю эту информацию. Язык опять же, а главное…

— Да, Павел Андреевич, мы допросили бойцов, вынимавших тебя из самолета. Лицо не твое.

— Как ты? Готов дальше слушать? — комиссар вытянул из кармана пачку папирос. — Тогда идем дальше. Сведения, тобой сообщенные, похожи на правду. Повторю, похожи. Но… — тут Смирнов тряхнул коробком и в раздражении отбросил его в сторону. — Никто на основании такой сказки нам их разрабатывать серьезно не разрешит. Сам пойми.

— В результате принято решение, — голос куратора загустел. — Отправить тебя туда, — он вновь кивнул за окно.

— Потому и спешили, потому и радист погиб. Но сейчас время главный фактор. Чем дольше они не могут отыскать пилота, тем сложнее после объяснить его появление.

— Я исхожу из того, что этот самый Кранке и ты — один человек. Значит, никто ничего и не заподозрит. Выйдешь в расположение любой комендатуры, сообщишь о себе, а дальше, как повезет.

Павел попытался вставить слово, указывая на сверток: — Товарищ комиссар второго ранга, так ведь тут не поймешь, кто кого… А ну, как немец этот верх возьмет?

— Ты думай, что говоришь, — уперся Смирнов тяжелым взглядом в замотанное бинтами лицо летчика. — Ты, Паша, советский человек, комсомолец, потому, никаких «если». Должен, понимаешь, обязан переломить. Ты меня понял?

Он проследил за реакцией слушателя и чуть сбавил тон: — А чтобы сподручнее было, мы тебе поможем. Есть у наших медиков хитрый препарат, позволяет контролировать волю. Правда, проверяли его… — тут комиссар смешался. — Но результаты обнадеживают. Коли совсем невмоготу станет, выпьешь.

— И еще. Не перебивай, когда командир говорит. Задание тебе будет непростое. А именно: Постараться этот самый опытный самолет к нам перегнать. Не перебивай, я сказал. Все продумано.

Он встал и прошелся по палате: — Отлежишься, в себя придешь, там, у них, с этим строго, пока новый борт к полетам готовят, мы тебе связного организуем. А дальше взлетаешь и летишь в сторону границы. Понимаю, топлива не хватит. Мы этот вопрос просчитали. Связник передаст тебе карту, на ней будет отмечено, где ты сможешь сесть и заправиться. Один раз на польской территории, и два на нашей, временно оккупированной. Понял?

Летчик с сомнением покачал головой, но сдержался. Не тот случай спорить. И все же произнес: — Так они ведь, немцы, всех на уши поставят? Как уйти?

— Тебе что, все разжевывать? — отрезал Смирнов. — Или мы с тобой в бирюльки играем? Родина поручает тебе ответственное задание и оказала высокую честь. И твой долг сделать все. Возможное и невозможное, — комиссар смешался и закончил уже без всякого пафоса: — Нужно, ты понимаешь? Да, опасно, и никто тебе подсказать не сможет. Крутись. Сразу, как выйдешь из поля видимости, меняй направление, или постарайся подгадать, чтобы с боезапасом вылететь. Импровизируй. Вот и все, что я тебе могу подсказать.