Он посмотрел на нее, словно только что заметил. И поднял руку к виску, приветствуя ее.

— Квин, — сказал он. — «Нью-Йорк таймс».

— Фостер, «Миннеаполис трибьюн», — представилась Кэти.

— Так значит, это вы появились здесь раньше всех?

— Вечером в тот день, когда она приземлилась.

— Вы понимаете, — сказал он, — что мы пишем репортаж века? Если не всех времен.

— Я об этом не думала, — ответила Кэти. Немного помолчала и призналась: — Извините, мистер Квин, я вам соврала. Конечно же, я об этом думала.

На просеке было уже несколько младенцев. Они бешено носились в поисках тюков — есть хотели, — а следом за ними бегали репортеры.

Но один из новорожденных никуда не бежал. Он лежал, дрожа и дергаясь, как животное, которое судорожно пытается подняться на ноги. Он лежал возле пришельца, но тот, казалось, не обращал на него никакого внимания.

«Он упал на бок, — догадалась Кэти. — Бедный малыш упал на бок и не может встать на ножки». Как она до этого додумалась, ей самой было непонятно. По правде сказать, додуматься было непросто, даже невозможно, потому что никаких ножек не было, коробочка была со всех сторон одинаковая, и никто не смог бы сказать, где у нее бок, где верх, где низ.

Она быстро шагнула вперед, нагнулась, подхватила малыша и повернула его на другую грань. Он дернулся, будто встряхнулся, и побежал к тюкам.

Выпрямившись, Кэти вытянула руку и похлопала пришельца по боку, по этой огромной амбарной стене.

— Мать, — сказала она тихонько. Сказала, собственно, самой себе, ведь не могла же стена ее слышать. — Мать, я помогла твоему малышу встать на ножки.

Вдруг под ее ладонью что-то шевельнулось, на поверхности стены, ставшей теплой и мягкой, образовалась складка и сжала ей руку, сильно, но бережно. Потом складка исчезла и стена снова стала гладкой и твердой.

Кэти стояла как громом пораженная, не в силах поверить тому, что произошло.

«Она меня заметила! — подумала Кэти с восторгом. — Она знает, что я здесь. Она знает, что я сделала. Она хотела пожать мне руку. Она благодарила меня!»

— Что ты знаешь об этих щенках? — спросил президент.

— Щенках, сэр? — удивился Портер.

— Да, пришелец в Миннесоте как будто ощенился.

— Я знаю только то, что знают все, — сказал Портер. — Пока четырнадцать и еще несколько на выходе.

— Ничего себе, семейка!

— Может быть, вы знаете об этом больше, чем я, — сказал пресс-секретарь. — У доктора Аллена там свои люди, так что он, вероятно, вам докладывал.

— Да, конечно. Но доктор Аллен — старая баба, а его наблюдатели — ученые зануды. Они ничего не скажут, пока не разложат все по полочкам. Потому что стоит им ошибиться — и их любимые коллеги поднимут их на смех, житья не дадут. А когда наконец скажут — ничего нельзя будет понять, потому что в докладе будет полно ученой терминологии, разных «если» и «может быть» и всяческих двусмысленностей. Так и не поймешь, что они имеют в виду.

— Но невозможно предположить, что доктор Аллен недостаточно компетентен, — возразил Хэммонд. — Это ученый высочайшего класса, у него репутация…

Президент махнул рукой.

— О, конечно же он компетентен, и его коллеги преисполнены всяческого почтения к нему, но он не тот человек, с которым мне хотелось бы иметь дело. Я люблю людей прямых, которые четко и прямо говорят все, что думают. А Аллен часто говорит так, что я вообще не понимаю, о чем идет речь. Мы с ним разговариваем на разных языках.

— Ну а если отвлечься от его терминологии и двусмысленностей? — спросил Хэммонд. — Что он думает по этому поводу?

— Он озадачен, — ответил президент. — Поражен. Мне кажется, что, когда все это началось, он был уверен, что пришелец — машина, а теперь ему, по всей вероятности, придется признать, что он все-таки не машина, а живое существо. История с кутятами изнасиловала его бедную научную концепцию. По правде сказать, меня не слишком занимает его мнение, потому что еще на этой неделе он успеет пару раз его изменить. Меня гораздо больше интересует, что говорит по этому поводу население.

— Слишком рано, — сказал Портер. — Пока еще нет достоверных сведений, и мы не можем оценить реакцию. Волнений не замечено. Если что-нибудь и происходит, то пока подспудно, в душах. Люди еще переваривают все это, еще не разобрались — и не проявят своих чувств, пока не разберутся. Но у меня такое ощущение…

Он умолк и посмотрел на Хэммонда и госсекретаря.

— Ну! Давай дальше, — сказал президент. — Какое ощущение?

— Это, может быть, глупо… Или прозвучит глупо…

— Давай, не стесняйся. Пусть будет глупо. Я выслушиваю чертовскую уйму глупостей, и некоторые из них идут мне на пользу. Во всяком случае, это останется между нами. Джон и Маркус возражать не станут, они свои глупости уже высказали.

— Ощущение вот какое, — начал Портер. — Я, конечно, не уверен, но у меня такое чувство, что эти кутята, как вы их называете, могут сделать пришельца более близким людям. Наша страна весьма неравнодушна к материнству.

— Об этом судить не берусь, — вмешался Маркус Уайт, госсекретарь, — но мне по-настоящему страшно. Мало того, что у нас сотни, быть может, тысячи тварей висят над головой, так еще и эта начала плодиться. Что если все они прилетят и начнут плодиться?

— Об этом никто сейчас думать не станет, — заметил Портер. — Не сейчас. Не сразу. Благодаря детенышам мы выиграем время.

— Маркус, — сказал президент, — я знаю, вы разговаривали с русским. Что он сказал?

— Не много. Впечатление такое, что он ждет инструкций из Москвы. А Москва еще, может быть, и сама не знает, какой линии придерживаться. Говорил он много, но все вокруг да около, ничего конкретного. Намекнул, что его правительство может потребовать, чтобы их допустили к исследованиям нашего пришельца. Я не стал ему говорить, какой может быть наша политика. Но для начала, на всякий случай, сказал, что пока ты считаем это нашим внутренним делом. Лично я по-прежнему думаю, что нам стоит пригласить зарубежных специалистов. Это нам ничем не угрожает, зато могло бы способствовать созданию лучшего международного климата.

— То же самое вы говорили и вчера, — сказал президент. — С тех пор я тщательно обдумал ваше предложение. Мне не хочется его принимать.

— Иван боится, что с помощью пришельца мы обнаружим нечто такое, что даст нам оборонное преимущество, — объяснил Хэммонд. — Потому посол и добивается, чтобы с ними тоже считались. По-моему, мы должны воздерживаться от каких-либо обещаний, пока не будем иметь хоть какое-то представление о том, что можем получить.

— Я говорил с Майком в ООН, — сообщил президент, — как раз перед вашим приходом. Он предупредил, что нам придется выдержать тяжелый бой, чтобы удержать ООН от объявления всей этой истории международным делом. Наши младшие братья в Африке и Азии и некоторые добрые друзья в Южной Америке полагают, что данное событие выходит за рамки национальных интересов. Утверждают, что появление космического пришельца касается всего человечества.

— Ну, какое-то время мы сможем от них отбиваться, — сказал Хэммонд. — Они мало что могут сделать — разве что общественным мнением пригрозят. Ну, будут принимать резолюции, пока не посинеют, но провести их в жизнь у них никаких возможностей нет.

— Какое-то время мы эту линию выдержим, — сказал президент. — Но если на нас начнут валиться новые пришельцы, ситуация может измениться.

— Господин президент, вы даже не станете рассматривать мое предложение о международном сотрудничестве в изучении пришельца? — спросил госсекретарь.

— Пока нет, — ответил президент. — Пока, Маркус. Эта тема не закрыта, нам еще придется вернуться к ней. Но надо подождать: посмотрим, что будет дальше.

— Для нас жизненно важно, — сказал Хэммонд, — узнать намерения пришельцев. В чем их задача? Почему они здесь? На что рассчитывают? Что собой представляют? Это банда кочевников, ищущих, где и чем поживиться, или исследовательская экспедиция? Может быть, они посланцы какой-то далекой цивилизации, уполномоченные вступить в контакт с внеземным разумом, а может быть, — пиратская эскадра. Мы должны это выяснить, чтобы выработать соответствующую линию поведения.