Свадьба была назначена на десять часов. Солнце, выглянув из-за крыши собора, струилось золотым дождем среди густой зелени. Начиная с утра, когда теплые лучи вдыхали в собор жизнь подвижной игрою света и он молодел в светлой радости, и вечером, когда медленно вырастающие тени погружали его в неведомое, собор жил своей внутренней жизнью. Голуби, гнездившиеся в его темных нишах, мелкими шажками, напыщенно прохаживались по карнизам, точно вышедшие на прогулку горожане. Иногда на самом высоком шпиле, теряясь в голубом небе, ворон чистил перья и казался снизу не больше мухи.

На башне зазвонил большой колокол, и стайка воробьев вспорхнула с густого плюща, обвившего одно из окон собора.

Кристи Паркер бросила встревоженный взгляд на наручные часики — Господи, уже без четверти одиннадцать!

Пышные розы в ее букете грустно поникли, как и сама девушка, тщетно ожидавшая своего жениха Диллона. Ее терзала мысль, что с возлюбленным произошло что-то ужасное. Не в его правилах было опаздывать на свидание, тем более на собственную свадьбу. Несмотря на духоту, ее начала бить противная дрожь.

И все же надежда ожила в сердце Кристи, когда она вспомнила, как любил всякие сюрпризы светловолосый гигант Диллон Саймонс, ее любимый. Может, и на этот раз он выдумает что-то из ряда вон выходящее, например, прилетит на вертолете?

Прошло еще полчаса ожидания. Теперь оставалось мало надежды на розыгрыш. В смятенном воображении Кристи все настойчивее всплывали картины бледного и окровавленного Диллона, беспомощно лежавшего в каком-нибудь безлюдном месте. С каждой минутой она все больше убеждалась, что случилось несчастье.

Изящно вышитый воротничок свадебного платья царапал кожу, а плечи Кристи согнулись под внезапно ставшим непомерно тяжелым нарядом. Девушка небрежно расстегнула верхнюю пуговку и фальшиво просвистела свадебный марш. Затем с подчеркнутой аккуратностью она поставила свой букет в каменную вазочку. Приторный аромат роз только усилил начавшуюся головную боль.

Она огляделась. Шестеро гостей стояли кружком, в тысячный раз с серьезным видом обсуждая слишком оживленное движение в городе и придумывая самые извинительные объяснения. По их мнению, Диллон наверняка попал в непроходимую пробку, или перепутал церковь, или еще что-то.

Кристи мысленно поблагодарила их за то, что они не назвали еще одну вероятную причину, в которую было страшно поверить, — Диллон Саймонс захотел оскорбить ее публично. Возможно, он понял, что совершил ошибку, сделав предложение девушке, которая никогда не смогла бы стать одной из тех, среди которых он жил. Еще бы, она ведь дочь официантки! Раньше Диллон говорил, что разница в их положении не имеет значения, что ему нравится ее милая застенчивость и робость.

«Ты моя гавань, моя тихая, желанная гавань», — любил повторять он, и Кристи, вспоминая его искреннее лицо, отказалась от мысли, что он не приехал нарочно. Но от этого она стала волноваться еще сильнее.

Прислонившись к стене собора, стоял Дик — видный и красивый мужчина, свидетель жениха. Было заметно, что он вне себя от злости. Солнечный луч, ярко светивший ему в глаза, заставлял его хмуриться еще сильнее.

Гнев Дика удивил Кристи. Она была далека от мысли, что друг Диллона одобряет его женитьбу на дочери официантки, но все же… В ее сознании зародилось подозрение, что Дику известна истинная причина отсутствия ее возлюбленного.

Она направилась прямо к нему.

— Как вы думаете, что могло случиться с Диллоном?

Дик покраснел, неопределенно пожал плечами и ничего не ответил. Кристи закусила губу. Девушка рассчитывала, что друг Диллона поделится своими мыслями. Но она не знала его как следует и не решилась настаивать на ответе. А кроме того, оставалась еще слабая вероятность, что жених может прийти в любую секунду и извиниться за непредвиденную задержку. Вздохнув, Кристи вошла в собор. Гости потянулись за ней.

Золотистые волосы матери, которые Кристи столь удачно унаследовала, растрепались и придавали той жалкий вид. Отец, все сильнее багровея, мерил холодные плиты собора тяжелыми шагами, сжав кулаки. Было видно, что ему стоит больших усилий держать себя в руках.

Скрипнула открывающаяся дверь. Кристи с надеждой обернулась, но увидела в дверном проеме незнакомого человека, который передал записку стоявшему ближе всех Дику. Посыльный ушел, и Кристи на подгибающихся от волнения ногах подошла к свидетелю.

— Что случилось? Что с Диллоном?

Вместо ответа тот протянул конверт. Вскрыв его дрожащими от волнения руками, она прочитала, не веря своим глазам: «Скажите Кристи, что все кончено…» Дальше читать она не смогла. Судорожный всхлип девушки, казалось, был слышен во всей церкви. Отец бросился вперед и вырвал послание из ее сразу ослабевших пальцев. Она бессильно прислонилась к стене, пока он вслух читал убийственные слова. Его лицо налилось кровью, а глаза превратились в две узкие щелочки.

— Я пристрелю ублюдка! — заревел он, поворачиваясь к двери.

Мать, часто мигая от нахлынувших слез, повисла на плече мужа.

— Хендрик! Хендрик! Надо держать себя в руках!

— Что ты говоришь, Эва? Держать себя в руках? Да этот мерзавец опозорил нас! Я всегда знал, что он считает нашу дочь недостойной себя!

Однако мать не так-то просто было переубедить.

— Перестань, не кричи. Мы же в храме. Это наша дочь слишком хороша для него. Пусть катится к чертям, мы как-нибудь проживем и без него.

Отец притянул плачущую Кристи к своей широкой груди и стал платком неуклюже вытирать слезы, бежавшие по ее щекам. Мать тоже нежно обняла ее, словно пытаясь отгородить от всего мира.

— Я скажу гостям, чтобы они расходились, — то ли предложил, то ли спросил Хендрик, выпуская дочь.

— Зачем пропадать угощению? Лучше пригласим всех в отель, как и было задумано, — возразила его жена.

Отец задумчиво кивнул, а Кристи в отчаянии закрыла лицо руками. Ее родители были слишком горды, чтобы позволить родственникам Диллона платить за свадебные приготовления; они истратили кучу денег, чтобы достойно выдать замуж свою единственную дочь. Подруги Кристи с раннего утра стояли у плиты, затевая настоящий пир.

Она совсем по-детски топнула ногой от злости на свои слезы, которые никак не могла унять. В этот момент подошел Дик, и девушка хмуро поджала губы. Он явно порывался что-то сказать, но промолчал и только крепко сжал руку Кристи. Та поняла, что он хочет утешить ее.

Вздохнув, Дик действительно пробормотал банальные слова сожаления. Кристи почувствовала, как мужская рука сочувственно обнимает ее, и напряглась, часто моргая, чтобы лучше видеть лицо Дика сквозь пелену слез. Ей не нужна жалость лучшего друга Диллона Саймонса. Она попыталась вырваться, но мужчина наклонился и поцеловал ее в лоб.

— Погодите, Кристи, — шепнул он. — Я все выясню и позвоню вам.

Отстраняясь, девушка попыталась усмехнуться. Интересно, зачем это он будет ей звонить? Чтобы сказать, какая она дурочка, что рассчитывала выйти замуж за Саймонса?

Пожалуй, этот поцелуй выходил за рамки приличий, ведь Дик не был ее другом. Кстати, Диллон как-то отзывался о нем как о заядлом сердцееде. Неужто этот парень вообразил, что Кристи теперь легкая добыча и бросится в его объятия, стоит только ему поманить? Она резко отвернулась и направилась к своим подругам, чтобы поблагодарить их и попрощаться.

Когда Кристи наконец осталась одна, то принялась в отчаянии соображать, что же она могла сделать или сказать такого, что заставило бы Диллона ввергнуть ее в отчаяние глубиной с Большой Каньон. Одну за другой девушка отбрасывала возможные причины, пока в сознании не высветилась единственная мысль, горькая, словно сгоревший тост. Дура. На всем белом свете не найти более глупой нескладехи. Угораздило же ее влюбиться в человека, для которого она на самом деле ничего не значит, который хладнокровно лгал ей. Он предал ее любовь и доверие, растоптал на глазах у всех. Разбитое сердце Кристи значило для него не больше, чем расколотая чашка из дешевого сервиза.