— Сэр, — спросил Уилсон, — кому известна ваша тайна?

— Тем троим, которых вы привезли из Форта-Майера, нашим академикам, которые беседовали с ними, мне и теперь вам. К моменту встречи с учеными я уже прослышал о поползновениях Чепмена, а потому сразу попросил никому ничего не говорить. Что касается беженцев, то среди них в сути перемещений во времени разбирается лишь горстка специалистов, и, по счастливой случайности, все они у нас. Мы бережем их как зеницу ока, наравне с бриллиантами. Здесь же они оказались потому, что, говоря их словами, мы — единственная страна, которой они могут доверять. Похоже, тайна останется тайной.

— Похоже, — кивнул Уилсон. — Вы упомянули бриллианты. Что с ними сталось?

— Мы приняли их на временное хранение. Потом, когда все более или менее успокоится, решим, как с ними поступить. Полагаю, начнем потихоньку продавать, заодно придумаем какую-нибудь правдоподобную историю. А деньги будем перечислять в фонд для последующего использования всеми государствами.

Уилсон поднялся и направился к двери, но в двух шагах от нее остановился и повернулся к Хендерсону.

— По-моему, мистер президент, все идет неплохо.

— Да, — согласился президент. — Начало было никудышное, но вроде бы положение исправляется, хотя работы еще непочатый край.

Возвратясь к себе, Уилсон увидел, что за столом Джуди сидит какой-то человек. В кабинете было темно, лишь мерцали лампочки вызова на селекторе.

— Джуди? — произнес с запинкой Уилсон. — Джуди, это ты?

Да нет, не может быть, она наверняка давно в Огайо.

— Я вернулась, — проговорила Джуди. — Сошла с самолета, просидела полдня в аэропорту, не зная, что делать. Ты сукин сын, Стив Уилсон, и не вздумай этого отрицать. И почему я не улетела? Зачем пришла сюда?

— Но, Джуди… — воскликнул он, в мгновение ока очутившись подле нее.

— Ты же не просил меня остаться. Тебе и в голову не пришло!

— Разве я не просил?

— Ты играл в благородство. Вот в чем твоя беда. Ты слишком благороден. Нет чтобы встать на колени и заломить руки! А теперь мой багаж летит в Огайо, а я…

Он наклонился, взял девушку на руки и крепко прижал к себе.

— Нам обоим здорово досталось, — сказал он мягко. — Как ты думаешь, не пора ли домой?

На протяжении двух дней пути местность выглядела так, словно по ней прошлись огнем и мечом. Царившее окрест запустение казалось невероятным и вселяло в сердце ужас. До той поры, пока путники не заметили поместье, неизвестно как уцелевшее среди всеобщей разрухи, им не встретилось ни души, если не считать животных — те попадались во множестве: волки наблюдали с пригорков за продвижением людей, лисы то выскакивали из зарослей, то ныряли обратно в подлесок, канюки, восседавшие на мертвых деревьях или на почерневших от бушевавшего здесь некогда пламени развалинах, взирали на путников с неподдельным интересом. Временами взгляд натыкался на человеческие кости, что белели на земле под сенью деревьев.

Погода, на которую поначалу грех было жаловаться, к середине второго дня испортилась — небо затянули тучи, с севера задул резкий, порывистый ветер, принесший с собой холодный дождь, который вдобавок то и дело переходил в мокрый снег.

Уже под вечер, взобравшись на гребень очередного холма, Данкен Стэндиш увидел поместье — несколько строений, обнесенных палисадом, вокруг которого тянулся ров. Преодолев его по подъемному мосту и миновав ворота, можно было попасть во внутренний двор, по которому, как разглядел с вершины Данкен, бродили коровы, овцы и свиньи; рядом виднелся загон для лошадей. Иногда среди животных мелькали человеческие фигуры; из нескольких труб поднимался в осеннее небо дым. Снаружи палисада располагались другие строения, некоторые из них явно пострадали от пожара. В целом поместье производило впечатление заброшенности и полного упадка.

Дэниел, огромный боевой конь Данкена, следовавший за ним повсюду с поистине собачьей преданностью, неторопливо поднялся на холм и приблизился к хозяину. За Дэниелом появилась Красотка, маленькая ослица, навьюченная припасами и разнообразным снаряжением. Дэниел ткнулся носом в плечо Стэндишу.

— Все в порядке, Дэниел, — проговорил тот. — Мы нашли себе приют на ночь.

Жеребец тихо заржал.

Последним к Данкену присоединился Конрад. Широкоплечий, ростом без малого семь футов, он выглядел весьма внушительно. Наброшенный на плечи плащ из овечьих шкур ниспадал почти до колен. В правой руке Конрад сжимал увесистую дубинку, вырезанную из древесины дуба. Остановившись рядом со Стэндишем, он молча уставился на поместье.

— Что скажешь? — спросил Данкен.

— Они заметили нас, — проронил Конрад. — Вон сколько голов торчит над палисадом.

— Твои глаза острее моих, — сказал Данкен. — Ты уверен?

— Уверен, милорд.

— Не называй меня так. Лорд не я, а мой отец.

— Когда он умрет, — возразил Конрад, — вы унаследуете его титул.

— Злыдней не видно?

— Нет, только люди.

— Странно, — пробормотал Данкен. — Вряд ли они могли обойти это место стороной.

— Может, их отогнали или им было некогда.

— Такое случается редко. И потом, кто тогда спалил дома перед палисадом?

— А вот и Крошка! — воскликнул Конрад. — Он бегал вниз узнать, что к чему.

Мастиф, о котором шла речь, буквально взлетел по склону и подбежал к Конраду. Тот погладил его по голове, и громадный пес завилял хвостом. Глядя на эту парочку, Данкен в который уже раз подивился про себя схожести человека и собаки. Голова мастифа, великолепного образчика своей породы, находилась на уровне талии Конрада. Кожаный ошейник пса украшали металлические заклепки. Чуть поводя ушами, пес смотрел на поместье и глухо рычал.

— Крошке оно тоже не нравится, — заметил Конрад.

— Зато у нас будет крыша над головой, — сказал Данкен. — Ночь обещает быть сырой и холодной.

— А как насчет клопов и вшей?

Красотка прижалась к Дэниелу, норовя укрыться от пронизывающего ветра.

— Уверяю тебя, Конрад, — произнес Данкен, поправляя перевязь, — я разделяю ваши с Крошкой опасения, однако мне как-то не хочется проводить в такую погоду ночь на открытом воздухе.

— В любом случае надо держаться вместе, — заявил Конрад. — Нельзя, чтобы нас разлучили.

— Верно, — согласился Данкен. — Ну что, идем? Спускаясь по склону холма, Данкен нащупал под плащом висевший на поясе кошелек, объемистую матерчатую сумку, в которой лежал манускрипт. Он словно услышал, как захрустел под пальцами пергамент. Внезапно рассердился на себя. В самом деле, сколько можно проверять, на месте ли манускрипт, потворствовать собственной глупости?! Ни дать ни взять, деревенский паренек, что направляется на ярмарку с пенни в кармане и раз за разом проверяет, не потерялась ли монетка. Данкену вспомнились слова его милости: «От этих листочков зависит, возможно, будущее человечества». Впрочем, его милость склонен все преувеличивать, так что, пожалуй, не стоит принимать фразу всерьез. Хотя, мысленно поправился Данкен, вполне возможно, что престарелый церковник прав. Все выяснится, когда они прибудут в Оксенфорд. Так или иначе, именно манускрипт — несколько плотно исписанных страниц — заставил его двинуться в путь, покинуть суливший уют и безопасность Стэндиш-Хаус и искать сейчас приюта в поместье, где, как справедливо подметил Конрад, постели наверняка кишат клопами.

— Меня тревожит одна вещь, — проговорил Конрад, шагавший бок о бок с Данкеном.

— Да? Мне казалось, что тебя ничто на свете не тревожит.

— Кроме Малого Народца, — отозвался Конрад. — Куда они все подевались? Ведь кому, как не им, было улизнуть от Злыдней. Или, по-вашему, гномы, гоблины и прочие на такое не способны?

— Вероятно, они испугались и попрятались, — предположил Данкен. — Насколько я знаю, прятаться они умеют.