«Он с тревогой думал о том, что самое унылое на земле место — это пустынный пирс ночью. Он навевал мысли о не свершившихся путешествиях и несбывшихся мечтах. Облупленные катера, покачиваясь на черной воде, терлись друг о друга, напоминая почесывания нищего», — читал Норман.

Затаив дыхание, Виктория слушала его историю: уж, не о себе ли поведал ей автор, не о своем ли щемящем одиночестве?

Норман описывал сцену, где два агента притаились на темном пирсе, чтобы добыть доказательства причастности некоего субъекта к незаконной торговле оружием. И когда они увидели пожилого человека, появившегося вслед за мелким бандитом, оба узнали в нем своего начальника. Он тоже заметил их и выстрелил в безоружных агентов, убив одного и ранив второго. Последний, не в силах что-либо сделать и отомстить за смерть друга бросился в холодную воду и поплыл, доверяясь течению и темноте. Он знал: после того, что произошло, его жизнь не стоит и ломаного гроша.

За набором слов и фраз Виктория угадала того, кто сочинил рассказ. Этот человек познал большую любовь и потерял ее, а потому цена такой утраты была ему хорошо известна. Живя в нашем сумасшедшем мире, он все еще верил в справедливость и ненавидел предательство.

Норман взглянул на Викторию и замолчал, заметив ее залитые слезами глаза. Он понял: его слушали скорее сердцем, чем умом. Губы незнакомца искривились и плотно сжались. Он вздохнул, будто спокойная рука Виктории легла на его разгоряченную голову.

Кем бы ни был этот самозванец со своими мечтами, страстными желаниями и сердечными тайнами, Виктория все равно узнала бы его.

— Хорошо? — чуть изменившимся голосом спросил Норман.

Виктория вздрогнула и посмотрела на него.

— Это… хорошо, — едва слышно промолвила она. Что она могла ему сказать? Что знает теперь, все поняла, почему он подменил свою жизнь чужой. Это слышалось в ужасе, безграничном одиночестве, в болезненной красоте его слов. Своей историей он попытался объяснить себе и ей то, что случилось на пустынном пирсе. В рассказе было все, думала Виктория, и главное — выраженные в словах и рассыпанные перед ней сверкающие бриллианты его души.

Как могла Виктория растолковать это Норману, сидящему рядом? Он простодушно ожидал замечаний, совершенно не подозревая о том, что открылось ей.

Всю жизнь Виктория ждала человека, который понимал бы ее и даровал такое же понимание самого себя. И вот, наконец, он пришел. Но что, если к нему вернется память? Не забудет ли он ее тогда?

Виктория вздохнула, найдя в этом определенную справедливость. Что легко дается — не ценится. Это все равно, что приобрести дорогое бриллиантовое кольцо за десять центов. Но этот-то человек сам буквально свалился к ней под ноги.

— Это… хорошо, — повторила она, безотчетно протянув ему руку.

Слегка сдвинув темные брови, Норман серьезно посмотрел на нее, медленно взял и сжал пальцы. Ответным пожатием руки Виктория высказала ему то, что невозможно выразить словами. Они поняли друг друга.

Норман прокашлялся.

— Я испытал странное чувство, когда писал. Будто речь шла обо мне самом. — Он нахмурился.

Виктория с пониманием кивнула. Ее сердце учащенно билось. Она слышала, как во время чтения его голос задрожал. Норман легко справился с волнением, но у нее самой перехватило дыхание.

— Я знаю, что во всех персонажах есть какая-то частичка нас самих, но… мне показалось, будто вижу эту сцену слишком отчетливо, словно сам был там.

Виктория вздохнула. Нельзя, конечно, безоглядно доверяться словам, но она снова и снова возвращалась к ним, пытаясь как можно глубже постичь их смысл. Да, голос Нормана дрогнул, но лишь тогда, когда он читал о гибели напарника, о том, что пришел конец их шахматным блицтурнирам, кофе вдвоем, их четырнадцатилетней дружбе. Это тот безымянный товарищ, который помог пережить смерть жены, наступившую после длительной борьбы с неизлечимой болезнью. И на этом месте у Нормана снова перехватило дыхание. Теперь Виктория твердо знала, что вся эта история произошла именно с Норманом, который, теперь хмуро смотрел в окно на воды залива, мерцавшие в лучах утреннего солнца.

Глядя на его суровый профиль, широкие плечи и узнавая его в прочитанном, Виктория пришла к выводу, что он не из тех, кто легко доверяется другим и сваливает на них свои проблемы.

И, тем не менее, он попросил помочь ему. Почему? Да разве это так уж важно. Главное, что он выбрал для этого именно ее. Только это и имело значение.

Закрыв глаза, наполненные слезами сострадания, она почувствовала, что с его губ готовы сорваться вопросы.

— Норман, — прошептала она, называя его по имени своего выдуманного мужа.

Всего одно слово, но, произнесенное вслух, оно в то же мгновение сделало их ближе. Случайные фразы приходили в голову: то из произведений классиков, современных авторов, то из фольклора, пока, наконец, ей не вспомнилось народное поверье, что назвать чьим-то именем человека значило завоевать его душу.

Завоевала ли она его душу? Скорее, наоборот. Это ее душа отныне принадлежала ему.

Виктория вновь повторила его имя, стараясь вложить в него то трепетное чувство, которое испытывала. «Что в имени твоем?» Кажется, все. Все и ничего.

Он повернулся к Виктории с горькой усмешкой на губах. Кто знает, чем она была вызвана?

— Ты назвала меня Норманом, — сказал он, и его лицо смягчилось. — Я уже начал было думать, что это не произойдет никогда.

— Я…

— Отлично, Виктория. Я понял. Моя голова стала плохо работать. Но когда я думаю о тебе, то верю, надеюсь — все будет хорошо.

— Все будет хорошо, — повторила она, хотя не знала, кого успокаивает, его или себя. Ком подкатил к горлу — столько боли за этого человека, нежности к нему и просто сердечных мук скопилось в ее душе.

Грохот на кухне заставил его быстро повернуться, и задумчивая улыбка мгновенно сделалась злой. Губы вытянулись в жесткую линию. Выражение его лица изменилось столь стремительно, что Виктория от испуга даже вскрикнула. Это был уже не тот человек, который взволнованно читал свой рассказ и страстно целовал ее. Это был Норман Генри с вечерней улицы, жесткий, грубо втолкнувший ее и Пита в машину, мчавшийся по улицам под пулями преследователя.

— Пит? — воскликнула Виктория, прежде чем Норман сделал шаг к двери.

— Это я, Виктория, — послышался, голос Пита. — Завтрак готов. Пора вставать, спящая красавица.

— Это Пит, — сказала Виктория. Плечи Нормана опустились, и настороженность исчезла с его лица.

— Верно, — задумчиво произнес он. — Я и забыл.

Слова пугали своей простотой. И снова Виктории захотелось узнать, не слишком ли жестоко по отношению к этому мужчине пытаться поддерживать его самообман?

Она решила позвонить Джеку. Он скажет, что делать, посоветует, как ей поступить. Теперь, после того, как этот человек вошел в ее жизнь, перевернул в ней все и дал нечто совершенно волшебное — самого себя, она уже не могла оставить его одного.

— Норман?.. — беспомощно позвала Виктория.

— Виктория?.. — Он так точно повторил ее интонацию, что она не смогла сдержать улыбку. Но улыбка получилась печальной.

— Почему бы тебе не пожелать Питу доброго утра. А я пока… — Виктории не терпелось позвонить Джеку и попытаться узнать, что ее ожидает. А потом надо будет подумать, как вернуть Нормана к прежней жизни, хотя, если честно, ей вовсе этого не хотелось.

— Ну что ж, — ответил Норман, — если ты еще раз просмотришь эту сцену, будем считать, что я с ней покончил.

— Конечно, — быстро согласилась Виктория. Он был лучшим притворщиком, чем Виктория, и ей пришлось уговаривать себя, что если она и лжет, то лишь во спасение.

Как только Норман вышел, Виктория села за стол и позвонила Джеку. Едва успев поздороваться, она быстро описала ему утренние события, за исключением поцелуя и своей реакции на него, а затем прочитала рассказ Нормана. Дойдя до последней строки, где говорилось, что жизнь героя не стоила и ломаного гроша, она почувствовала тишину.