— Давай, — ударил кружкой скорняк.

— Давай.

— Давай!

— Давай!

Грубый ритм заставил столы подпрыгивать и грохотать. Ладони, кружки, сапоги выбивали грозную мелодию, которая заставляла холодеть спину.

— Давай! Давай! Давай!

Копившиеся столько дней, недель, месяцев злость, гнев, возмущение требовали выхода. Появление незнакомца стало тем штопором, который вырвал пробку, сдерживающую их.

— Давай! Давай! Давай!

Как ни странно, но Дирижера, казалось, нисколько не испугали ни грохот рук и ног, ни угроза Бернарда. Он как будто наслаждался происходящим.

— Давай, не трусь! — выкрикнул мясник.

Сверкающий набалдашник трости нарисовал в пелене табачного дыма тускло сверкнувший круг, Дирижер повернулся к Бернарду…

Никто не понял, что произошло дальше. Вот мясник стоит напротив Дирижера — и в следующее мгновенье он уже лежит, скорчившись от сильнейшей боли в животе, пытаясь вздохнуть.

— Вот это удар! — прохрипел Бернард, когда сумел подняться. Он протянул Дирижеру руку, тот крепко ее пожал. Еще несколько человек поднялись и подошли протянуть руку, хлопнуть по плечу человеку, победившему Бернарда.

— Шнапса моему другу! Откуда столько силы?

— Камни, — односложно ответил Дирижер и опустил нос в кружку.

Те, кто стоял рядом, бросили быстрый взгляд на запястья. Следов от кандалов там не было, но, если человек не хочет говорить о том, как он прожил жизнь…

Про свою жизнь Дирижер не хотел рассказывать, но поговорить он был не против:

— Друзья! — громко произнес он.

Новоиспеченные друзья приветственно подняли кружки.

— Друзья! — воззвал Дирижер, — Я вижу перед собой отличных парней, сильных и крепких, тех, чьим трудом живет наша земля, тех, кто несет на своей спине свою страну. Но я вижу и кое-что еще! На ваших спинах едут и те, кто не имеет никакого отношения к вашему труду: короли, попы, дворяне, те, кто никогда в жизни не держал в руках ничего кроме шпаги или мешка с золотом. Почему? Почему эти люди живут во дворцах, едят разносолы и пьют вина, а вы, вы, те, кто работает с утра до утра, живет в грязных трущобах, едите что придется и пьете дешевое пойло, потому что ни на что другое у вас нет денег? Почему?…

Дирижера слушали. Слушали внимательно. Точных слов никто не запомнил, но, после его ухода, все сразу поняли, ЧТО нужно сделать для того, чтобы исправить ситуацию. Нет, не выбегать немедленно на улицу, выхватывая булыжники из мостовой. Ждать. Ждать и готовиться. Бернард-мясник, Гуго-кузнец и Отто-носильщик ушли вместе с Дирижером и все, кто остался в кабаке точно знал: однажды — и очень скоро — эти трое скажут, что делать. Вот тогда и нужно будет выходить на улицы. Чтобы смести, смыть, сжечь уродливые бородавки на теле народа. Бородавки, почему-то считающие себя главными органами народного тела.

Лица Дирижера почему-то никто не запомнил.

«И».

Щелк.

«Я»

Щелк.

Пробел.

Щелк.

«П»

Щелк.

«А»

Щелк.

«Р».

Щелк.

«О».

Щелк.

Уф…

Вольф с ненавистью посмотрел на орудие пыток, стоявшее перед ним на столе. Реферат на тему «Конструкция паровых катеров» был бы не так уж и сложен, если бы не… Вот это вот!

Пишущая машинка. Конструкция, которая напоминала Вольфу механического паука своим переплетением множества рычажков, клавиш, пружин… ладно бы еще буквы стояли в правильном порядке, так ведь нет! Прежде чем напечатать одну букву, ее, эту самую букву нужно найти на клавиатуре, а тот, кто делал машинку, несомненно, происходил из старинной династии палачей, потому что понять логику размещения букв было невозможно.

Но рассказывать о своих затруднениях Вольф никому не собирался. Во-первых, потому что ни сержанту Зеппу, ни сотнику Симону глубоко неинтересны трудности курсантов в обучении.

— Если вы не можете справиться с какой-то машинкой, — проворчал Вольф, стуча по клавишам, — то как вы собираетесь справляться с противником?

Вообще-то, этих слов ему никто не говорил, но на месте сержанту Вольф произнес бы именно их, если бы к нему подошел кто-то с подобной жалобой.

Во-вторых, юноша уже давно понял, что офицерами они будут очень и очень непростыми…

Двести лет назад в Ренче — тогда еще не империи, а всего лишь королевстве — существовал отряд королевских карабинеров, отчаянных сорвиголов, выполняющих самые деликатные приказы короля — а вернее, королевы, потому как тогдашний король, если и проявлял интерес к чему-либо, то, как правило, это касалось исключительно женского пола. Доставить секретное письмо или не допустить, чтобы оно добралось до назначения, защитить крепость или же захватить ее, выследить шпиона или самому добыть необходимые сведения — эти парни могли все. Очень похоже, что и их готовят к подобной службе.

Вольф, не прекращая выискивать нужную букву, слегка приосанился. Айнштайн граничило с Ренчем, поэтому все дети играли в королевских карабинеров. «Я — капитан Ла Гвардиа!» «А я — граф ле Верди, защищайтесь, сударь!» Стать похожим на одного из героев седой старины — что может быть лучше?

Правда, в карабинеры набирали исключительно дворян, и отрекаться от собственной фамилии их никто не заставлял, но так это в Ренче. Здесь — Белые Земли, здесь — Шнееланд, здесь все по другому…

А все-таки, холера меня забери, приятно думать о том, что лет так через двести-триста дети станут играть в Черную сотню, а кто-то, может быть, и выберет себе роль сотника Вольфа…

Это сейчас он наказан за ту глупую дуэль, и сидит в пустой комнате, обложенный книгами, выстукивая реферат, пока товарищи развлекаются. Цайт, правда, сидит в библиотеке, глотает книжную пыль, но так ведь не по приказу — по собственному желанию. Самые скучные вещи интересны, если их делаешь собственной волей, и самые интересные вещи скучны, если тебя заставили их делать… Ксавье, между прочим, уже доверили выполнение первого задания, а Йохан и вовсе не свидание отправился.

Вольф опустил голову и опять защелкал по клавишам.

Третьей и последней причиной, по которой Вольф не стал бы жаловаться на то, что его заставляют печатать на машинке было то, что он вообще никогда и никому не жаловался.

Не то воспитание.

Щелк.

Щелк.

Щелк.

Бух!

Цайт потер нос, но все же не выдержал и чихнул от облака пыли, взметнувшегося в воздух из захлопнутой книги. Судя по всему, читали ее нечасто. Кому из молодых и азартных курсантов придет в голову листать справочник «Дворянские роды Драккена»? Только не в меру любопытному… кхм…

Юноша оглянулся, как будто кто-то мог прочитать его мысли.

«Забудь. Забудь о том, кто ты такой. Ты — курсант Черной сотни. И прошлого у тебя НЕТ. Нет, понятно тебе, нет!»

В ушах зазвучали рев пламени и крики сгорающих заживо родных. Цайт замотал головой, отгоняя страшные воспоминания.

«Здесь — Шнееланд. Здесь тебя не объявят виновным только на том основании, что ты родился. Забудь!»

Он обхватил голову руками, пальцы вцепились в золотистые волосы, такие же фальшивые, как и сам юноша.

«Забудь! Забудь! Забудь!»

Взгляд впился в вытисненные на обложке буквы заглавия. Воля отчаянно переключала мозг на другую загадку.

Загадку соседа по комнате.

Ксавье.

На белой аристократической лопатке Ксавье синела татуировка.

Татуировка. У аристократа.

Татуировки с порохом, втираемым в проколотые отверстия на коже, делали солдаты, матросы, в общем люди, которые имели основания опасаться того, что их мертвое тело не опознают и закопают вместе с неопознанными трупами, так и не сообщив родным о том, где упокоился их муж-сын-отец, а то и обвинив их в пособничестве дезертиру. Но это нужно только людям бедным и незнатным, уж никак не знатному дворянину. Хотя Цайт слышал о татуировках, кои накалывают своим детям еще в младенчестве особо подозрительные дворяне, чтобы их дитя не перепутали и не подменили. Зверство, конечно… Как будто татуировку подделать нельзя…